— Тушить пожар.

— Мне жаль. — Она не выглядит такой огорченной, какой я себя чувствую. Мне нужно вернуть его. Нет, это безумие. Но, наверное, мне стоит вернуть его телефон. В конце концов, он потерял его из-за меня.

Да, мне нужно вернуть его телефон.

— Мне пора. — Я отправляю шоколадный торт в рот. Делаю два шага и беру его телефон. И бегу. Жую, пока бегу. Останавливаюсь. Я издаю стон, потому что этот торт такой вкусный, что я замираю на месте. Затем я проглатываю его, прежде чем засунуть телефон в сумку. Вскоре я направляюсь в том направлении, куда ушел Хаггерти.

Сегодня мне следовало надеть кроссовки, а не сандалии.

Шлеп, шлеп, шлеп…

Мои сандалии издают столько шума, что погоня совсем не незаметна. Черт возьми, он услышит мои шаги за милю и, вероятно, побежит еще быстрее. В конце концов, я та самая цыпочка, которая только что пыталась использовать его для дегустации торта.

Если судить по романтическим комедиям, то обычно в фильмах есть сбежавшая невеста, но, похоже, я нашла себе подставного сбежавшего жениха. Впрочем, меня это не удивляет, потому что любой мужчина, которого под надуманным предлогом затаскивают с тротуара в магазин, никогда не задерживается там надолго. Просто я очень хотела торт. А теперь у меня есть его вонючий телефон. Я набираю воздух в легкие и поворачиваю налево.

Лавировать между прохожими нелегко. Везде люди.

— Эй! Смотри, куда прешь, — кричит кто-то.

— Извините, — кричу я, продолжая искать Хаггерти.

Что там у него за история такая? Мне нужно знать. Почему он сказал: «Вот дерьмо!», затем посмотрел на меня и убежал? Он вообще знает, что забыл свой телефон?

Я резко поворачиваю за угол. Одна розовая сандалия соскальзывает с ноги и падает прямо в ливневую канализацию. Ее уже не вернуть.

— Да черт возьми, — выдыхаю я, и я бегу — ковыляю — молясь, чтобы не наступить в жвачку или собачье дерьмо.

— Вот дермище! — вскрикиваю я, когда моя босая пятка скользит по сточной канаве. Подпрыгиваю, обхватив пальцами лодыжку и зажмурив глаза. Я делаю глубокий вдох.

Мне нужно найти Хаггерти.

Опуская ногу на землю, я ступаю на дорогу.

— Ой, — стону я.

Грубый асфальт. Ну почему? Почему именно сегодня?

Я ковыляю. Бегу трусцой, а затем перехожу на спринт. Снова препятствия. Припаркованные машины. Мне нельзя останавливаться. Я их оббегаю. Куда делся Хаггерти?

Я фыркаю, обегая другой автомобиль и останавливаясь. Прямо? Налево? Вправо? Три варианта, и я не уверена, какой из них выбрать.

Налево. Нет, направо. Нет, прямо.

Миранда, решай уже.

Тогда налево.

И я иду налево.

Раздаются звуки фейерверка. Сейчас день, так зачем кому-то устраивать фейерверк в городе? В этом же нет смысла, но я продолжаю бежать по длинной улице, мимо торговых точек, навстречу шуму. Внезапно я останавливаюсь как вкопанная.

Мне следовало повернуть направо.

Я не готова к крови или пронзительным крикам, наполняющим воздух.

Мне следовало повернуть направо.

На земле сидит мужчина. Его плечи сгорблены. Он выкрикивает слова, которых я не понимаю. Рядом с ним сидит другой мужчина. Я не вижу его лица. Подкрадываюсь ближе.

Хаггерти!

Я должна бежать. Крови так много, а крики не прекращаются. Но я не оборачиваюсь. Вместо этого я спрашиваю дрожащим голосом:

— Что случилось?

Снова этот свирепый взгляд. У Хаггерти действительно чертовски страшный взгляд, сопровождающийся раздувающимися ноздрями. Он издает дикое рычание.

Почему он рычит на меня?

— Мне нужно доложить об этом? — спрашивает Хаггерти, не отрывая от меня взгляда.

— Что? Нужно доложить об этом? — Откуда мне знать? Почему он спрашивает меня? Наверное, это потому, что у меня его телефон.

— Я разговаривал не с тобой. — Он отводит взгляд, и меня охватывает облегчение. Напряженность в его взгляде исчезает. Но телефона у него все еще нет. Как он мог доложить об этом кому-то?

— Нет, не можем, — наконец отвечает другой мужчина. — Мы понятия не имеем, кто, блядь, в нас стрелял. Мы не хотим раскрыть наше прикрытие, если уже его не раскрыли. Мы так усердно работали. — Голос другого мужчины звучит твердо, но с придыханием.

— Все в порядке, сквозная. Я проверил. Смогу тебя залатать. — Тон Хаггерти полон уверенности. Почему он не волнуется? Я вот волнуюсь. В ноге мужчины дыра, и кровь льется на дорогу. Хаггерти — врач? Профессионал своего дела? В этого человека стреляли?

— Ага, звучит отлично. Помоги мне подняться, Хаггерти.

Раненый вскрикивает. Хаггерти стонет. Я стою и смотрю на десятки людей, одетых в деловую одежду. Людей, которые маниакально спотыкаются, визжат, уползают, как испуганные мыши, в бетонные здания. Мне тоже следовало бы поскорее убраться отсюда, но я этого не делаю. Вместо этого я стою неподвижно и дрожу, словно холодный воздух проникает мне под юбку. Но прохладного ветерка нет. День жаркий, как в Аду. Однако мое тело, похоже, этого не замечает, потому что зубы стучат с такой же скоростью, с какой дрожат ноги. Мне нужно убегать.

Беги, Миранда.

— Убирайся отсюда, окей? Здесь опасно. — Холодный, жесткий взгляд. Мне не нравятся глаза Хаггерти. Ни капельки.

— Убегаю! Да. Конечно. — Мой голос дрожит. Мне нужно двигаться. Я не могу пошевелиться. Почему я не могу пошевелиться?

— Уходи! — кричит он, стоя с рукой мужчины на шее.

— Куда мне идти? — Я не знаю, что делать.

— Куда угодно, только не оставайся здесь!

Бах! Бах!

— Блядь! — Хаггерти кричит, бросая мужчину и себя на землю.

Я тоже падаю. Лежу плашмя, прижимаясь щекой к шероховатому асфальту, слишком напуганная, чтобы посмотреть в направлении шума.

— Нас обстреливают, — кричит Хаггерти.

Ни хрена себе!

В меня стреляют средь бела дня, на оживленной улице, в меня стреляют двое незнакомых мне мужчин.

— Ползу по-пластунски. Найди укрытие, — рявкает Хаггерти в мою сторону, прикрывая мужчину своим телом.

Я замерзла, моя щека все еще прижата к асфальту, а сердце колотится так сильно, что боюсь, оно прорвется сквозь кожу и сбежит без меня. У меня онемела голова. Ноги покалывает.

Меня подстрелили?

— Мне нужно увезти ее отсюда. Я не могу оставить ее здесь. — Низкий голос Хаггерти пугает не меньше, чем его суровые темные глаза.

— Это еще больше все усложняет, — говорит мужчина.

— С тобой все будет в порядке?

Хаггерти спрашивает меня или мужчину?

— Встретимся в квартире. Если я не приеду, они меня прикончат, и я точно труп. Подожди двадцать четыре часа, прежде чем звонить, и убедись, что находишься как можно дальше отсюда, — кричит мужчина.

— Договорились. Удачи, напарник. — Наступает пауза. — Смотри, чтобы тебя не убили, Бретт.

— И тебя тоже, — отвечает он.

Бах, бах!

— Пресвятая Богородица. Помоги мне! — кричу я.

— Прекрати орать. — Хаггерти. Его рука хлопает меня по спине. Его пальцы цепляются за мою футболку. Меня подбрасывает в воздух. — Обними меня.

Я делаю как он говорит. Как будто от этого зависит моя жизнь. Но моя жизнь действительно зависит от этого.

— Беги, — кричит он.

И бегу. Сбрасываю вторую сандалию и двигаюсь в том же ритме, что и Хаггерти. Прижимаюсь к его боку, надеясь, что его большое тело сдержит еще несколько пуль, которые могут быть выпущены в нашу сторону.

Большие серые здания мелькают у меня перед глазами. Когда мы добираемся до последнего здания в квартале, меня бросает то в одну, то в другую сторону от Хаггерти. В поле зрения не видно ни машины, ни человека.

Куда все подевались?

— Залезай! — кричит Хаггерти.

Залезать? Что?

Я перевожу взгляд в том же направлении, что и его голова… вверх. Что? Он хочет, чтобы я взобралась на стену здания по шаткой лестнице, которая выглядит так, словно была установлена в конце семнадцатого века?