— Тео.
— Слушаю, Ваше Величество, — камергер оторвался от своего доклада.
— Этот ублюдок должен умереть.
— Ублюдок? Вы о бароне Аврил?
— Ну конечно, что за вопрос? — я вздохнула. — Мы же оба понимаем, что это затишье перед бурей. Нельзя давать этому выродку набраться сил и поддержки.
— При всем уважении, Аннабель, но с большой вероятностью ведущей фигурой для твоего свержения сделают кронпринца.
— Верно, но оставлять даже крохотную лазейку нельзя. В любом случае, Аврил не представляет из себя никакой важной политической фигуры, ему лишь выпала доля родиться выродком двух благородных семей. О нем даже плакать некому.
— Хорошо, я займусь этим.
— И да, подготовь изменения кодекса. Нужно внести правки в закон о престолонаследовании, — я потерла руки, смотря на друга.
— Что конкретно?
— Впредь наследнику нет необходимости участвовать в сражении, если он обучается в академии. Империя все реже устраивает завоевательные походы, лишь обороняемся и то изредка, так что нужно соответствовать времени.
— Что ж, если это все, то я откланяюсь…
— Нет, — закусив губу на секунду, я еще раз обдумала, стоит ли это делать, — я напишу приказ о передаче трона Адаму. Если со мной что-то случится, то поставь мою печать и объяви его императором.
Теодор, все время до этого стоявший, присел со мной за стол.
— Анна, ты же понимаешь, что такой документ нельзя хранить, даже если он без печати? Что, если его выкрадут?
— Мне уже и в своем доме бояться надо? — я нахмурилась. — Но ты прав. Поэтому бумага будет храниться в марке. Марке Бедфорд. Уж прости, но мы с тобой первые мишени в Халькопирит, так что если не ты, то твоя жена должна озаботиться восхождением моего сына.
Мой майордом откинулся на спинку кресла, пожевывая губу с напряженным лицом. Оглянувшись, словно искал шпионов, он достал из-за пазухи портсигар и предложил мне сигариллу, которую я приняла.
— Чего ты боишься? По отчету все хорошо, неужели есть то, чего я не знаю?
— Паранойя, наверно, — я пожала плечами, — дурное предчувствие мучает. Все так хорошо, словно мне в «21-о» удачные карты раздают, но если чуть пожадничаю, то будет перебор.
— Да, это действительно паранойя, — Тео кивнул, выпуская густой дым.
— Дориан тоже ощущал себя каждый день так, словно по тонкому льду ступает?
— Не припомню за ним подобного. Кстати, ты так и не рассказала ему о том, что случилось через пару дней после известия о его болезни?
Я покачала головой. Как я могла даже произнести это, когда мой муж страдал? Мне постоянно вспоминалось то время.
— Убирайся! Почему ты не слушаешься приказов? — император бросил в меня книгу, но я даже не шелохнулась, зная, что целил он лишь в мою сторону, но не в тело. — Сколько еще ты будешь меня мучить?
Лицо его было красным, покрытым испариной, он тяжело дышал. Дориан стояла через кровать от меня, у самого окна, кидаясь в меня всем, что мог взять с прикроватного столика, словно оборонялся, хотя я даже не отошла от двери. Я смиренно ждала, когда книги, перо и записная книжка разлетятся по комнате, ведь бокал он не кинул бы, слишком страшно поранить.
— Ты закончил? Хватит этого спектакля, Дориан, я не уйду.
Первый месяц болезни был тяжелым. Мой муж отказывался принимать болезнь, потом начал злиться, вскоре пришел страх. Страх был не перед смертью, а жалкий страх, липкий и противный, что его жена будет ухаживать за ним, стонущим и страдающим, лежащим на кровати. Я всегда смотрела на Дориана снизу вверх, кажется, его пугала одна только мысль, что я могу его жалеть. Ведь он император, глава, старший, мужчина — не может болеть, не может быть слабее.
— Ну почему ты такая?.. — он в отчаяние закрыл лицо руками.
— Придется убить меня, чтобы прогнать из комнаты. Готов на это, или же умеришь гордость и позволишь поухаживать жене за мужем?
— Не хочу, чтобы ты видела меня таким.
— Но ты меня больной видел. Сколько же мне книг в тебя бросить за это? Или же проще пустить стрелу в глаз?
— Может так и было бы лучше, — он беспомощно опустился на край кровати, ссутулив вечно прямую спину, — прости. Веду себя хуже нашего сына. Позволишь обнять?
Я сама хотела закончить все это. Эгоистичное желание не видеть смерть супруга заставило меня не поверить первому врачу, а все звать и звать новых лекарей.
— Он умрет. Если есть у вас хоть капля сочувствия, то дайте ему яд, что поможет уснуть навечно. Он будет уходить долго и мучительно, угасая с каждым днем.
Помню, как стояла, широко раскрыв глаза перед опущенной головой лекаря у спальни императора. Если первой реакцией Дориана было непринятие, то моей гнев. Я схватила его за шею, толкнула к стене, слыша испуганные возгласы слуг. Нет, он лжет.
— Что ты говоришь? Лечи его! А если император умрет, то ты следом пойдешь, я клянусь тебе.
Последующие лекари же обещали исцеление, но их снадобья не помогали, лишь первый мог хоть ненадолго унять боль Дориана. После его смерти, я вызвала его в кабинет. Он был напуган, шёл ко мне как на казнь.
— Станешь преподавать в академии?
— Что?
— Ты единственный сказал правду. Император мертв. Ты с первого взгляда понял это, так что я считаю необходимым тебе делиться своими знаниями в академии и институте. Если хочешь, конечно. Ты много сделал для моей семьи, так что если захочешь уйти, то я заплачу тебе и можешь быть свободен.
Лекарь принял предложение о работе, а я мечтала проткнуть себе грудь кинжалом. Я отправлюсь к мужу и все будет как раньше. Но дети…
Глядя вслед уходящему мужчине, я вспоминала его спину, покидавшую поле моего зрения после визита к Дориану. Голова разболелась, потом живот, а следом меня затошнило. Лежа в кровати, где меня отпаивала обезболивающим отваром Эмми, я с ужасом ощутила похожую на схватки боль в животе. Рука раньше осознания откинула одеяло, выбив из рук служанки чашку, облив ее, меня и залитую кровью кровать отваром.
— О, Богиня! — Эмми выбежала за помощью, а я озадаченно смотрела на первый в жизни выкидыш.
После 3-его ребенка Дориан стал принимать противозачаточные, так что я не ожидала беременности спустя 12 лет от последних родов.
Видимо, во мне проснулась жестокость, ведь я совершенно не жалела о потере ребенка. Ожидая в кресле, пока нагреется вода для ванной, я наблюдала за сменой окровавленного постельного белья и матраца, думая, что так даже лучше. Какого было бы моему мужу умирать, оставляя беременную жену?
— Император не должен знать, — выдавила трясущаяся я в окровавленной сорочке вбежавшему Теодору, — или я убью тебя.
Камергер несколько отрешенно наблюдал за работой прислуги и мной, наверное, слившейся с серым креслом. Мне было холодно хоть меня и завернули в плед, а Аним был рядом.
— Как вы? — мой друг опустился рядом на колени.
— Жаль, что не я.
— О чем вы? — ответом ему послужил мой кивок в сторону красного пятна на матраце.
Куря, я смотрела сквозь дым на своего друга, который остался для меня единственной поддержкой в тот период. С детьми я горевала вместе, Ракель была слишком чувствительна и плохо перенесла тяжелый период, а Тео оставался опорой, за которую я могла ухватиться, даже если была уже по пояс в трясине. Если мне и дано было благословение Морин, то это Теодор. Дориан — самая большая случайная удача, которая могла случиться в предрешенном браке, а Тео моя неизменная надежда в то, что я не останусь одна.
— Ты ведь дашь принцессе титул главы?
От внезапного вопроса у меня закружилась голова.
— Конечно дам.
— Тогда надо начинать выбирать женихов.
— Женитьбу позволю только через 2 года правления, а то найдется какой-нибудь хитрец, который обрюхатит ее и заберет себе влияние.
— Да уж. Ты совсем не видишь счастливых развитий событий? Все-таки императрица Бель умерла вместе с Дорианом, — с легкой усмешкой он откинулся на спинку и выдохнул дым кольцами, — совсем с тобой не весело.
