— Что тогда с ротацией? — спросил я, поскольку было ясно, что в этом направлении у меня ничего не получается. — Предполагается, что через шесть месяцев нас сменит 4-я бригада. Если они придут сейчас, кто сменит нас и когда?

Если когда-либо и была тема, дорогая сердцам солдат, так это когда они отправятся домой: либо туда, либо сюда — или, в данном случае, либо идти на войну, либо возвращаться домой.

Генерал выглядел смущенным.

— Ну, как вы знаете, — медленно произнес он (и к этому времени я уже достаточно хорошо его узнал, чтобы понять, что это означало, что он не собирался давать мне тот ответ, который я хотел услышать), — политика в отношении сотрудничества еще не определена, но я бы не думал, что вы пробудете здесь больше полугода.

— Но с какого момента отсчитывать шесть месяцев? — спросил я. — С момента первого развертывания, завершения работы на театре военных действий или объявления боеготовности?

Между первой и последней из этих дат прошло больше месяца.

Он не смог дать мне ответа, но я знал, что с этой темой нужно будет обращаться осторожно, как только новости о пополнении дойдут до бригады. Солдаты были сообразительными. Они поймут, что бронетанковая дивизия — это вся современная британская армия. Танков "Челленджер Мк-3" и "Уорриров" больше не было. Солдаты, обученные сражаться с ними, тоже могли оказаться в пустыне. Контракт мог быть бессрочным. Это не должно было иметь значения, но за двадцать пять лет мы привыкли к полугодовым командировкам в Северную Ирландию. У нас был шестимесячный контракт. Но больше всего меня беспокоили морские пехотинцы, которые были так добры к нам и которые действительно нуждались в наших способностях. А вот VII корпус, со всей очевидностью — нет.

Вторая новость создала еще одну неловкую ситуацию. Джереми Блэкер, который пришел, чтобы проинформировать меня по ряду вопросов, связанных с снаряжением, рассказал мне о проблеме с боеприпасами к танку. Проще говоря, при определенных обстоятельствах они могут взорваться. Британские танковые боеприпасы уникальны тем, что они разделяются на части, гильза отделяется от заряда, который называется "пакетированный заряд". Пакетированные заряды хранятся в корпусе либо в охлаждаемых водой, либо в бронированных контейнерах, чтобы свести к минимуму угрозу возгорания боеприпасов в случае попадания в танк. По крайней мере, мы на это надеялись. В других танках, таких как иракский Т-72, при проектировании боеприпасам и их размещению было уделено гораздо меньше внимания. Существует большая вероятность того, что при пробитии корпуса или башни Т-72 боеприпасы могут самовоспламениться. Танк с экипажем внутри взорвется, или, по солдатской терминологии, "сварится".

Но на войне сидеть в любой машине, начиненной боеприпасами, как бы тщательно она ни была защищена, несомненно, опасно, и все наши танкисты хорошо это понимали. Джереми Блэкер сказал, что мы могли бы уменьшить эту опасность, если бы изменили схему размещения на случай, если танк будет подбит во время наших практических тренировок. Он убедил меня сделать это немедленно.

Я колебался, как лучше поступить. Поскольку мы выполняли самую опасную программу боевых стрельб, за исключением настоящей войны, конечно, была вероятность, что один танк по ошибке выстрелит в другой. Потеря экипажа танка была бы трагичной, и если бы у нас произошел самопроизвольный подрыв "Челленджера", это было бы видно всем, что имело бы ужасные моральные последствия для оставшихся экипажей. С другой стороны, если бы мы прекратили тренировки для проведения предлагаемого переразмещения, солдаты захотели бы знать почему, и это могло бы вызвать ненужное беспокойство. Поразмыслив, я решил, что лучше всего продолжать и ничего не говорить. Позже, с помощью командиров, я заставил экипажи, вопреки многолетним тренировкам, разместить боеприпасы по-другому.

Дневной боевой проход был не так хорош, как утренний. Несколько раз мне приходилось кричать на людей, чтобы они не лихачили. Я был поглощен докладом Джереми Блэкера; мысль о том, что танк "сваривается" на глазах у наших солдат и камер "Би-би-си", была не из приятных. Из этого получился бы интересный сюжет в девятичасовых новостях. Должно быть, было очевидно, что я почувствовал облегчение, когда день закончился.

— Я внимательно наблюдал за вами, — сказал капитан Абу Абдулла Халид, один из наших кувейтских пилотов. — Я думаю, вам они нужны больше, чем мне; они принадлежали моему отцу.

Он вручил мне самые красивые четки из черных бусин.

Пятница, 9 ноября, была особенным днем. Все началось с того, что "Стаффорды" отрабатывали свои первые атаки на технике на "оборонительные позиции иракцев". Рота огромных боевых машин пехоты "Уорриор" с грохотом двинулась к ближайшей позиции.

Над головой раздался уже знакомый свист артиллерийских снарядов, которые разорвались менее чем в сотне ярдов впереди. "Рарден", 30-миллиметровые пушки "Уорриоров" и "Хьюз", 7,62-миллиметровые пулеметы с внешним приводом, грохотали, наполняя воздух трассирующими пулями.

Затем по радиосети пошел обратный отсчет.

— Триста метров… двести метров… сто метров… спешиваемся, спешиваемся, спешиваемся.

Каждый из четырнадцати "Уорриров" роты резко затормозил, их носовые части почти врезались в песок. Я наблюдал, как в одной машине распахнулась кормовая дверь с гидравлическим приводом, и оттуда хорошо отрепетированным и плавным движением высыпало отделение из восьми человек. Четверо человек бросились от машины с каждой стороны, ложась на землю и взводя курки своих SA80. Все это время "Уорриор" продолжал стрелять по мишеням. Внезапно все закричали. Две команды из четырех человек разделились на пары. Одна пара вскочила и побежала, в то время как другая обстреливала местность впереди. Зигзагообразный бросок на расстояние десяти ярдов, и первая пара бросилась на землю. Затем они открыли огонь, когда первая пара зигзагами пронеслась мимо них и устремилась дальше.

Снова и снова поднималась каждая пара. Через несколько мгновений первые бойцы достигли края "иракских" траншей. Один из них встал на колени.

- Граната! — крикнул он, бросаясь на землю.

Раздался приглушенный взрыв, и из траншеи вырвались клубы белого дыма и искр от гранаты с белым фосфором. Секунду спустя он последовал за ней, сверкнув штыком на солнце. Теперь у них была опора на позиции.

Это было самое настоящее сражение. Лазерный дальномер и баллистический вычислитель танка не для них. Учения — это контролируемое применение грубой силы. Сначала в траншею бросают ручную гранату. Дождитесь взрыва, а затем прыгайте в траншею. Все, кто остался в траншее после взрыва, будут слишком ошеломлены, чтобы сражаться. На таком расстоянии нет места для стрельбы из оружия, поэтому в ход идет штык. Как только траншея захвачена, ее используют как базу для подавления огня при атаке на следующую траншею.

И так продолжалось, траншея за траншеей. Когда я наблюдал, казалось, что все закончилось за считанные минуты, но при температуре 38 °C (100°F), отягощенным РПС, шлемом, винтовкой и сотнями патронов, им, должно быть, казалось, что прошли часы. Когда, наконец, все закончилось, солдаты были мокрыми от пота.

Мне было жаль расставаться с ними, но у меня была назначена встреча раньше. Перекинувшись парой слов с Чарльзом Роджерсом, просто чтобы поздравить его, я направился обратно в управление полигона, где меня забрал кувейтский вертолет, чтобы отвезти на празднование самого важного дня в истории Корпуса морской пехоты США — дня рождения Корпуса морской пехоты. Каждый год, как можно ближе к 10 ноября, независимо от того, где они находятся, каждый батальон морской пехоты празднует это событие церемонией разрезания торта. Традиция гласит, что первые три куска съедают "почетный гость", а также самый старший и самый молодой морские пехотинцы на параде. То, что они находились посреди саудовской пустыни на пороге войны, не помешало бы морским пехотинцам отпраздновать это событие.