Где я?

Я издаю стон и сажусь, щурясь от неестественно яркого света мониторов.

Камеры слежения.

Все возвращается на круги своя. У меня в голове все кружится. Образы мелькают: «Алессандро», кровь, я спасаюсь бегством, меня раздели и заставили оседлать Хаггерти, а эти мерзкие люди словно на повторе. Это было на самом деле. Я не сплю.

Черт, когда я заснула? Хаггерти накачал меня наркотиками? Последнее, что я помню, это как одевалась и как Бретт и Хаггерти разговаривали.

Что они решили?

Сейчас ночь или утро?

Я отправляюсь домой?

Мои родители будут волноваться, если я не отправлю им сообщение или не позвоню, чтобы сообщить, что со мной все в порядке. Мама ждет этого. Раньше я думала, что ее требование ежедневно поддерживать связь, когда я уезжала в университет, было глупостью. Больше я так не думаю. Пара минут может изменить твою жизнь. Мама была права. Большой мир может навлечь на тебя неприятности. Я в беде. Мне нужны ответы. Сейчас.

Я пытаюсь пошевелиться. У меня болят ноги. В голове стучит, а в руках такое ощущение, будто я провел восемь раундов бокса с Мухаммедом Али в расцвете сил.

— Ауч.

— Миранда? — голос Хаггерти приглушен дверью. — Ты не спишь? Я вхожу.

Я прижимаюсь к стене и обхватываю колени руками, прижимая их к груди.

— Дважды ауч!

Щелчок.

Пространство вокруг меня заполняют яркие лампы дневного света. Я подношу руку ко лбу, чтобы прикрыть глаза.

— Теперь, когда выплакалась, тебе стало лучше?

Я качаю головой.

— Я заходил, чтобы поговорить с тобой, но ты крепко спала. Тебе это было необходимо. Сильный выброс адреналина может так подействовать на человека, тем более на такую миниатюрную особу, как ты.

— Или, может быть, меня накачали наркотиками. От этого тоже может клонить в сон. — Мой голос звучит хрипло. Думаю, что такое может произойти из-за того, что ты кричишь во все горло, когда в тебя стреляют и сбрасывают в дыру в крыше. Или из-за наркотиков. Может быть, под действием наркотиков это тоже может произойти?

— Я не накачивал тебя наркотиками. Клянусь, — он усмехается.

Это не смешно. Во всей этой ситуации есть что-то неправильное.

— Теперь я могу идти домой? Я слышала, как вы разговаривали снаружи, и ты сказал, что отвезешь меня домой.

Наступает долгая пауза.

— Я сказал, что попытаюсь вытащить тебя отсюда, но, к сожалению, этого не произойдет. Даже близко нет. Только не после того, как я объявил тебя своей невестой.

Мое сердце колотится, а желудок сжимается, как будто на него обрушивается цунами.

— Но почему? — ною я.

— Потому что здесь нет безопасного места. Наш куратор ясно дал понять, что единственный способ сохранить тебе жизнь — это быть здесь, со мной. К тому же, люди, на которых я работаю, вряд ли поверят, что моя невеста снова уехала за границу всего через день после возвращения, не так ли?

Его невеста.

Зачем он это сделал? Вероятно, по той же причине, что и я в кондитерской. Чтобы решить проблему. Я была его проблемой.

— Ты не можешь держать меня взаперти в этой темнице, как заключенную, — огрызаюсь я. — Я не совершала преступления. Я не должна быть наказана.

Они не могут на самом деле держать меня здесь. Не так ли?

Меня начинает трясти, и я не уверена, то ли от страха, то ли от холода, а может, и от того, и от другого.

— Т… ты из полиции. Ты служишь и защищаешь — вот что ты сказал. Я не чувствую себя защищенной. Я чувствую себя похищенной.

— Тебя не наказывают. Я тебя не похищал. Ты не заперта. Это не темница, это квартира в городе. — Хаггерти глубоко вздыхает. — Сегодня ты случайно оказалась не в том месте и не в то время, и я не могу этого изменить.

В реальной жизни такого не происходит. Только не со мной. Это происходит по телевизору, в новостях. Это случается с другими людьми.

Федеральная полиция Австралии.

Нападения под прикрытием.

Перестрелки средь бела дня.

Квартиры под землей.

Дыры в крышах…

Я чувствую себя так, словно надо мной издеваются. Это нереально. Нет! Тиффани и Эльза сделали это. Эти две моих подруги, несомненно, любят, хорошенько подшучивать, и теперь мне нужно, чтобы они обе внезапно появились из ниоткуда и посмеялись надо мной. Меня разыгрывают. Должно быть, так оно и есть. Только у меня хватает здравого смысла понимать, что, несмотря на то, что они обе хороши в розыгрышах, этот им явно не по зубам. Мой желудок сжимается, как и моя надежда.

— Миранда, ты слышала, что я сказал?

Меня не разыгрывают. Я реально в беде.

— Миранда?

Я вздергиваю подбородок и смотрю в глаза Хаггерти.

Ох, боже. Как долго я нахожусь в этом месте? Как долго я здесь пробуду?

— Я спала всю ночь? Уже утро?

Он качает головой.

— Могу я, пожалуйста, пойти домой?

— Нет. — В его глазах появляется что-то, похожее на жалость.

Я опускаю плечи и голову. Я не хочу видеть его жалость. Я не хочу его вообще видеть. Я бы хотела, чтобы он просто встал и исчез. Я не могу этого сделать. Я просто не могу. Как я смогу? Мне нужны мои мама и папа… Я должна уйти.

— Я ухожу, — говорю я себе под нос. — Я иду домой. — Мои слова звучат громче. — Ты не можешь удерживать меня здесь против моей воли. Ты не можешь заставить меня участвовать в какой-то операции под прикрытием или что там еще за хрень. — Я нахожу в себе силы встать. Расправляю ноющие плечи и свирепо смотрю на Хаггерти. — Я свободный человек в этом мире, и никакой здоровяк из Федеральной полиции Австралии не помешает мне уйти отсюда. Вот я и уйду.

В уголках глаз Хаггерти появляются морщинки, и я не уверена, от веселья это или от неудовольствия.

— Нет. Я не могу удерживать тебя здесь, но если ты уйдешь, я также не смогу тебя защитить. Даже полиция, возглавляющая патрулирование в этом свободном мире, о котором ты говоришь, не сможет защитить тебя. У нас проблема. Большая проблема, Миранда. — Его лицо остается невозмутимым. — У нас есть продажные копы. У нас есть федеральные агенты, которые играют не за ту команду. — Он опускает голову, как мне кажется, от стыда. — Я не уверен, кто сейчас хорошие парни, а кто плохие, но что я знаю точно, так это то, что эти люди, которых я пытаюсь победить, они чудовищны. — Он неловко переминается с ноги на ногу. — Они орудуют на улицах, и это прикрытие — единственный способ остановить их, — он делает паузу. — Это единственный способ уйти отсюда живым. — Его глаза встречаются с моими. Он замирает.

— Пожалуйста, Хаггерти, пожалуйста. — Я в отчаянии протягиваю руку. — Я невиновный человек. Мне плохо. Я хочу вернуться в свое общежитие. Я хочу съесть пиццу со своими друзьями и напиться, играя в пин-понг с девчонками в кампусе в эти выходные. — Я делаю шаг к нему. — Я не могу сделать этого. Я не сумею сыграть, даже чтобы спасти свою жизнь. Поверь мне, это не в моих силах. Играть твою невесту — это не то, что я смогу. У меня это не получится. Я не понимаю, почему гражданского человека просят сделать что-то подобное.

Уголки губ Хаггерти приподнимаются. Он прислоняется к дверному косяку, проводя рукой по своей футболке.

— Мне показалось, ты проделала довольно впечатляющую работу, представив Питера своим женихом в той кондитерской.

Я качаю головой:

— Но я гражданский человек.

— Знаю. — Его губы сжимаются в жесткую линию, юмор улетучивается. — Мне жаль, что с тобой такое происходит. — Он выпрямляется. — Пока что ты застряла со мной, ну, до тех пор, пока не станет безопасно тебя отсюда вытащить. Это лучшее, что я могу сделать. — Хаггерти теребит пряжку на своем ремне.

— Бретт. Тот, в которого стреляли. Тот, с кем ты говорил обо мне…

— Он тоже защитит тебя.

Я вздыхаю, прикусывая нижнюю губу. Я побеждена. Они не собираются выполнять свою работу и искать мне убежище. Продажные копы? Он и это выдумал? Или эти двое — мой единственный шанс спастись?