Договариваться с преподавателями мне казалось проще, чем с самим деканом. Перед ректором я бы, наверное, вообще потеряла сознание уже у двери в его кабинет.

— Алён…

Моя рука дрогнула как раз в тот момент, когда я ставила подпись в заявлении.

Медленно вдохнув и стиснув зубы, я повернулась в сторону знакомого голоса и выпрямилась.

Рядом со мной стоял Колесников. Явно испытывая неловкость, он жевал нижнюю губу и смотрел, то на меня, то на заявление, которое я тут же поспешила прижать к груди, пряча текст.

— Привет, — очень сложно смотреть на человека и изображать равнодушие, помня о том, чем закончилась наша последняя встреча.

— Это из-за меня? — глянул на заявление в моих руках.

Всё-таки, успел прочитать.

Я молчаливо повела бровью, едва сдерживая едкий смешок.

— Если ты не помнишь, то у меня полно проблем, не касающихся тебя.

— Алён, я… Я, короче, бухой был и… Почему ты не отвечала на мои смс?…

— Вадим, — остановила я его несвязный поток. — Ты ничем мне не обязан. У меня было время подумать, и, знаешь… — теперь я и превратилась в мямлю в попытке подобрать нужные слова, выискивая их взглядом где-то на потолке. — … У нас изначально всё шло не так, как должно было. Мы не оправдали ожидания друг друга. Вернее, я ждала от тебя необоснованно много. Наверное, не стоило. Будем считать, что у нас не получилось.

— Я бы, один хрен, не смог ничего сделать, — как-то зажато, но в то же время нервно произнес Колесников. Он закинул правую руку за голову и поскреб пальцами затылок. — Да и как я бате об этом скажу? — вспылил он в итоге.

— Не надо никому ничего говорить. Я сама справлюсь.

Я смотрела в его темные глаза и ждала, когда он поймёт, что последние дни он не занимает моих мыслей. Может, пару раз после его смс я думала о нём на балконе квартиры Одинцова. Но мысли о нём не занимали больше минуты. У меня сейчас гораздо сложнее проблемы, чем желание выяснять отношения с парнем, который вытер о меня ноги, вместо того, чтобы хотя бы по-человечески утешить. В тот вечер ему было бы достаточно просто обнять меня и пообещать, что всё будет хорошо, пусть даже если он не планировал принимать в этом участие. Но он не сделал даже этого.

Ну, а я просто сделала выводы. И, что странно даже для меня самой, не испытывала к нему злости, о которой думала изначально. Лишь желание дистанцироваться и больше не пересекаться.

Шестнадцать ударов.

Шестнадцать колото-резанных ран.

Он шестнадцать раз воткнул в человека ножницы, а потом просто ушёл спать. Он даже не понял, что натворил.

Эта информация, озвученная сегодня следователем, до сих пор эхом звучала в голове.

Не раз, не два. Шестнадцать. Прозвучало так, что лично я подумала, что это доставляло ему удовольствие. Он будто шёл именно к этому, десятилетиями, избивая исключительно женщин и детей.

Это ужасно.

Меня до сих пор передергивало. Я уж молчу о том, что мне часто снится лужа крови и Катина куртка в ней.

Укутавшись плотнее в покрывало, я вновь вышла на балкон. На часах уже почти полночь. За спиной плавно переливаются яркие цвета, передо мной, как на ладони, засыпающий город.

Наконец-то, начало пахнуть весной. Будто даже теплее стало. А у меня у самой появилось ощущение, что началась какая-то новая жизнь. Не могу пока сказать, что я мечтала именно о такой, но я очень рада, что начало хоть что-то меняться. Я ещё не чувствую свободу на все сто процентов, но что-то внутри меня понимает, что она совсем близко.

За спиной послышались шорохи, зашелестели нити гирлянды, и на балконе появился Константин Михайлович. Он неуклюже пытался выпутать голову из гирлянды и шторы, неся в руках по кружке кофе.

— Замрите, — попросила я. Высвободила руку из-под покрывала и сняла с уха Одинцова прозрачную нить гирлянды.

— Держи, полуночница, — почуяв свободу, он протянул мне одну из кружек. Кофе оказался горячим.

— Спасибо, — я обхватила кружку обеими руками, придерживая локтями на себе покрывало и вновь повернулась к городу.

— Думал, только себе сварить, но услышал, что ты опять вышла на балкон. В чем прикол?

— Просто, — повела я плечами. Боковым зрением наблюдала за тем, как мужчина встал рядом и слегка наклонился, чтобы опереться локтями об узкое подобие подоконника. Не уверена, что на такой можно поставить цветочный горшок. Скорее всего, он упадёт на чью-нибудь голову.

— Ноги не мерзнут?

— Немного, — кивнула я. — Когда совсем замерзают, я захожу в квартиру. Не думайте, я тут стою не во вред себе.

Константин Михайлович шумно и протяжно вдохнул прохладного весеннего воздуха, глядя вместе со мной на мост через реку вдалеке. Отпил немного кофе, я повторила за ним и только сейчас заметила, что мой кофе он разбавил молоком. Сам же пил, как обычно, черный.

— Разбавил тебе немного. Ты за последние дни почти сжевала свои губы, решил не добивать их кипятком.

— Спасибо, — хмыкнула я. — Просто много думаю и даже не замечаю, что жую их. Привычка.

— Я заметил, — лениво кивнул мужчина. Снова отпил кофе и опустил взгляд в черную жидкость, отражающую лунный месяц. — Ты так и не рассказала, что сегодня было в полиции. Давили на тебя?

— Нет, — ответила я сразу, тряхнув головой. — Нисколько. Просто… Представляете, он шестнадцать раз воткнул ножницы в человека. А потом просто ушёл спать.

— Женька говорил, — согласно кивнул Одинцов. — А что с отпечатками?

— Насколько я поняла, на ножницах были только отпечатки отчима, которые он даже попытался стереть, когда проснулся утром, но у него это плохо получилось. Там ещё были и мамины отпечатки, потому что она этими ножницами пользовалась чаще всех, но у неё, вроде как, алиби.

— Твоих пальцев нет?

— Нет. Я их не трогала. Отчим, конечно, попытался свалить всё на меня. Типа, это я убила его друга. Потом он передумал, сказал, что защищал меня и поэтому сделал то, что сделал. В общем, следователь сказал, что он сам себя закапывает. И с каждым допросом всё глубже.

— Подписку с тебя не сняли?

— Нет. Сказали, что ещё не все свидетели опрошены.

— То есть, ты ещё померзнешь на этом балконе? — усмехнулся Константин Михайлович, глянув на меня.

— Я здесь не мёрзну. Мне здесь хорошо, — улыбнулась я, смущенно опустив взгляд.

Хотелось сказать, что о таком балконе я долго мечтала, но в свете последних событий как-то странно озвучивать, что моя мечта сбывается, пока в жизни, по большому счёту, разворачиваются события, которые приведут к совершенно непредсказуемому итогу.

— Как сестра?

— Сегодня весь день просидела дома. У бабушки. Сама бабушка ещё в больнице, а мама сегодня даже на работу вышла.

— Обычно не ходит?

— Ходит. Просто ещё вчера она заливала глотку, а сегодня вдруг взяла себя в руки и вышла на работу. Неправдоподобно как-то.

— Может, действительно взялась за ум? — предположил Константин Михайлович, глянув на меня.

— Не знаю, — чуть нахмурилась я. Отчего-то разговоры о маме вызывали у меня раздражение. — Главное, что у Кати всё хорошо. Не считая того, что она пока не может ходить в школу, из-за того, что квартира с ее вещами опечатана.

— А она знает… Ну… что с её отцом? Где он? Я так понимаю, он её биологический отец?

— Конечно знает, — усмехнулась я невесело. — Мама и бабушка позаботились о том, чтобы рассказать ей обо всем во всех подробностях. Ну, то есть тот вариант, в котором во всём виновата я.

— Она не верит?

— Чему?

— Что виновата ты.

— Говорит, что не верит. Наверное, так и есть.

Некоторое время мы просто молча пили кофе, глядя на ночной город.

Внизу по двору несколько раз проехала машина с грохочущей из колонок музыкой. Слышался девичий звонкий смех и цокот каблуков.

Приятно знать, что у кого-то наступила настоящая весна. Кто-то видит не только серый грязный снег и показывающееся из него дерьмо, но, главным образом, замечает, как возрождается жизнь.