Слезы угрожают пролиться, когда я поднимаю взгляд и снова встречаюсь с его взглядом.

— Я не знаю, как я смогу снова отдаться вам, ребята, не чувствуя… этого.

Рука Маркуса скользит по моему лицу, а затем обвивается вокруг моей шеи сзади и притягивает меня к себе. Он нежен и дает мне возможность отстраниться, если мне это нужно. Но я соглашаюсь, потому что близость с ним, как и с любым из них, — единственное, что не дает мне рассыпаться на части.

Я принимаю руки к его сильной груди, а мой лоб опускается на его.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? — спрашивает он. — Ты — весь мой гребаный мир. Нет такой чертовой вещи, которую я бы не сделал, чтобы сделать тебя счастливой. Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе снова почувствовать себя комфортно в твоем собственном теле. Если это означает не прикасаться к тебе или спать в разных кроватях — тогда я сделаю это. Только скажи, детка. Я не собираюсь давить на тебя, и ты должна знать, что Роман и Леви тоже не будут. Мяч на твоей стороне, и мы не хотим, чтобы ты боялась говорить о том, что тебе нужно, потому что ты слишком озабочена тем, чего хотим мы. Ты понимаешь меня, Шейн? Все, чего мы хотим во всем этом гребаном мире, — это увидеть, как ты восстанешь, как феникс, и получишь все, чего заслуживаешь, и даже больше.

У меня вырывается тихий вздох, и я чуть приподнимаю подбородок, чтобы почувствовать, как мои губы прижимаются к его губам. Я нежно целую его, его слова значат для меня больше, чем он когда-либо сможет понять.

— Я тоже люблю тебя, — шепчу я, прижимаясь к его губам.

Между нами наступает тишина, каждый из нас просто живет моментом нахождения в объятиях друг друга, пока я наконец не возвращаюсь на его бедра. Я не отрываю от него глаз, когда Роман возвращается в комнату, направляясь прямо к камину и давая нам возможность побыть вдвоем. — А как насчет тебя? — Я спрашиваю его. — Мы сегодня много перемещались. Тот спринт по лестнице и к складу не мог быть легким для тебя.

Маркус пожимает плечами, его рука все еще лежит на моем бедре, и он проводит большим пальцем туда-сюда.

— Я в порядке, детка. Ничего такого, что не исправили бы несколько дней, проведенных с тобой в моих объятиях.

Улыбка расползается по моему лицу, и я быстро качаю головой.

— Даже не пытайся умаслить меня этим дерьмом, Маркус ДеАнджелис. Я провела три дня, запертая с тобой в бункере. Я знаю, когда ты пытаешься отвлечь меня. — Его глаза немного темнеют, и я приподнимаю бровь. — Что случилось?

Он вздыхает и неохотно задирает футболку, показывая мне яростную красноту, расползающуюся вокруг его раны, и засохшую кровь там, где он порвал швы во время нашей безумной пробежки.

— Черт, — выдыхаю я, пока Роман возится с камином позади меня. Я опускаю пальцы к припухлости и осторожно надавливаю на нее, ненавидя то, как Маркус шипит под давлением. — Почему ты ничего не сказал?

Марк бросает на меня взгляд, который говорит о том, что я должна сама догадаться, но я просто смотрю в ответ, заставляя его произнести слова вслух, чтобы услышать, как нелепо они звучат.

Он вздыхает и опускает взгляд на рану.

— Что я могу сказать, детка? Ты всегда будешь на первом месте.

Закатив глаза, я тяжело вздыхаю и смотрю в сторону входа в огромную гостиную, но никаких признаков Леви не вижу, поэтому оборачиваюсь и смотрю на Романа, который неуклонно разводит теплый огонь.

— Ты видел Леви? — Спрашиваю я. — Марк…

— Маркусу больше не нужно, чтобы этот мудак тыкал в него пальцем, — вклинивается Марк. — Просто заклейте это пластырем, и все будет в порядке. Клянусь, — добавляет он, видя выражение моего лица. — Я не сдвинусь с места всю ночь и утром буду как новенький.

Раздраженно вздыхая, я слезаю с его колен и пересекаю комнату к коробке с лекарствами и принадлежностями для оказания первой помощи, которую дал нам Мик. Мгновение спустя я возвращаюсь к нему со всем, что ему нужно, и, не колеблясь, забираюсь обратно к нему на колени. Стягивая его футболку прямо через голову, я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на ране, а не на шедевре подо мной.

Приступая сразу к работе, я намазываю его рану антисептическим кремом, медленно втирая его, прежде чем перевязать, понимая, что с наложением швов покончено. Их достаточно, чтобы затянуть рану, и нужно еще несколько дней, чтобы она зажила, и он будет как новенький. Я ничего не знаю о внутренних ранах, но Леви заверил меня, что, если все они будут соблюдать покой, мы выйдем на финишную прямую.

Схватив бутылку с водой, стоящую сбоку от дивана, я запихиваю лекарство в рот Маркусу, ухмыляясь, когда он морщит лицо.

— В чем дело? Не хватает практики запихивания чего-то в глотку? Я могла бы дать тебе несколько советов, — смеюсь я, когда Леви возвращается в комнату с полными руками еды, хотя, насколько я могу судить в темноте, в ней нет ничего питательного, но, вероятно, это лучшее, что у нас есть.

Маркус улыбается мне в ответ, и по моей груди разливается невероятное тепло. Я ненавижу, что мои проблемы мешают ему обладать мной так, как он действительно хочет и в чем нуждается, но он будет держать свои руки подальше любой ценой, потому что он просто потрясающий парень. Это не меняет того факта, что я хочу этого… я просто не знаю, как это получится. Ради них и себя я обязана хотя бы попытаться.

Мой язык скользит по нижней губе, а нервы поселяются в животе.

— Что случилось? — Спрашивает он, садясь немного прямее, чувствуя перемену во мне. Его вопрос мгновенно привлекает внимание Романа и Леви, и все трое смотрят на меня так, словно я вот-вот снова сломаюсь.

Быстро качая головой, чтобы развеять их беспокойство, я протягиваю руку вперед, нервно прикусывая нижнюю губу, прежде чем с трудом сглотнуть.

— Я хочу кое-что попробовать, — бормочу я, наклоняясь все ближе и ближе. Он нахмуривает брови, совершенно не понимая, к чему я клоню, но, тем не менее, желая этого. — Я хочу поцеловать тебя, — говорю я ему. — По-настоящему поцеловать тебя, но ты должен пообещать, что позволишь мне все контролировать. Ты не можешь потянуться ко мне, не можешь схватить меня или углубить поцелуй сверх того, что я уже делаю. Даже не стони, Марк. Я знаю, тебе трудно передать контроль, но мне… мне нужно знать.

Он кивает, его глаза фокусируются на моих, и на мгновение, клянусь, он выглядит таким же нервным, как и я, чего я никогда раньше в нем не замечала.

— Я не причиню тебе боль, — шепчет он, оставаясь неподвижным, как статуя, позволяя мне медленно наклоняться к нему. — У меня есть ты, детка. Я сделаю все, что тебе нужно.

Страх и тревога нарастают в моем животе, и чем ближе я оказываюсь, тем сложнее преодолеть их, но я доверяю Маркусу всем, что у меня есть. Если мне нужно будет остановиться, он не станет раздумывать или расстраиваться из-за того, что не получает от меня то, что ему нужно. Он ни на секунду не обидится на меня.

Мое дыхание становится прерывистым, когда я прижимаю руку к его груди, чтобы удержаться. Его руки убираются с моего тела, заставляя меня все время осознавать их присутствие.

Моя рука дрожит на его груди, но я не смею остановиться, решив увидеть, чего именно мне стоил Джованни.

Я с трудом сглатываю комок в горле, и тут же разрыв сокращается, и мои губы прижимаются к его губам. Пока все хорошо. Это не то, что я еще не исследовала с ними, поэтому я закрываю глаза и позволяю себе погрузиться в него, слегка углубив поцелуй.

Я чувствую на себе любопытные взгляды Романа и Леви, каждый из которых готов оттащить меня, если Марк хотя бы попытается потерять контроль и переступить мои границы. Но проходит секунда, и, когда мой язык проникает в его рот, а я растворяюсь в нем, а страх исчезает.

Я жадно целую его, забирая у него все, чего мне не хватало за последние несколько дней. Он утоляет мой голод, но не осмеливается подтолкнуть меня дальше того, что я готова дать. Его руки остаются там, где они есть, пока я физически не тянусь к ним и не кладу его руки на свое тело. Он притягивает меня ближе, но не прижимает вплотную к себе, как, я знаю, ему до смерти хочется сделать, давая мне пространство отстраниться, если и когда придет время.