Да, видок у нас у обоих был феерический. Его одежда, как и моя, промокла насквозь и была в пятнах крови — моей крови. Про себя я даже думать боялась.
— Я — с машиной, а он был арбитром.
— Судя по внешнему виду ты проиграла в сухую.
— Скорее в мокрую, мам.
Она пропустила нас в прихожую. Стоянов благоразумно молчал, лишь помог мне сесть на диван и поставил рядом и свой подарок, и пакет, который достал из машины.
— Доча, ты не хочешь нас познакомить?
— Мама…
— Я Стоянов Михаил, — мой спутник протянул руку маме. — Ее преподаватель статистики.
— Хм. А я Мария Якимова — ее мать. И я вам искренне сочувствую.
— Я справляюсь.
— Тогда — завидую.
Михаил едва сдержал улыбку. Мама — тоже. Эти двое явно нашли общий язык.
— Тут кое-какие лекарства, — Михаил отдал маме пакет, — обезболивающее, жаропонижающее, кое-что для ран и от воспаления. Кира отказалась от больницы, но… если станет хуже, нужно будет вызвать скорую…
— Похоже, сегодня вы сделали выручку аптеке, — мамины брови поползли вверх. — А корзиночки с чем? С антибиотиками?
Щеки Михаила слегка порозовели.
— Нет, Кира хотела домой и пирожных….
Мои щеки тоже стали горячими.
— Пирожные — это отлично. Составите нам компанию за чаем, Михаил?
— Нет, спасибо, Мария. Уже поздно, я и так задержался и вас задерживаю. Да и Кире сейчас отдых необходим.
Спасибо, что вспомнили про меня.
— Кира, — он повернулся ко мне и присел передо мной, заглянул в глаза. — Я могу позвонить завтра, узнать как ты? Или ты позвони…
Мама тактично ушла в кухню.
— Не уверена, что мой телефон выжил после этого приключения, — я с нежностью посмотрела в строгое лицо — усталое, красивое. Хотелось прикоснуться к нему, пробежать пальцами по морщинкам, по тонким чертам лица. — Можете оставить свой номер, я позвоню с маминого телефона?
Он молча достал из барсетки визитку и отдал мне. И снова на мгновение показалось, что он сейчас обнимет меня, но нет. Михаил отступил на шаг, кивнул вернувшейся маме и вышел.
— Ты будешь полной дурой, Кира, — раздался в тишине задумчивый голос мамы, — если потеряешь этого человека.
* Моя девочка, моя радость, мое солнце (блг)
** Мартеницы — у болгар и македонцев украшение, амулет из шерсти или ниток, которое повязывают в первый день марта, чтобы в течение года быть здоровыми, счастливыми, защищенными от сглаза, порчи, злых духов. Обычно включает в себя красный и белый цвета.
11
Всю ночь я лежала в кровати, слушала дождь, барабанивший по карнизам и улыбалась. Не могла скрыть своего счастья, не смотря на боль в теле, мешавшую мне даже повернуться с бока на бок. Уснула только когда первые лучи окрасили небосвод в нежно-розовый цвет, вспоминая Михаила, его глаза, его тепло, его объятия, поглаживая подаренную им мартеницу.
Но что такое плохо поняла я только на утро, когда каждое движение отдавалось тупой болью во всем теле и голове.
Мама все порывалась остаться дома, но я, скрипя зубами, убедила ее, что как-нибудь до вечера доживу.
— Ладно, если что, звони, — мой телефон, как ни странно, выжил, вот что значит кнопочная Нокиа! — И позвони своему…… другу.
— Мама!
— Что, мама? Он же волноваться будет…
— Мам, он мой препод…
— Это ты сейчас мне сказки рассказывать будешь? — мама подняла бровь, и я невольно засмеялась.
Она ушла, а я осталась гипнотизировать телефон глазами. Времени было всего лишь половина восьмого, а руки сами тянулись позвонить по знакомому номеру, услышать голос Стоянова. Включила телевизор, поставила чайник, выпила кофе, начала читать книгу — время тянулось невероятно медленно.
В голове настойчиво крутилась одна мысль: если я не позвоню, будет ли он сам искать новой встречи или пытаться связаться со мной? Было и страшно, и радостно — давно я не испытывала настолько мощных эмоций, и все больше понимала, что влюбилась как кошка. Прошлое, точнее будущее все больше скрывалось за туманом сна, настоящее становилось более и более реальным. Я точно знала, что изменила свою судьбу радикально, особенно отчетливо почувствовала это сегодня ночью, когда дала волю чувствам. Это казалось таким естественным и правильным — любить, волноваться, скучать, переживать со всей силой юности, начала жизненного пути.
Я все реже и реже мысленно возвращалась к тому что было, наслаждаясь каждым мгновением того, что есть сейчас. И чувства к Михаилу — они, хоть и имели привкус прошлого, но все больше захватывали меня уже в настоящем.
Часы пробили десять, и я перестала себя мучить, потянулась за телефоном. Но звонок опередил меня на доли секунды.
Чуть не подскочив от радости, сделать это не позволило только больное тело, с замиранием сердца, я смотрела на знакомый номер входящего вызова, чувствуя как по лицу расползается абсолютно дебильная улыбка.
— Да, — я почти пропела в трубку.
— Кира, не разбудил? Подумал, вдруг твой телефон выжил и… — по голосу Стоянов казался немного смущенным.
— Нет, — как скрыть счастье? Как хоть немного приглушить блеск глаз? — я проснулась рано.
— Как ты? Как себя чувствуешь? Не простыла?
— Нет, все в порядке. Но, полагаю, что несколько дней на улицу лучше не выходить, не пугать соседей. Буду как принцесса Фиона сидеть в замке и заниматься домашними делами.
— В качестве дракона, я так понимаю, выступит твоя мама?
— Конечно, она любой драконихе +100500 очков вперед выдаст.
— Хм… то есть, чтобы тебя навестить, мне придется искать осла?*
Я расхохоталась в голос — звонко, от души.
— Думаю, можно обойтись банальным подкупом — она любит пирожные с глазурью.
— А ты что любишь? — мягко спросил он, тоже посмеиваясь.
«Тебя» — едва не брякнула я, вовремя прикусив язык.
— В гастрономическом плане я почти всеядна.
— А в негастрономическом?
— Какой сложный, философский вопрос. Перечисление займет много времени.
— Я не спешу, — откашлялся Михаил.
Хор ангелов в душе воспел: Аллилуйя!
— Я правда много чего люблю. Люблю музыку, причем разную от рока до фолка. Люблю черный крепкий кофе, люблю смотреть на небо, люблю лес и горы, люблю читать и смотреть фильмы. Люблю наблюдать за звездами и люблю рыбалку.
— Серьезно? Ты любишь рыбалку?
— Абсолютно серьезно. Мне рыбов не очень жалко, в отличие от зверей.
Да, Миша, в этом мы с тобой очень схожи.
— Первый раз общаюсь с девушкой, которая любит рыбалку.
Похоже он не верит.
На всякий случай, я мысленно вспомнила где у меня лежат удочки, оставшиеся от отца. Положа руку на сердце, рыбалку я полюбила только в Болгарии, но какая теперь разница?
— Удочки-то у тебя хотя бы есть, нелюбительница рыбов?
— Конечно, — спасибо папашка хотя бы за это!
— И ты не испугаешься покормить комаров? — он действительно мне не верил.
Я громко фыркнула.
— Что-то я не понимаю, Михаил Иванович, вы меня пытаетесь поймать на лжи?
— Вообще-то… — он чуть замялся, — я бы хотел посмотреть на эту картину: женщина на рыбалке.
— Ха! Место и время, господин Стоянов! Только дайте мне недельку, а то я всех водяных своим личиком распугаю.
— Ловлю на слове, Кира, — мягко ответил он, хоть в тоне все еще звучало недоверие.
Блин, надо проверить все снасти.
— Могу я, — он откашлялся, — задобрить твоего дракона сегодня?
Сердце сделало кувырок.
— Можете, — ответила тихо, полыхая огнем, — она приходит после шести домой.
— Хорошо, приеду в семь. Удобно?
— Конечно.
— Кира, я рад, что тебе лучше. И рад буду увидеть тебя сегодня….
— Я тоже, Михаил Иванович.
— Тогда, до вечера, — похоже он улыбался.
— Да, до вечера, — отозвалась я и сбросила вызов. А потом сидела и смотрела на телефон, не в силах сдержать счастливую улыбку. Не знаю, что именно он испытывал ко мне, но свои-то чувства я понимала прекрасно.