Наш путь через лес был быстрым, но от этого не становился менее тревожным. Туман, окутывающий деревья, делал их похожими на гигантские тени, которые наблюдали за нами с молчаливым укором. Каждый наш шаг, каждый звук копыт эхом разносился по окрестностям, и казалось, что лес оживает вокруг нас. Барсик, сидящий у меня на седле, чутко реагировал на каждый шорох. Его тело было напряжено, а уши постоянно двигались, пытаясь уловить любые признаки опасности.

Чем глубже мы погружались в лес, тем больше я ощущала, что нас окружают не только деревья, но и нечто более древнее и могущественное.

Барсик, сидящий у меня на седле, был явно недоволен тем, что ему приходилось молчать. Его зелёные глаза метали искры раздражения, а усы подрагивали, как если бы он был готов разразиться потоком слов, но вынужден был сдерживать себя.

Каждый раз, когда кобылица Эдгара приближалась слишком близко, Барсик нервно поводил хвостом, бросая на меня укоризненные взгляды, как будто спрашивая: «Когда же я наконец смогу сказать, что думаю об этом всем?» Иногда он тихо фыркал или шипел себе под нос, как если бы пытался выразить свое недовольство хотя бы таким образом, но тут же замолкал, понимая, что это может привлечь ненужное внимание.

Мы двигались, полностью повторяя маршрут, группы Стона через, проходя выжженный лес, где каждый шаг лошадей отдавался гулким эхом в пустоте. Лес был будто испепелён изнутри: обугленные стволы деревьев, почерневшая земля, осыпавшаяся кора, которая некогда служила защитой живым существам, теперь была лишена жизни. Никакой листвы, ни единого проблеска зелени — только мрачные, угольно-чёрные останки былого великолепия.

Небо над нами казалось таким же безжизненным, как и земля. Солнечные лучи едва пробивались сквозь пелену серых облаков, делая день бесцветным и унылым. Весь пейзаж, казалось, напоминал картину конца света, где не осталось ничего, кроме боли и смерти.

Прошло несколько часов, и солнце начало медленно клониться к закату, бросая длинные тени на нашу дорогу. Тишина была настолько плотной, что даже дыхание лошадей казалось неуместным шумом.

— Здесь не просто смерть, — сказал Маркус, нарушая молчание. Его голос звучал хрипло, будто и сам был выжжен этим лесом. — Здесь что-то большее… как будто само время остановилось.

Дойл ехал рядом, его лицо было мрачным и сосредоточенным:

— Лес проклят. Трудно поверить, что когда-то здесь была жизнь. Всё вокруг словно застыло в моменте боли и агонии.

Эдгар, ехавший впереди, на своей белоснежной кобылице, молчал, но я видела, как его взгляд непрерывно скользил по окружающему нас мёртвому ландшафту. Казалось, что он что-то выискивал, что-то, что только ему было видно.

— Лиза, — вдруг обратился он ко мне, не отрывая взгляда от дороги. — Что ты чувствуешь?

Я ощутила на себе его пристальный взгляд и на мгновение замялась. В этом мёртвом лесу мои чувства были обострены до предела, но именно это и вызывало у меня тревогу.

— Этот лес… он не мёртв, он как будто разорван изнутри, но в нем есть жизнь, пульс еще бьется, — начала я, стараясь подобрать правильные слова

Эдгар кивнул, задумчиво посмотрев на кобылицу, которая двигалась вперёд с той же невозмутимой грацией. Весь день она оставалась спокойной, несмотря на мрачные виды вокруг, что меня ещё больше настораживало.

— Это место впитало слишком много зла, — продолжил Маркус.

Эдгар повернулся к нам, его лицо было спокойным, но я видела, что он тщательно обдумывает слова Маркуса.

— Вам известна легенда, что ходит об этом месте? — спросил он.

Я подняла голову, встревоженная его вопросом, и посмотрела на Маркуса и Дойла. Очень интересно, о той же самой легенде расскажет нам Эдгар, или нет.

— Давным-давно, — начал Эдгар, его голос звучал ровно и задумчиво, — когда эти земли ещё были цветущим лесом, наполненным жизнью, здесь жила община дев с особой магией. Они не были ведьмами, а ведуньями, наделёнными божественной силой исцеления и защиты. Эти девы могли излечить любую болезнь, даже полумёртвых возвращали к жизни. Их сила заключалась в поддержании жизни и усилении магии. Жили они закрытой общиной, не делясь своими знаниями, но никому не отказывали в помощи.

Эдгар сделал паузу, словно собираясь с мыслями, и продолжил:

— Всё было у них хорошо, пока однажды не случилось несчастье. Король драконов, получив смертельное ранение, был доставлен в этот лес своими подданными. Лечением занялась сама староста общины, самая мудрая и сильная из всех. Так получилось, что король драконов влюбился в неё. Каждый день он прилетал к ней, засыпал её цветами и подарками, предлагал стать его женой.

— И что же, она согласилась? — спросил Дойл, слегка нахмурившись, хотя, он уже знал ответ.

— Нет, — ответил Эдгар, его голос стал твёрже. — Сердце её оставалось холодным, она не могла ответить ему взаимностью. Король драконов был уязвлён. Он не привык к отказам — никогда в жизни ему не отказывали в желаемом. За одну ночь с ним женщины были готовы убивать, а тут такое безразличие. Это задело его гордость, и он решил, что силой добьётся своего.

Маркус сжал кулаки, слушая рассказ. Он, казалось, знал, к чему всё это приведёт.

— Дракон попытался выкрасть старосту, — продолжил Эдгар, — но его остановила сама природа. Звери напали на него, а лес поднялся непроходимой стеной вокруг деревни. Разозлившись, король драконов пошёл войной на общину. Его драконы выжгли лес своим пламенем, убили зверей, уничтожили всё живое. Но когда они ворвались в деревню, оказалось, что они опоздали.

— Опоздали? — переспросил я, чувствуя, как холодок пробежал по спине.

Эдгар кивнул:

— У открытого портала стояла староста. Она произнесла, что дух природы и жизни не может жить в принуждении, и простила дракона, но прокляла его. Она сказала, что не будет у драконов счастья, пока природа не простит их за уничтожение леса и зверей. После этого она вошла в портал и исчезла, а деревня опустела.

Наступила тягостная пауза. Мы ехали, переваривая услышанное, пока Эдгар не продолжил:

— Дракон не успокоился. Он пытался много раз открыть портал, чтобы вернуть свою возлюбленную. Но каждый раз это истончало грань между мирами, создавая разлом, из которого начали вылезать монстры. Поняв, что его действия могут привести к гибели мира, дракон осознал свою ошибку, но было уже слишком поздно. От тоски он умер.

— И что же случилось с драконами? — спросил Маркус, в его голосе звучало напряжение.

— Драконы начали вырождаться, — ответил Эдгар. — Природа так и не простила их за преступление. Теперь драконов осталось совсем мало. Что касается дев, никто не знает, куда они ушли.

Эдгар ненадолго замолчал, словно вспоминая слова, которые он услышал много лет назад. Лес вокруг нас оставался мрачным и безжизненным, и тишина, казалось, усилила напряжение в его голосе, когда он продолжил:

— Эту легенду рассказал мне оракул, перед тем как я попал на эти земли. Он говорил медленно и вдумчиво, как будто каждое слово имело особое значение. Но это была не единственная вещь, которую он мне открыл. Оракул сказал, что именно здесь, на этих проклятых землях, я найду спасение для себя и своего сына.

Мы все невольно напряглись, услышав его слова. Эдгар редко говорил о своей семье, и эта тема казалась ему особенно болезненной. Маркус, ехавший рядом, прищурился, пытаясь понять, к чему Эдгар ведёт.

— Спасение? — спросил Дойл, осторожно выбирая слова. — Что оракул имел в виду? Что должно здесь произойти?

Эдгар, казалось, не сразу решил ответить. Он смотрел прямо перед собой, будто пытаясь разглядеть нечто важное в бесконечном черном пейзаже перед нами.

— Оракул сказал, что если я не совершу ошибку короля драконов и смогу познать смирение и покаяние, я получу то, что ищу, — тихо произнёс он. — Он говорил, что смирение — это не слабость, а сила, и что покаяние — это единственный путь к искуплению. Если я смогу принять это, то спасу своего сына и себя от ужасной судьбы.