Я почувствовала, как холодок пробежал по спине. Эти слова казались пророческими, как если бы вся наша миссия в этом мёртвом лесу была связана не только с зачисткой территории, но и с чем-то гораздо более личным для Эдгара.

— Значит, твой сын… — начал Маркус, но Эдгар жестом остановил его.

Замолчал на мгновение, погруженный в воспоминания, прежде чем продолжить:

— Оракул сказал, что именно здесь, на этих проклятых землях, решится судьба моего будущего. Он говорил о спасении, но не только о моём. Он сказал, что на этих землях я смогу узнать, родится ли мой сын… или же он никогда не увидит свет.

Мы все невольно напряглись, услышав эти слова. Маркус, обычно спокойный и молчаливый, нахмурился, пытаясь понять, о чём говорит Эдгар.

— Твой сын… ещё не родился? — осторожно спросил Дойл, его голос дрожал от напряжения.

Эдгар кивнул, его взгляд стал особенно серьёзным.

— Оракул сказал, что судьба моего сына зависит только от меня. Если я совершу ошибку, как когда-то совершил король драконов, если не смогу познать смирение и покаяние, то он никогда не родится. Это мой единственный шанс на продолжение рода, другого не будет. Мой сын, которого я могу потерять, даже не успев увидеть.

Я почувствовала, как холод пробежал по спине…

Мы продолжали двигаться вперёд, погружённые в свои мысли, словно завороженные мрачным лесом, который окружал нас со всех сторон. Каждый из нас переваривал услышанную историю по-своему, пытаясь понять её смысл и значение.

Лес, который уже сам по себе выглядел угрожающе, теперь казался ещё более тёмным и неприступным. Скрюченные ветви деревьев тянулись к нам, словно пытались удержать или захватить. Тишина стала почти невыносимой, и даже ветер, обычно наполняющий воздух шорохом и звуками жизни, исчез, словно затаившись в ожидании чего-то неизбежного и страшного.

Наши лошади шли почти бесшумно, осторожно переступая с ноги на ногу, когда под копытами попадались корни или камни. Их дыхание было чуть слышно, и только иногда они фыркали, будто тоже чувствовали что-то недоброе.

Я поймала себя на мысли, что слова Эдгара— или, возможно, правильнее будет сказать, Эдвана— не выходят у меня из головы. Каждый раз, когда я думала о его словах о смирении и покаянии, о судьбе его сына, которая теперь зависела от этого загадочного пути, внутри меня росло чувство, что передо мной не просто случайный человек, а именно тот, кого я когда-то знала как Эдвана.

Почему я не узнала его сразу? Как могла пропустить эти признаки? Сейчас, когда я всматривалась в тень под его капюшоном, я едва могла поверить, что это действительно он. Он выглядел совсем другим: осунувшимся, постаревшим, измождённым. Жизнь, казалось, покидала его тело, и даже сила, которую он всегда излучал, теперь была почти неощутима. Это был не тот дракон, которого я помнила — полной жизни, силы и решимости. Теперь передо мной стояла лишь тень этого былого величия, словно боги действительно наказывали его.

Но самое тревожное — я была уверена, что он меня узнал. Возможно, не сразу, но когда мы покидали лагерь, он уже точно знал, кто перед ним. Иначе зачем ему было рассказывать ту легенду? Эдван никогда не тратит слова впустую. Он не говорил ничего без причины. И это заставляло меня задуматься: знает ли он, кто я на самом деле? Или он уверен, что перед ним Элиза?

Несмотря на все эти вопросы, которые мучили меня, я понимала, что сейчас не время для личных разговоров. Лес был слишком опасен, и любое отклонение от нашей задачи могло привести к катастрофе. Поэтому я решила отложить разговор до лучших времён, когда мы сможем это сделать в более безопасных условиях.

Вокруг нас лес продолжал сгущаться, становясь всё более неприветливым. Туман, который ранее лишь слегка окутывал деревья, теперь казался плотной стеной, скрывающей за собой что-то тёмное и угрожающее. Мы шли дальше, погружённые в эту почти зловещую атмосферу, и я чувствовала, как лес оживает вокруг нас. Ветви деревьев медленно тянулись вниз, к нам, словно пытаясь обнять или захватить, а корни, казалось, двигались под землёй, готовясь уцепиться за наши ноги или лошадиные копыта.

Грозный тоже был на взводе. Он время от времени всхрапывал, его уши постоянно двигались, улавливая каждый звук. Но больше всего меня настораживало его поведение по отношению к кобылице Эдгара. Грозный не спускал с неё глаз. Лошадь Эдгара, напротив, двигалась спокойно, словно ничто вокруг не касалось её. Её плавные движения и невозмутимость только усиливали моё беспокойство. Казалось, что она была из другого мира, где все законы нашего существования не имели значения.

Лес вокруг нас становился всё более тёмным и зловещим. Каждый шаг давался с трудом, и каждый звук казался громче, чем обычно. Я чувствовала, как напряжение внутри меня нарастает, как барабанная дробь перед битвой. Мы приближались к чему-то важному и опасному, и я знала, что должны быть готовы ко всему. Барсик снова нервно дёрнулся, его усы подрагивали, а глаза метали зелёные искры. Он чувствовал что-то, что мы не могли увидеть или услышать, но это было рядом, очень близко.

В этот момент я услышала тихий, почти неуловимый шёпот, исходящий от Барсика. Я слегка наклонилась к нему, чтобы расслышать, что он говорит. Его глаза сверкали, и он тихо прошептал:

— Лиза, а может, покончим с этим драконом прямо здесь? Кокнем, да прикопаем по-тихому. Пока он без былой силы, да и искать его никто не станет в этом лесу. Проблем меньше, понимаешь?

Я на мгновение удивилась его словам, а потом, рассмеявшись, шикнула на Барсика, пытаясь прервать его опасные мысли.

— Шшш, Барсик, не время и не место для таких разговоров, — прошептала я, стараясь, чтобы в моём голосе не было осуждения, только лёгкая укоризна.

Но едва я это сказала, я почувствовала, как на нас упал тяжёлый взгляд Эдгара. Он, казалось, почувствовал или даже услышал наш шёпот. Его глаза были полны гнева, но он не сказал ни слова. Он только сердито посмотрел на нас. Это молчание было даже хуже любых слов.

Моё сердце забилось чаще. Барсик также замер на мгновение, но затем снова настороженно уставился вперёд, его внимание полностью сосредоточилось на дороге перед нами. Лес вокруг нас стал ещё более враждебным, и я понимала, что любое неосторожное действие могло стоить нам жизни.

Тем временем Барсик, сидящий у меня на седле, становился всё более нервным. Его тело было напряжено, хвост дёргался с тревожной частотой, а уши постоянно прижимались к голове, как будто он был готов в любой момент вскочить и броситься в бой. Я видела, как его зелёные глаза внимательно следят за каждым движением вокруг, и понимала, что он явно чувствовал что-то, чего мы, люди, уловить не могли.

Я наклонилась к нему, пытаясь его успокоить, погладить по голове, но он только настороженно взглянул на меня своими проницательными глазами, и я поняла, что сейчас он не был готов ни к ласкам, ни к разговорам. Его тело было напряжено, как натянутая тетива лука, и он был готов к действию в любой момент. Это беспокойство передавалось и мне. Барсик был для меня не просто питомцем, он был моим другом, фамильяром, моим защитником, и я знала, что его тревога не была необоснованной.

Мы шли уже очень долго, и голод напоминал о себе всё сильнее. В животе урчало не только у меня, но и у остальных. Каждый раз, когда доносился этот звук, кто-то из нас кидал на других виноватый взгляд, пытаясь скрыть своё смущение. Но даже несмотря на это, мы не могли позволить себе остановиться где попало. Мы все чувствовали опасность, которая витала в воздухе, и знали, что если нас настигнут в неподходящем месте, шансы на выживание будут минимальными. Нам нужно было место, где мы могли бы держать оборону, где у нас было бы пространство для маневра.

Ночь уже опустилась на землю, погружая лес в густую темноту, но полная луна давала достаточно света, чтобы мы могли продолжать путь. Её серебряные лучи пробивались сквозь густую листву, освещая тропинку перед нами и создавая зловещие тени, которые следовали за нами, словно неотступные призраки. Мы двигались дальше, и с каждым шагом туман вокруг нас становился всё плотнее, как будто лес сам по себе сгущался, пытаясь нас окружить. Вскоре туман стал настолько густым, что казалось, он дышит нам в спины, но, как ни странно, он держался на приличном расстоянии, словно не осмеливаясь подойти ближе.