Мама новости не удивилась, и на мои слова о визите Стоянова лишь заметила:

— Даже не сомневалась? А что так поздно?

— А?

— Я думала он часов в десять утра прилетит.

— Мам!

— Что мам? Я 18 лет как мам!

— Вообще-то… — я чуть замялась, — он приедет тебя задабривать….

— Ого, а что, уже пора?

— Ээээ….

— Так, доча, переставай меня пугать!

— Возможно, но это еще не точно…. Мы хотим на рыбалку съездить…

— А, это теперь так называется? Дочка, полагаю лекцию про тычинки и пестики уже поздно проводить?

— Мама, я серьезно! Ну хватит. Я действительно хочу на рыбалку. И снасти уже все проверила, удочки настроила даже.

— Кир, ты серьезно?

— Да, — я вздохнула. — Мам, я понимаю, что мои эмоции написаны у меня на лице. Я действительно влюбилась в этого человека. Но он не торопит событие, и поверь мне, ничего мне не говорит и не обещает. Я чувствую, что нравлюсь ему, но он не касался меня и пальцем, не считая вчерашнего дня, когда меня сбила машина. И не смотря на свои ощущения, я не знаю, мама, как он ко мне относится.

— Что ж, Кира, я рада, что он ведет себя как взрослый, мудрый человек. Но поверь моей интуиции, ты больше чем нравишься ему. Это можно не говорить словами, это чувствуется иначе — во взгляде, в интонациях, когда он говорит с тобой. Не торопись и ты. Наслаждайся обществом, узнай его ближе.

«Куда уж ближе-то?»

— Конечно, мама, — доля правды в маминых словах была. Нынешнего Михаила я знала куда как хуже того, другого. С тем, другим, нас связывала только постель, по крайней мере с моей стороны. Мое тело тогда действовало отдельно от разума, покоряясь нечеловеческому, ненормальному влечению. Тогда его внимание и ухаживания я воспринимала как само собой разумеющиеся. Сейчас уже мне приходилось доказывать ему, что я достойная спутница. Тогда мне было достаточно коротких встреч раз-два раза в месяц, начинавшихся бурным сексом и заканчивающихся незначительными разговорами. Сейчас же мне хотелось узнать его как можно ближе, понять его мысли, его мечты, его стремления.

— Ладно, приду сегодня пораньше, что-нибудь приготовлю, — мама не стала меня мучить.

— Мама, — но меня волновал еще один незакрытый вопрос. — А тебя не пугает наша разница в возрасте? 20 лет….

— А тебя, Кира? — спросила она, на мгновение замолчав.

— Нет, — твердо ответила я, поняв, что это действительно так.

— Тогда почему это должно пугать меня? Кира, любовь — самое непредсказуемое, самое капризное, хоть и прекрасное чувство. Любовь не знает рамок, границ, кордонов и препятствий. И кто я такая, чтобы стоять у нее на пути? Если это действительно любовь. В любом случае мы это скоро поймем. Обе.

Она положила трубку, а я прикрыла глаза, наслаждаясь абсолютным спокойствием, воцарившимся в душе.

К вечеру я подготовилась основательно. Хоть на меня и нельзя было взглянуть без слез, махнув рукой на внешность я занялась готовкой, уборкой (благо ее было не так много) и снова перепроверила рыболовные снасти. Папаша мой, чтоб ему икнулось, одно время сильно рыбалкой увлекался, даже купил себе все для этого, но съездив пару раз забросил это дело. И когда мама манатки его собирала, ни он, ни она про удочки даже и не вспомнили. К счастью, все они были в полном порядке.

— Ого, — выдохнула мама, заходя домой и вдыхая запахи из кухни. — Сублимируешь? Похвально!

— С моим лицом, мам, удержать мужика я могу исключительно хорошей едой, — весь день я избегала смотреть в зеркало — картина там была удручающей. — Ты голодна или подождешь гостя?

— Я голодна, но подожду.

На самом деле ждать пришлось не долго — Стоянов был чертовски пунктуален.

— Вы один, без осла? — улыбнулась я, открывая двери. — Добрый вечер.

— Добрый, как видишь, я внял твоему совету, — в тон мне отозвался он, здороваясь с мамой и отдавая ей красиво завернутый сверток.

— Ммммм!, — разворачивая подарок, усмехнулась мама, — взятка шоколадом! Да вы просто умница, Михаил.

— Все! — поднял он руки смеясь. — Понял! В этой семье женщинам лучше палец в рот не класть.

Мама тоже рассмеялась и прошла в гостиную, оставляя нас одних.

— Рад тебя видеть, — с мягкой улыбкой сказал Стоянов, внимательно рассматривая мое разбитое лицо.

Он стоял так близко, что я чувствовала тепло, исходившее от него. Мне так хотелось, чтоб он поцеловал меня, почувствовать его губы, его дыхание. Но он лишь едва ощутимо задел разбитое лицо пальцами. Пробежался по рассечённой брови, крыльям носа.

— Сильно болит? — в голосе были искренние жалость и боль.

— Болит, но уже терпимо, — призналась я, с трудом скрывая разочарование. — Лучший подарок для меня теперь — паранджа.

— Не смеши меня, — улыбнулся он, отступая на шаг назад. — Синяки сойдут, ты снова станешь такой же красивой, как и была.

— Ого, — я не удержалась, — я правильно понимаю, Михаил Иванович, что вы считаете меня красивой?

Он не остался в долгу:

— Конечно. С того момента ты смыла с себя тонну косметики, и я разглядел твое истинное лицо.

Как я не волновалась насчет ужина, но он протекал в очень спокойной, я бы сказала расслабленной обстановке. Михаил вел себя сдержано, но при этом свободно, как и моя мама. Не было ни напряженности, ни смущения. И снова у меня возникло чувство, что все идет так, как оно и должно идти, что Михаил словно бы стал еще одной частичкой моей семьи, совершенно органично вписавшись в наш с мамой тесный круг.

— Кира, — позвал он меня, заставляя вернуться к разговору за столом, — ты покажешь свои снасти?

Ха, решил таки меня поймать.

— Конечно. Чай допьете или сейчас экзамен принимать будете?

— Дай вам бог терпения с ней, Михаил, — вздохнула мама, поднимаясь из-за стола. — Так, друзья, я вас оставляю, мы с Ниной договорились о встрече сегодня. Кира, буду поздно, меня не жди.

— Конечно, мам, как скажешь, мам, слушаюсь, мам, — спасибо, мам!

Последних слов я не сказала, но она все поняла и без них.

— Ого, — Стоянов мои удочки заценил, — неплохо!

— Я сдала экзамен? — приподняла я бровь, опираясь на стену кладовки и с удовольствием наблюдая как Михаил бережно разбирает отцовские запасы. Его руки ловко пробежали по снастям, оценивая гибкие удочки, проверяя их исправность.

— Знаешь, — он поднял голову и посмотрел в глаза, — я действительно не мог поверить, что ты рыбачишь. Прости, похоже я снова ошибся.

— Так приглашение на рыбалку все еще в силе? — спокойно ответила, скрестив руки на груди.

— Конечно, — он поднялся на ноги. — Я… — он запнулся. — Мне нужно уехать, Кира.

— Пойдемте на балкон, я приготовлю кофе, — мой голос чуть дрогнул, но оставался спокойным.

Проводив гостя на закрытый балкон, откуда открывался красивый вид на город, я вернулась на кухню, быстро заварив крутой, черный кофе. Ровно так, как любил Михаил, да и я сама тоже.

— Итак, — я поставила перед Стояновым чашку и села рядом за стеклянный столик.

— Спасибо, Кира. Мне нужно уехать, — продолжил он, — недели на две-три.

Сердце упало ниже плинтуса.

— Еду в Болгарию, там у меня отец живет, — продолжал Стоянов.

У меня закружилась голова. От крепкого кофе и накативших воспоминаний. Его рука, лежавшая на столе, чуть-чуть придвинулась к моей. Еще не задевала, но уже ощущалось тепло.

— Стоянов — это же болгарская фамилия? — тихо задала я вопрос, ответ на который уже знала.

— Да. Мой отец — болгарин, мать — русская, но она давно умерла. А отец сейчас живет у себя дома, в Чепеларе.

Рука сдвинулась еще немного и горячие пальцы задели мою руку. Мурашки пробежали по всему телу. Возникло отчетливое ощущение дежа вю. Но в отличие от того раза, руку я не отдернула.

— Я стараюсь ездить к отцу по мере возможности, — его рука стала увереннее, пальцы отчетливо гладили тыльную сторону моей ладони. Он словно изучал меня, наслаждался прикосновениями к моей коже. От этой простой ласки волны возбуждения расходились по всему телу, внизу живота я отчетливо ощущала тугой ком желания. Ничего не изменилось в этом отношении. Только на этот раз он не торопился вообще.