— Что, блядь, происходит? — Выплевывает Маркус, его эмоции всегда берут верх над ним. — Что ты от меня скрываешь? От нас?

Я сжимаю челюсти, мое сердце колотится, как у гребаного ягуара, пробирающегося сквозь самые густые джунгли. Мой взгляд останавливается на Романе, и я вырываю свой локоть из сильной хватки Леви.

— Ты мертв для меня, — выплевываю я, наслаждаясь тем, как мои слова заставляют его вздрогнуть. Я не это имею в виду, не совсем. Несмотря на его наклонности угрюмого засранца, я безумно люблю этого ублюдка, но, черт возьми, эти слова заставляют меня чувствовать себя лучше, пусть даже на секунду.

Я стремительно ухожу, прекрасно понимая, что теперь мне никак не избежать этого разговора. Мальчики получат нужный им ответ независимо от того, готова я им поделиться или нет, и я ни черта не смогу с этим поделать. Но если в процессе мне удастся сделать так, чтобы Роману было больно, то это меня более чем устроит.

Парни врываются за мной, и я едва успеваю сделать шаг в сторону, как тон Леви разносится по комнате, в его голосе слышится предательство, смешанное с грустью, которая заставляет меня остановиться.

— У нас нет секретов, — бормочет он. — Не здесь. Не сейчас. Не после всего, через что мы уже прошли. Если ты что-то скрываешь от нас…

Он позволяет словам раствориться в воздухе, но я все еще слышу их громко и ясно. Он спрашивает меня, почему я ему не доверяю, почему после всего, через что мы прошли, я все еще чувствую, что не могу поделиться с ним частью себя, но дело совсем не в этом.

Боль пронзает мою грудь, и я медленно поворачиваюсь к нему лицом, а горячие слезы жгут мне глаза.

— Ты серьезно думаешь, что после всего этого времени, после всего, через что мы прошли, я все еще не доверяю тебе? Что я намеренно буду хранить от тебя секреты? — спрашиваю я, слезы текут по моим щекам и пачкают верх моей майки. — А ты не думал о том, что, возможно, я еще не готова это обсуждать? Что мне нужно было увидеть, как вам становится лучше, прежде чем я подумала о том, что нужно мне? Может, я еще не смирилась с тем, что произошло? Что я даже не могу подобрать слова, потому что чертовски боюсь, что они снова разорвут меня в клочья?

Я падаю на колени, моя голова мгновенно падает на руки, а из горла вырываются тяжелые рыдания.

— Блядь, — говорит Роман, опускаясь рядом со мной, притягивая меня в свои объятия и прижимая к своей груди. — Прости меня, — бормочет он, его губы касаются моей шеи, пока он говорит. — Ты была такой сильной в последние несколько дней, что я подумал, может быть, это не повлияло на тебя или ты просто отмахнулась от этого, как от незначительного события. Ты всегда была так откровенна с нами, а тут не сказала ни слова. Я почти убедил себя, что все это мне привиделось. Я… я не думал. Прости меня, Шейн. Черт. Я не должен был…

— Я не буду спрашивать снова, — требует Маркус властным рыком, заставляя меня посмотреть ему в глаза. — Что, черт возьми, происходит? Кто-то причинил тебе боль, пока мы были взаперти? Джиа? Один из ее людей?

Роман нежно гладит меня по спине, а другой рукой вытирает одну из моих многочисленных слез.

— Они должны знать, Шейн. В какой-то момент ты останешься с ними наедине. Они будут целовать тебя и прикасаться к тебе, и ты позволишь им, потому что не хочешь их разочаровать, но внутри ты будешь умирать. Мы не сможем позаботиться о тебе, если не будем знать, что произошло.

Я перевожу взгляд на Леви, видя, как он начинает складывать кусочки мозаики. Он видел, как его отец воткнул шприц мне в шею, он видел, как я упала на землю, видел, как он унес меня, но Маркус — он абсолютно ничего не помнит о том, что там произошло.

Леви качает головой, в его глазах вспыхивает ужас, а также намек на отвращение к себе за то, что он не задал этот вопрос раньше.

— Скажи мне, что он не прикасался к тебе, — рычит он, его руки трясутся по бокам.

— Что за хуйня? — Маркус рычит, его взгляд возвращается прямо ко мне. — О чем, черт возьми, они говорят? Кто поднял на тебя руку, и какого черта я слышу об этом только сейчас?

Сделав несколько глубоких вдохов, я пытаюсь успокоиться. Как бы мне ни хотелось сказать Роману, чтобы он пошел и подавился членом — он прав. Возможно, я еще не готова обсуждать это, смотреть в лицо всему, что произошло, но рано или поздно Маркус или Леви прикоснутся ко мне, и это отправит меня в мир опустошения. Они должны знать, они все должны, и тогда мы сможем найти способ помочь мне двигаться дальше.

Вытирая глаза, я поднимаюсь на ноги и нерешительно делаю шаг назад, прислоняясь к стене, которая когда-то была девственно белой, но теперь покрыта сажей, следами пламени и грязью.

Протягивая руку, я беру Маркуса за руку, желая унять жгучее отчаяние, пульсирующее в его венах, когда Роман поднимается на ноги. Они втроем подходят ко мне, и, несмотря на желание иметь все пространство в мире, я позволяю им быть рядом.

Мой взгляд останавливается на Романе.

— Это не только то, что ты думаешь, — начинаю я, уродство пульсирует в моих венах и скапливается глубоко в груди, и он в замешательстве хмурит брови. — После того, как он…ну, ты знаешь, — начинаю я, потирая рукой шею, куда Джованни вколол мне наркотиками. — Я проснулась в своей старой спальне. Я была в отключке всего несколько часов. Мои запястья и лодыжки были привязаны к кровати и…

— Нет, — выдыхает Маркус, придвигаясь еще ближе и крепче сжимая мою руку. — Мой отец изнасиловал тебя, не так ли?

Я отвожу взгляд, у меня нет сил смотреть кому-либо из них в глаза.

— Да, — наконец говорю я, проглатывая комок в горле.

Маркус издает болезненный вздох, прижимаясь лбом к моему плечу, а Леви отворачивается, ударяя кулаками по стене и упираясь ими в нее. Он учащенно дышит, едва сохраняя остатки самоконтроля, ему нужно время, чтобы прийти в себя, чтобы смириться с тем, что я только что сказала. Но я пока не могу позволить им развалиться на части — если они хотели услышать меня, значит, они услышат все.

— Дело не только в этом, — говорю я им, и скольжу рукой под футболку Маркуса и прижимается к его груди, мне нужно почувствовать уверенное биение его сердца под своей ладонью, напоминающее мне, что каким-то образом, несмотря на все это, мы все еще живы.

— Что еще могло быть? — Спрашивает Роман, придвигаясь ближе с другой стороны от меня и сжимая мою руку в своей, как будто это его единственный спасательный круг.

Мой взгляд остается опущенным, и я сосредотачиваюсь на спине Леви, наблюдая за тем, как его футболка облегает тело, как материал натягивается на мышцах. Маленький участок кожи выглядывает из-под его футболки, и я не могу отвести от него глаз, изо всех сил сосредотачиваясь, когда позволяю словам слететь с моих губ.

— Я была привязана к кровати, когда вошли трое охранников вашего отца.

Маркус втягивает воздух, его рука сжимает мою до боли.

— Нет, — выпаливаю я, — не это.

Он немедленно ослабляет хватку, но не так сильно, как раньше.

— Что случилось? — он подсказывает.

Выдохнув еще раз, я продолжаю.

— Они вошли в мою комнату и сняли с меня путы. Раздели меня догола и заставили принять душ. Они смотрели, как я мылась, а затем бросили в меня бритву. Они заставили меня побрить все, пока их грязные взгляды блуждали по моему телу. У меня даже не было возможности воспользоваться туалетом в одиночестве. Я… даже после того, что ваш отец сделал со мной, я думаю, что это, возможно, было самой унизительной частью всего этого.

Слезы снова текут из моих глаз, а Роман целует меня в висок.

— Теперь с тобой все в порядке. Ты в безопасности.

Я цепляюсь за его слова, закрывая глаза и позволяя им впитаться и найти подтверждение где-то глубоко внутри меня.

Теперь я в безопасности.

Я в безопасности.

Не отрывая взгляда от маленькой полоски кожи, выглядывающей из-под футболки Леви, я наблюдаю, как он медленно поворачивается и смотрит на меня в ответ.

— Мне сказали привести себя в порядок, дали целую кучу косметики и средств для волос, а через двадцать минут велели надеть шелковое свадебное платье, висящее на дверце шкафа.