Дождавшись, когда все выйдут, Одинцов подошёл к двери и проверил, насколько плотно она закрыта.

Внутренне я испугалась, что он может закрыть нас изнутри, но этого не произошло. Он просто вернулся к столу, за который сел и начал что-то записывать в черном блокноте.

Продолжая оставаться на своём месте, где просидела всю пару, я смотрела на мужчину и ждала, когда он уже начнёт свои карательные речи или действия. Но ничего не происходило. Одинцов словно, вообще, забыл о том, что оставил меня после пары.

Судя по всему, показательная порка заключалась только в том, чтобы оставить меня на пару минут после окончания пары.

Поэтому я просто убрала тетрадь в рюкзак, зажала между пальцами ручку, которую одолжил мне Одинцов, и спустилась к его столу.

Размышляя о том, воткнуть ему ручку в глаз или просто положить на бумаги, я смотрела на русую челку, занавесившую ему лоб и ждала, когда он уже хоть как-то на меня отреагирует.

— Не советую, — выронил он, ни на мгновение не оторвавшись от блокнота, продолжая что-то записывать ровным почерком.

— Что? — не поняла я.

— Втыкать эту ручку мне в глаз не советую. Понимаю, желание велико, но, Мельникова, но… — покачал он головой каким-то неозвученным мыслям и, наконец, соизволил поднять на меня взгляд светлых глаз. Медленно просканировал меня от глаз до пояса джинсов и обратно.

— Говорите уже, — не выдержала я.

Господи, как мне сейчас хотелось убежать отсюда. Лучше бы он и дальше смотрел в свои бумажки, чем на меня.

— Что говорить?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Ради чего-то же вы меня оставили?

— Трачу твоё время, — бросил он легко и непринужденно. Может, идея воткнуть ручку ему в глаз не так уж и плоха? — Ещё пары есть? — вопросил он, откинувшись на спинку стула.

— Да.

— Оставь ручку себе. Пригодится.

— Спасибо, но я у друга возьму.

Пусть не забывает о нём. Конечно, за помощью к Колесникову я не побегу, но в качестве временного прикрытия хотя бы на словах его персона вполне подойдёт.

Одинцов лишь лениво усмехнулся. Не совсем понятно, с издевкой или это ему так весело?

Он подкинул ручку, что была в его руке, и тут же её поймал.

— Колесников в курсе, что ты его кандидатуру выставила на дуэль со мной? — произнес он, испытывая к ручке в своей руке явно куда больший интерес, чем ко мне и к нашему диалогу.

— Как минимум, Колесников удивиться, что преподаватель хочет с ним стреляться из-за ручки.

— Из-за ручки ли? — Одинцов вновь обратил на меня своё внимание. Яркими голубыми глазами вгляделся в моё лицо, а затем едва заметно кивнул чуть ниже. — Синяки прошли?

— Не ваше дело, — огрызнулась я, почувствовав мгновенно выступившие на коже шипы.

Я — наивная роза, которая верит, что крошечные шипы помогут ей защититься от неминуемой участи.

— Значит, ещё не прошли, — плавно кивнул Одинцов. Вновь подался к столу и оперся о его поверхность локтями. Сосредоточил внимание на моём лице и в мгновение стал серьёзен. — Ремонт дома закончился?

— Ремонт?… Закончился.

А вот теперь стало не по себе. Из-за неспособности запомнить собственную ложь.

— Значит, пользоваться душевой в бассейне больше нет нужды?

— Простите, что лишила вас отличной заманухи для того, чтобы полапать студентку у себя в квартире.

— Да- … — вздохнул мужчина нарочито громко. — Жаль, конечно. Такая уловка пропала…

— Вы издеваетесь?! — воззрилась я на него со всей злостью и абсолютным непониманием происходящего.

— Я? — повел он насмешливо бровью. — По-моему, над тобой издеваются ты и тот, кто оставил эти синяки. Но ты с завидной самоотдачей защищаешь их обоих. Удивительно, Мельникова. Тебе нравится быть жертвой?

— Это никому не нравится.

— Тогда почему не сдала меня? Почему не сообщила руководству о том, что произошло у меня в квартире?

— Вы хотите огласки? — я бесстрашно заглянула в его глаза.

— Мне плевать, — повёл Одинцов равнодушно плечами. — Хочешь, вместе пойдём на меня жаловаться? — он даже вышел из-за стола и направился в сторону двери. — Идём. Не стой.

— Вы больной. Вам уже говорили?

— Что-то припоминаю, да, — чуть сощурился он. — Кажется, это была ты. И, если не ошибаюсь, там было ещё слово «извращенец». Получается, говорили, — заключил Одинцов с деловым видом. — Ну, так что, Мельникова? Идём на меня жаловаться, нет?

— Я никуда с вами не пойду.

— И часто ты никуда не ходишь после того, как тебе сделают больно?

— К чему вы клоните?

— К тому, что у меня дома ты была готова терпеть. И, поверь мне, любой другой на моём месте воспользовался бы этим.

— Вы о чём, вообще?

— Ни о чём, — дёрнул он плечами. — Просто информация тебе для размышления. Хотя бы раз позволь себе не молчать, Алёна. Папе дома тоже не жалуешься? Он не мог не заметить синяки на шее родной дочери.

— У меня отчим…

— Отчим? — быстро, как пулю, поймал он это слово. тонкие губы изломились в странной хищной полуулыбке. Но в следующую секунду в его голове вдруг запустился какой-то мыслительный процесс, заставивший его взгляд стать суровее и холоднее уже привычного. — Это сделал он?

Его рука потянулась к вороту моей водолазки, но я рефлекторно ударила по ней.

— Не трогайте меня! — рявкнула я, глотая непонятно откуда взявшиеся слёзы. — И не смейте лезть в мою жизнь, ясно?! Сама разберусь!

— Пока ты молчишь и боишься, Алёна, у тебя ничего не получится, — произнес он тихо, продолжая смотреть мне в глаза с некой жалостью. — Ни у кого не получится тебя спасти, пока ты сама не покажешь, где и из-за кого у тебя болит.

— Просто отстаньте от меня, — процедила я, чувствуя себя натянутой, как струна.

— Я к тебе и не приставал, Алёна. Но хочу обозначить, что теперь ко мне ты сможешь прийти только тогда, когда решишь для себя, что заднюю не дашь ни при каких обстоятельствах.

— Зачем мне к вам приходить? Что вы о себе возомнили, вообще?

— Не знаю. Это ты решишь сама. Свободна, Мельникова.

Поздний вечер. В квартире уже давно погас свет, в комнатах наступила долгожданная тишина.

Я тихо выползла из-под одеяла и взобралась на подоконник. Сев на него, вытянула перед собой ноги и лбом прильнула к прохладному стеклу. Казалось, от мыслей, что роились в моей голове, она нагрелась и вот-вот взорвётся.

Я не знаю, зачем я это делала весь день, но я всё время мысленно возвращалась к разговору с Одинцовым в аудитории.

Так бездарно себя выдать…

Конечно, он всё срастил. Для полноты картины ему не хватало одного единственного пазла и им было слово, которое я имела неосторожность сегодня взболтнуть.

Отчим.

Просто отчим…

И, мне кажется, я услышала щелчок, с которым в голове препода этот пазл лёг в картину. Будто в компьютерной игре открылся новый уровень.

Но больше всего меня раздражали его слова. Да, он говорил вполне нормальные вещи, которые будут крутиться в голове любого адекватного человека, даже чуть-чуть углубившегося в мою жизненную ситуацию. Но неужели он думает, что решение проблемы настолько простое? А я просто дура, которая не может понять очевидное?

Если бы не Катя, я бы сбежала из этого дома, города и даже области в день своего совершеннолетия. В следующую секунду, как только календарь в телефоне показал бы новую дату, меня бы здесь уже не было.

Но я здесь, и вынуждена быть здесь, потому что о Кате никто кроме меня не позаботиться. Мама считает её инструментом, с помощью которого можно надавить на отчима. Она может позволить себе толкнуть её, вместо того, чтобы просто попросить отойти в сторону. Она срывается на Катю по пустякам и считает это нормальным. Она и на меня срывается, в общем-то. Характер такой.

Отчим… Я не понимаю его отношения к Кате. Он, вроде, за неё горой, так как она родная, но иногда он ведет себя с ней хуже, чем мама. Он редко применяет к ней силу, по крайней мере, в десятки раз реже мамы, но то, как он порой уничтожает мою сестру словом, доводит до слёз даже меня.