Не успеваю я сесть на колючий матрас, как слышу громкие шаги на лестнице.

— Ну что, ребята, умаялись? — голос Брадана раскатывается на обе нижних палубы и трюм. — Сейчас праздновать будем!

— Праздновать?

— Что ж за праздник-то нынче? — любопытствует нестройный хор.

— А это, вот... именины!

— У кого ж это?

— А у меня!

— Брадан, а разве этой весной мы не твои именины праздновали?

— И, что ты, Пиман! Да ты спутал, не иначе. Знаете что? Капитан позволил нам сварить грог!

Этот ловкий ход живо отвлекает моряков от подсчётов, когда там чьи именины. Они веселятся, Симус выкатывает здоровенный котёл, двое спешат в трюм за ромом.

— Только чур по моему рецепту, — командует Брадан. — От бабки достался. Когда всё почти готово, ещё лимонного соку, настоянного на пряностях, нужно будет влить. Вот, — поднимает он повыше бутылку с желтоватой жидкостью, — я уже всё подготовил, три дня настаивал.

— А я бы так просто неразбавленный ром выпил, — ворчит в углу Скади.

— Не кисни, — толкает его в плечо весёлый рыжий матрос, — а то из тебя сок выдавим! Небось кислее лимона выйдет!

Все суетятся у котла, вода в котором уже начинает закипать. Я держусь поодаль, наблюдая за происходящим с порога. В небольшой камбуз и так неясно каким чудом набилось больше десятка человек.

Котёл отставляют, и Брадан выливает в него содержимое своей бутылки.

— Вода горячая, — с беспокойством произносит он. — Как бы не перестало действовать...

— Что не перестало действовать? — интересуется Симус. Он ревниво наблюдает за происходящим, видно, что ему самому хотелось бы здесь распоряжаться.

— Пряности, — туманно отвечает мнимый именинник. — Ну всё, ребята, вливайте ром и готовьте кружки!

Все радостно толпятся вокруг котла. Брадан каждого ощупывает цепким взглядом, ясно, пересчитывает, чтобы каждый выпил. Мне тоже приходится подойти и получить свою кружку. Держаться я стараюсь как можно дальше от огня, прячусь за чужими спинами, чтобы остаться неузнанным.

— Ну что, за твои именины, Брадан! — растягивает губы молодой матрос. Несмотря на молодость, одного переднего зуба он уже лишился.

— С праздничком, — поднимает кружку и Пиман. — Ради выпивки я не прочь хоть каждый месяц справлять твои именины!

Все шумят, толкаются, смеются и пьют. Я вижу, что Брадан подносит кружку к губам лишь для вида, и сам поступаю так же.

— Ох и крепкий... — не договаривает матрос, лишённый зуба, и оседает на пол с удивлённым лицом.

— Ты чего, Дирк? — удивляется его ближайший сосед, но и сам падает, упуская кружку, что стучит о пол.

Я решаю присоединиться к ним, не затягивая, чтобы не остаться последним. Чего доброго, Брадан силком вольёт мне зелье, и тогда я бездарно потеряю время, может быть, годы. Моя кружка катится под стол, она не первая недопитая, поди теперь догадайся, что опрокинулась совсем полной. Доски залиты, воняет ромом, я падаю осторожно, как могу, и на меня сверху наваливается кто-то тяжёлый.

— Ну вот и отпраздновали, ребята, — угрюмо произносит Брадан. — Вы уж простите, не мог я иначе. Хотелось бы верить, что скоро мы вас поднимем.

Моряк ещё немного стоит, покачиваясь, и я слышу, как поскрипывают под ним доски. Затем он с размаху опускает свою кружку на стол и выходит.

Всю ночь я маюсь. Никто не приходит, но с места сойти нельзя. Не хватало, чтобы меня застали разгуливающим по палубе. Думал я и о том, чтобы спрятаться в трюме, но понял, что все мы подсчитаны, десять человек, и если кого-то не найдут в камбузе, то будут искать по всему кораблю, искать старательно, и не успокоятся, пока не отыщут. Значит, нужно, чтобы меня отнесли куда задумали и забыли, а затем я проберусь обратно.

Поэтому я лишь сдвигаю в сторону тела, лежащие на мне, надеясь, что Брадан не запомнил, кто в какой позе свалился. И лежу, отлёживая все бока.

Заснуть страшно — могу проснуться в неподходящий момент, забыв о том, что выглядеть проснувшимся мне никак нельзя. Впрочем, сон и не идёт.

Мучают жажда и голод, а у печи так вкусно пахнет котелок с мясной похлёбкой, но трогать её страшно. Котелок не был накрыт, а ну как чей-то грог туда попал? Потому я наскоро отираю морковь и грызу её, лёжа на полу. Мой живот бунтует и требует мясную похлёбку.

Вдобавок печь тухнет, затем и фонарь у потолка гаснет, и дальше приходится лежать в кромешной тьме.

Наконец я ощущаю, что в движении корабля что-то меняется. Мы будто идём плавнее, а может, и вовсе остановились. Наверху распахивается дверь, и я отбрасываю подальше недоеденную морковь.

— Ну что, кого первым? Вон того сам унесёшь? — раздаётся голос Брадана.

Делается светлее — на стол ставят фонарь.

— Унесу, унесу, не бойся, — отвечает ему Бартоломео.

Он проходит рядом, едва не наступая мне на руку, и поднимает одного из матросов, покряхтывая от натуги. Брадан берёт второго, и они поднимаются наверх.

Отсутствуют они довольно долго — вероятно, то место, куда несут спящих, находится не на самом краю берега. Наконец я снова слышу шум.

— Ух, — говорит Бартоломео. — Жаль, что колдун не может их по воздуху перенести.

— Ничего, я в этот раз двоих возьму, — бодро отвечает Брадан. В отличие от своего напарника он даже не запыхался.

— Ты в море-то их не урони, — напутствует капитан.

Затем он примеривается и поднимает меня.

Очень трудно притворяться спящим, будучи перекинутым через чьё-то плечо. Чужие кости давят под рёбра, к голове приливает кровь, не знаю, долго ли продержусь. Меня уже тошнит, и голова болит, и живот болит, а ведь мы даже ещё не поднялись по лестнице. Я почему-то представлял, что нести меня будут осторожно, на руках, и к такому повороту оказался не готов.

Капитан с трудом поднимается, попутно задевая меня о балки и косяки. Я едва держусь, чтобы не выпрямиться. Наконец он перешагивает последний порог, и мы оказываемся на палубе, залитой нежным утренним светом.

Этот момент и выбирает крошка моркови, чтобы попасть мне не в то горло.

Капитан от неожиданности выпускает меня из рук, и я больно прикладываюсь о палубу, не переставая кашлять. Брадан, поднявшийся следом за нами, сгружает свою парочку и идёт на меня.

Я отползаю, кашляя, и гляжу сквозь выступившие слёзы, как они меня окружают.

— Не сработало! — кричит капитан. — Сейчас они все проснутся!

— Проклятый колдун! — сердится Брадан. — Весь план коту под хвост!

— Сейчас разберёмся, — звучит холодный голос за моей спиной.

Я оглядываюсь, вижу край тёмной одежды колдуна, подползаю ближе к его ногам, не в силах встать.

— Гилберт, — прошу я, — не сердись. Я не мог тебя оставить. Я это не пил.

Он присаживается рядом и с тревогой вглядывается в моё лицо, украшенное ссадинами, с заплывшим всё ещё глазом, с пятнами от сока овощей и печной сажи — я старался быть неузнанным, как мог. Проводит рукой по неровно остриженным, тёмным теперь волосам, встрёпанным, склеенным ромом.

— Сильвер! — ахает он.

— Принц? Да быть того не может! — ревёт Брадан. — Влипли так влипли!

— Я никому не скажу, и я хочу с вами! — быстро говорю я. Терять мне особо нечего.

— Значит, вот как мы поступим, — говорит Гилберт, глядя вдаль поверх моей головы. — Мы высадим тебя на берегу, отсюда недалеко до Мёртвых земель, дорога безопасная. Дойдёшь, попросишь помощи у Нелы, она отправит тебя домой. Всё.