Ее красивое лицо на секунду показалось мне застывшей маской: бледной, перекошенной от удивления и обиды. Она отскочила от дверей, со злостью и ревностью глядя на меня.

Вот черт! Этого я совсем не ожидала.

Круто развернувшись, она поспешила прочь от аудитории, поджав губы.

— Ирина, постой, — хрипло постаралась остановить ее я, но примерно с тем же успехом, что Стоянов меня. Она лишь ускорила шаг, переходя почти на бег.

Ну круто, ничего не скажешь.

Поговорить с Ириной мне так и не удалось. На мои звонки она не отвечала, а когда я позвонила Наталье, та шёпотом попросила меня не лезть со своими объяснениями. А дома мне стало совсем плохо.

Почти семь дней я провалялась с высоченной температурой, дикими болями в горле, носе и голове. Спала, немного ела, пила горячий чай и снова спала.

Слышала сквозь сон, как мама с кем-то говорит по телефону. Потом звонки прекратились. Казалось, про меня забыли все, кроме мамы.

Умеешь ты, Кира, ладить с людьми!

Немного поправившись я не выдержала, рассказала маме историю, услышанную от Ирины. Мне просто необходимо было услышать ее мнение, ее здравый смысл.

— Да уж…. — вздохнула она, — если эта история правдива хотя бы на половину, Кир, мне абсолютно понятны действия Михаила. Та стерва убедила его, что удержать девушку, женщину, можно лишь финансовой стабильностью, комфортной жизнью. В чем-то это так и есть, не многие браки выдерживают испытание деньгами, — «мне ли это было не знать?» — но… Тут все решать только тебе, и бороться с его страхами только тебе, Кира. Мы часто думаем, что мужчины должны быть несокрушимы, уверенными в себе, этакие мачо, забывая, что они — тоже люди. И что у них тоже есть боль, страх, неуверенность. Они могут казаться сколько угодно сильными, пряча свои слабости, но это не значит, что их нет. Поговори с ним, Кира. Если любишь — дай ему возможность все объяснить, как бы внутренне ты не протестовала против его слов. И сама хорошо подумай, чего ты хочешь. И только после этого, Кира, принимай решение.

А что касается твоей подруги…. Тут все сложнее. Я не знаю эту девушку, но могу предположить, что ее ревность не позволит вам остаться подругами в любом случае. Понимаешь, — мама усмехнулась и погладила меня по волосам. — Легко пережить равнодушие своего избранника, когда знаешь, что он холоден как лед ко всем. Он может оставаться мечтой, образом, идеальным героем, предметом вздыханий и легкого флирта. Но очень сложно пережить это, зная, что тебя предпочли другой. Знать то, что твой избранник увидел в другой что-то, чего не увидел в тебе — это чертовски больно и обидно. Не думаю, что Михаил — любовь всей ее жизни, но теперь тебе нужно быть осторожной. И разговор с ней, объяснения не помогут. Увы.

Мама была права, пора было отключить эмоции, успокоить подростковые гормоны, которые, к сожалению, давали о себе знать, и наконец-то включить голову. Я хотела позвонить Стоянову, но его телефон был выключен. В понедельник так и не смогла найти его в университете, как и во вторник. Наталья и Ирина в университете тоже не показывались, что казалось очень странным.

В среду пошла на кафедру, но и там Михаила не было. Около кабинета стояли несколько студентов-математиков и что-то живо обсуждали. Но когда я подошла, они замолчали, пристально наблюдая, как я дергаю ручку его кабинета.

— Стоянова здесь нет, — холодно заметил один из студентов — высокий светловолосый юноша лет 22-х. Он прищурил глаза и рассматривал меня с подозрением.

Сердце заколотилось сильнее.

— А что… что-то случилось? — дурное предчувствие, мучавшее меня с той минуты, когда Михаил не взял трубку телефона, стало невыносимым.

— А что, тоже пришла на дополнительные занятия? — с ехидной злостью выплюнул другой студент.

— Что? Нет. Что происходит, вообще? — я сверкнула глазами.

— Тоже политологичка? — светловолосый смотрел уже с нескрываемым презрением. — Вы реально решили его добить?

— Так. — вдох-выдох, — мне кто-нибудь может внятно объяснить, что происходит? Меня не было в университете почти две недели, я ничего не знаю!

— Аааа! — протянул еще один юноша из группы. — Не знаешь или делаешь вид, что не знаешь? Это ведь ваши интриги, правда?

— Какие интриги, вы о чем сейчас?

— Парни, — первый потер бровь, — она, похоже, правда ничего не знает. Михаила Ивановича в конце прошлой недели отстранили от занятий.

— Что? — мне показалось я ослышалась. — За что?

— За попытку склонения студентки к сексу, — издевательски ответил мне математик.

— Что? — меня словно ударили по голове, — что…. — голос сел, а в ушах застучала кровь.

Ноги стали ватными, я едва удержалась, чтобы не осесть на пол.

— Из-за таких тупых идиоток, как ты, один из самых нормальных преподов сейчас на грани увольнения с волчьим билетом.

— Кто? Кто про него такое мог сказать? — одними губами прошептала я, едва сдерживая нервный смех.

— Ээээ, парни, похоже она отъезжает… — им невольно пришлось поддержать меня за локоть.

— Нормально. Со мной все нормально. Так кто, кто его обвинил?

Впрочем, ответ для меня лежал на поверхности, пусть и был чудовищен. Как можно было в это поверить? Как можно было это сделать? Я знала ответ, хоть и не верила в него.

— Никто не знает, — пробурчал парень. — Я — Алексей.

— Кира, — машинально представилась я. — Это кто-то с кем он занимался отдельно, так ведь? И она с факультета политологии? Насколько я знаю, он занимался отдельно всего лишь с тремя девушками, одна из которых — я. Я сказать этого не могла, бред этот. Остаются двое.

Наталья, Наталья, Наталья…. Зачем? Для чего? Ты же нормальная, умная девушка…. Или это из-за Ирины?

Я не могла поверить в чудовищность этой новости.

Приложила ли к этому руку Анжелика, общение с которой за это лето я свела к минимуму? Ведь изначально эта мысль зародилась именно у нее. Или дурные мысли заразны?

Я ни на секунду не верила в то, что это может быть правдой. Он сотни раз мог воспользоваться мной, если бы хотел этого. Ему даже стараться не пришлось бы.

— Ты их знаешь? — спросил Алексей. — Мы хотим сами спросить у этой твари, за что она так с Михаилом Ивановичем.

— Нет, — я закусила губу. — Давлением на нее вы ничего не решите.

— В пятницу назначено дисциплинарное слушание. Я — Ден, Денис, — представился второй.

— Есть время…. Но мало. Вот что, парни, — мои мозги работали как часы. — Много ли тех, кто готов выступить в защиту Стоянова? Или только нас…. Шестеро?

— Нет, многие. Он многим помогал. Есть и аспиранты, кто тоже не верит в эту ложь, есть и те, кто уже университет закончил.

— Отлично. Тогда лекции на сегодня и завтра отменяются. У нас очень много работы.

Студенты переглянулись между собой, но никто спорить не стал.

— Политолог… — вздохнул Алексей.

— Политтехнолог, — криво усмехнувшись, поправила я, зло сощурив глаза.

В свое время от подобной кривой усмешки многих моих недоброжелателей в пот кидало.

Штаб кампании устроили в ботаническом саду в одной из многочисленных беседок. Сначала нас было шестеро, через час — почти двадцать, еще через несколько часов я отдавала команды уже полусотне студентов.

— Мне нужен кто-то с юрфака, желательно самый большой сукин сын, который согласиться нам помочь.

— А сука подойдет? — подал голос Ден.

— Еще лучше. Звони ей. Она нужна мне часа через три. И пусть захватит с собой ТК, УК, ГПК РФ. Это только начальный список, дальше решим по ходу дела. Леша, списки выпускников готовы?

— Скоро заканчиваем, Кира, — поднял голову тот. — Обзваниваем всех, до кого можно достучаться.

— Сразу заполняй данные кто кем и где работает. Авось попадется кто-то, кто нам будет полезен. Вноси и данные, кто в пятницу не работает и готов поддержать. Леш, — я чуть понизила голос, — ты знаешь, кто из преподавателей сочувствует Стоянову?