Я пыталась отобрать у него пистолет.

Провал.

Я попыталась сбежать.

Провал.

Я перепробовала все возможное, даже повредила плечо после того, как попыталась вчера выбить входную дверь. Как я смогу вырваться из дома, в котором нет окон и канализационных люков, из дома, который заперт снаружи? Почему я не могу открыть его изнутри без ключа? Что, если случится пожар, а я останусь здесь одна, как раньше? Как мне выбраться? Меня оставят сгорать заживо.

С каждым днем я все больше запутываюсь, устаю и прихожу в ярость от того затруднительного положения, в котором все еще нахожусь. Я умная женщина, так почему не могу разобраться с этим? Почему я до сих пор не освободилась?

Мне надоело изображать влюбленную пару, которой мы притворяемся.

Боже, я хочу причинить боль Хаггерти. Он сильный, но нежный. Он напорист, но внимателен. Он — сладкая мечта и ужасный ночной кошмар в одном флаконе. Но у него есть то, что мне нужно: его пистолет. Мне нужно придумать, как успешно вырвать оружие у него из рук, тогда я смогу заставить его открыть дверь и позволить мне уйти. Хватит ли у меня смелости нажать на курок, если я возьму пистолет Хаггерти, а он или Бретт попытаются помешать мне уйти? Они оба большие парни. У меня достаточно здравого смысла, чтобы понимать, что они смогли бы обуздать меня одним взмахом своих мускулистых рук. Даже Бретт с его продырявленный ногой смог бы удержать меня, не успею я и глазом моргнуть.

— Это был просто поцелуй. У меня не было выбора, ты ведь это знаешь, не так ли? — устало произносит Хаггерти ни с того ни с сего.

Он все еще не спит. Чёрт!

— Да.

— Ты в порядке?

— В порядке.

— Но ты не в порядке. Это понятно. Я вижу тебя, Миранда. — Он с легкостью переворачивает меня. Его глаза впиваются в мои. — Я вижу тебя.

— Правда? Но знаешь ли ты? Не думаю, что ты что-то знаешь обо мне или о женщинах в целом, — я ухмыляюсь.

Он смеется себе под нос:

— Это правда. Я действительно ничего не знаю о девушках. Вот, пожалуйста, еще кое-что, что я могу рассказать тебе о себе настоящем.

Я изо всех сил стараюсь не улыбаться, чтобы не рассмешить его. Сжимаю губы и говорю себе, какой свиньей он был, но это не срабатывает. Мои губы предают меня и растягиваются в улыбке.

— Она все еще может улыбаться, леди и джентльмены. — Он поднимает руку в воздух, как это делают, когда информируют аудиторию.

Здесь нет толпы зрителей, умник.

Я закатываю глаза, но продолжаю улыбаться, как глупая девчонка, которая чувствует лесть в присутствии мужчины, который заботится о ней настолько, что беспокоится о ее самочувствии.

Будь ты проклят, тупой рот.

— У тебя очень милая улыбка. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?

— Да! Мой папа. Человек, который похоронит тебя, сынок, — это будут его слова, а не мои, как только я вернусь к своей реальной жизни.

Громкий смех Хаггерти заставляет меня рассмеяться в ответ.

Когда Хаггерти приходит в себя, он широко улыбается:

— Давай спать, хорошо?

— Да, хозяин. Как скажешь, повелитель.

— Эй, не будь такой.

— Какой?

— Миранда…

— Я спать.

— Хорошо.

Наша притворная любовь и ненастоящие объятия возобновляются в тот момент, когда я поворачиваюсь лицом к двери, на прежнее место. Вынужденные отношения, которые мы должны пережить, чтобы нам обоим не умереть, снова в полном разгаре. Совсем не так я представляла себе свои первые ночи, проведенные в одной постели с мужчиной. Но вот я здесь, и делаю это.

Хаггерти автоматически притягивает меня к себе, я оказываюсь спиной к нему, а затем он поднимает руку на этот раз выше — на мою талию, и его пистолет снова оказывается в поле моего зрения.

— Ты сегодня здесь здорово прибралась. Я хочу, чтобы ты знала, что я это заметил, и Бретт тоже. Надеюсь, от того, что здесь стало чище, ты почувствуешь себя здесь лучше и освоишься.

Он только что сказал, что ему пора спать, а теперь снова разговаривает.

— Ты не оставлял мне других дел, пока тебя не было, — пренебрежительно бормочу я.

— Что ж, ты молодец, малышка.

Пфф! Он такой надоедливый. Малышка. Я не малышка. Но, может быть, если я поговорю с Хаггерти, он расслабится, возможно, ослабит бдительность, и я смогу таким образом перехватить его пистолет, пока он бодрствует.

Я приняла решение.

— С Рэйвом все было в порядке? — говорю я. Это уже что-то.

— Хорошо.

Хм. Короткий ответ. Возможно, мне следует отойти от этой темы и поговорить о чем-нибудь более нормальном — о повседневной жизни.

— Ну, как прошел твой день? — Я поинтересуюсь им. Возможно, это сработает.

— Поверь мне, ты не захочешь знать, что я сегодня делал. — Он вздыхает.

— Наверное, тяжело заниматься тем, чем ты занимаешься?

— Это моя работа. По сути, единственное, в чем я хорош.

Единственное, в чем он хорош.

Не верю, что это правда, потому что он целуется, как рок-звезда, и обнимается, как плюшевый мишка. Он хорош и в других вещах.

— Когда ты решил стать детективом?

— Просто стал. — Он такой прямолинейный.

— Тебе не кажется трудным работать под прикрытием и выполнять такую опасную работу?

— Я спасаю людей. Это стоит того.

— Но эти женщины. Бедные, очень бедные женщины. — Я испытываю отвращение при мысли об их страданиях. Не хочу говорить о них или знать, что происходит, когда у них отнимают жизнь, но его оружие — полный контроль — моя свобода. Я должна сделать то, что необходимо.

— Я верну каждую из них. Я не забываю ни одного их лица или того, чему они подвергаются. Это преследует меня, и будет преследовать до конца моей жизни. — Бицепс Хаггерти сжимает мою талию. — Ты должна понимать, что прямо сейчас я ничего не могу сделать, но я сделаю все возможное, чтобы найти каждую из них, как только получу на это разрешение. — В его словах сквозит затаенная боль. Он говорит правду, все, что он только что сказал мне. Я верю ему.

— Найдешь. И ты вернешь их обратно. — Я пытаюсь перевернуться. Хаггерти все сильнее прижимается ко мне. — Я хочу лечь на другой бок, ты не против?

— Мы не можем поменяться сторонами кровати. Я не смогу увидеть дверь, если мы будем лежать лицом друг к другу на других сторонах.

— Я не этого хочу. Я пытаюсь прижаться к тебе, чтобы мы могли поговорить, и я могла утешить тебя.

Наступает долгая пауза. О чем он думает? Хотела бы я видеть его лицо. Заглянуть ему в голову.

— Хорошо, — наконец произносит он с сомнением в голосе.

Хаггерти помогает мне повернуться, а затем перемещает свою руку так, чтобы она лежала на моем бедре; его пистолет висит у меня за спиной.

— Привет. — Я подпираю руками подбородок.

— Привет. — Его голос слегка дрожит, но этого достаточно, чтобы я услышала его нервозность.

— Мне жаль, что у тебя был плохой день.

Он закрывает глаза:

— Спасибо.

— Тебе следует поговорить о том, что произошло. — Я тянусь к нему, касаясь кончиками пальцев его обнаженной груди. Он не отстраняется, но приоткрывает веки и смотрит на меня с подозрением. — Возможно, это поможет тебе расслабиться.

— Не могу, даже если захочу.

— Ты говоришь, что не можешь, но на самом деле можешь, если захочешь. Я никому ничего не скажу. — Кому я вообще могу рассказать? Я заключенная. — Я хороший слушатель. — Завоевать его доверие. Украсть пистолет. Убраться отсюда. — Разговор поможет?

— Да.

— Со мной?

— Миранда, я не могу. Знаешь что, нам лучше поспать. Не думай, что я не знаю, что ты совсем не отдыхаешь. Знаю, и я так устал из-за тебя. Моя работа — защищать тебя. Сегодня, только сегодня, как думаешь, ты можешь доверять мне настолько, чтобы уснуть? Ты можешь перестать метаться всю ночь? — Он тоже не спал. Он не спит из-за меня.

— Мне страшно. — Слова невольно срываются с моих губ.

— Знаю, ты напугана, но поверь мне, я никогда не нарушаю своих обещаний. — Хаггерти берет руку, которую держит под подбородком, и проводит пальцем по моей шее. Я вздрагиваю от щекотки.