Я не задумываясь кивнул. Света отрицательно покачала головой.

Главред плеснул коньяка в невесть откуда взявшиеся пластиковые стаканчики.

— Присаживайтесь поближе!

Мы подвинули стулья к его столу.

— Нам всегда пишут много и пишут, как вы понимаете, истории, выходящие далеко за пределы понимания. В основном, в девяноста процентах случаев это все бред сивой кобылы, выдумки больных людей, графомания и сказки дядюшки примуса. Девять процентов объясняется наукой. А вот один оставшийся процент… с ним, мои хорошие, закавыка. Когда я только-только начинал в этой… кхм-кхм… прессе, я думал, что здесь все на сто процентов выдумки, ну как в телешоу этих… про один процент я и понятия не имел. И тут это письмо как снег на голову. Как холодно душ. Именно из-за вашего письма… если вы, конечно, его автор, я до сих пор тут работаю. — Главред опрокинул пластиковый стаканчик в рот. Я последовал его примеру. Без какой-то паузы он сразу вновь наполнил стаканы до половины.

— Вы сказали… этические причины…

— Да. — Он посмотрел в монитор, потом взглянул в окошко под потолком — зарешетчатое, сквозь него был виден лишь кусочек хмурого неба. — Сергеич, наш главред был хорошим мужиком, но немного не в себе. Он постоянно говорил, что прибыл из другого мира и надолго тут не задержится. Так и говорил, — «Я уйду также внезапно, как и пришел. Меня заберут ночью, когда вы будете крепко спать в своих кроватках».

Но я специально проверял его биографию, насколько это было возможно — ниоткуда внезапно он не пришел, родился здесь, еще даже живы были его родители — отец, кстати, преподавал на нашем журфаке, потом ушел на пенсию, мать — в отделе кадров завода какого-то номерного работала. Обычная семья. В общем, я до того дня просто думал, что он слегка не в себе. Письмо пришло в среду — он сказал: «Не веришь, тетеря? Вот тебе доказательство. Прочитай, проверь и опубликуй».

Я так и сделал. Не прошло и дня после публикации, как на редакцию посыпался вал этим писем, что, мол, у них было точно также — люди пропадали. Кто-то, наоборот, появлялся. А кто-то — внимание! — не исчезал и не появлялся, он просто становился другим. «Стал другим человеком — вдруг, ни с того ни с сего!»

— Я бы и эти письма пропустил сквозь… — главред снова взял стакан и вылил его содержимое в рот, словно воду. — …уши, но… когда пришла пора подписывать уже сверстанный номер с этими самыми ответами, оказалось, что подписывать его некому. Сергеич пропал. С трудом номер подписала ответсек, а потом в ящике стола нашли его письмо, где он подробно расписал, что кому делать, когда он… пропадет. И меня он попросил занять его место.

Мужчина замолчал. Он смотрел в то самое окошко, в котором ничего не было видно кроме маленького кусочка неба. Я вдруг подумал, что наше понимание мира так похоже на этот кусочек. По сути, мы ничего не видим и не знаем, но так самоуверенно заявляем, что науке уже все известно и белых пятен почти не осталось.

— Такие вот этические причины. Мы не разглашали его исчезновение. Об этом до сих пор никто ничего не знает. Ответсек уволилась, из старой гвардии в газете остался только я, да один корреспондент, который уже на пенсии, но продолжает писать. В тот день, когда я стал главным редактором, я поклялся, что найду, кто написал то письмо, но… обратного адреса не было и каждый день, каждый час, спускаясь в этот подвал, я ждал шаги… и… кажется, дождался.

Мы сидели в полной тишине, переваривая услышанное.

— Я вижу, вы из «Чайки», — кивнул главред в сторону Светы. — Вас, Антон, я, конечно, сразу узнал — как никак, коллеги, можно сказать. Он не выказал ни удивления, ни испуга, какое обычно вызывают у людей спецназовцы «Чайки». — Но… настоящий Антон никогда бы сюда не пришел, тем более в такой компании. — Главред усмехнулся. — И настоящего Антона никто и никогда не объявил бы в розыск.

Мы застыли с каменными лицами, а мужчина меж тем повернул в нашу сторону гигантский монитор, на котором мерцали две фотографии — моя и Светы, какие-то слова мелкими шрифтом и два слова крупными красными буквами, от которых у нас перехватило дыхание: «ВНИМАНИЕ. РОЗЫСК».

— Почему Антона никогда не объявили бы розыск? — спросил я, впрочем, уже зная ответ.

Мужчина пожал плечами, закурил новую сигарету и только тогда ответил:

— Потому что он все это заварил. И его главное желание — захватить контроль над перемещениями, которые сулят поистине безграничную власть. И мне кажется, он в одном шаге от своей цели.

Через окошко под потолком раздался звук двигателя подъезжающей машины. Шины прошуршали по гравию, автомобиль замер совсем рядом.

— Надеюсь, это из типографии, — редактор привстал на кресле, потянулся к окошку и крикнул зычным голосом, отчего я вздрогнул.

— Баранов, это ты? Привез тираж?

Некоторое время никто не отвечал, и я почувствовал холод под рубашкой. Мне показалось, что бежать из этого подвала некуда. Если это «Чайка»… нам конец.

Редактор насупился и в эту секунду уставший голос ответил:

— Выгружаем, шеф! Два раза остановили, груз проверяли. Перечитали газету от корки до корки. Я уж думал все, конфискуют.

Главред ухмыльнулся.

— Хорошо быть желтой прессой. Нас всерьез никто не воспринимает. Хотя тоже, как видите, постоянные проблемы, — он выдохнул дым в окно и плюхнулся в свое кресло. Потом взглянул на меня, как мне показалось, с интересом.

— Сразу и не скажешь, что вы — другой человек. Я читаю так много фейков, что, честно говоря, уже ничему не верю. Даже сейчас, когда вы сидите передо мной, я не удивлен и не потрясен. Хотя знаю, что вся эта история… тянется еще с советского времени. Началась она на ОКБ «Звезда». Как мы не копали, узнать точные детали не удалось. В середине девяностых завод был закрыт, его имущество выкупила никому не известная фирма. Что-то осело в архивах, но… они до сих пор не рассекречены. Часть архива была украдена и вывезена за границу. Именно на той части базируются исследования Министерства энергетики США и подконтрольных фирм.

Но в десятых годах наши вроде как очухались. Даже те крохи, что просочились, были вновь засекречены, а сама тема стала чуть ли не запретной, — главред развел руками. — В итоге нашим журналистам приходится выдумывать такую чушь, что уши вянут. Мы смешиваем выдумки с проверенной информацией и в итоге эта каша кое-как проходит. И все равно… чувствую, недолго нам осталось.

Мужчина говорил эти слова ровно, без эмоций, просто констатируя факт.

«Прожженный журналюга», — подумал я с уважением.

— Есть же люди, которые бьют тревогу, что-то делают… — сказал я. — У нас… такое тоже есть… похожая болезнь, только протекает она без всяких исчезновений, более что ли физиологично, как тяжелый грипп, пневмония. Эпидемия разразилась серьезная и всем повально начали колоть вакцину…

— Удивительно… — главред покачал головой. — Вроде бы так похоже, но такое различие. А средства — одни и те же. Всюду они хотят подмять, контролировать… только здесь, кажется, уже поздно.

— Вы сказали про Антона… — напомнила Света. Я заметил, что она устала.

— Да… Антон… — главред пристально посмотрел на меня, будто бы не веря, что перед ним сидит другой человек. — Вы… вы даже не представляете… что он за человек…

— Мне всегда казалось, что… — Света осеклась, — …что он за свободу. За людей. За контроль над исследованиями ЦИБ и ее последствий… так он говорил.

— Значит, вы его знали?

Света покраснела, но ответить не успела. Дверь в кабинет вдруг распахнулась и внутрь ворвался… нет, даже влетел худощавый паренек в очках. Кажется, что он даже нас не заметил и только когда главред повел глазами — обернулся, сфокусировался, и пробормотал:

— О-о… извините, я…

— Сколько раз говорил стучать?! — рявкнул главред.

— Но это… вы сами сказали, сразу…

— Что, нашли?

— Ага! — паренек дышал так часто и тяжело, будто бы только что пробежал марафон и был готов свалиться замертво — как тот воин Фиддипид, что возвестил греков о победе.