— Так, может, ты ей об этом скажешь? В моих планах на этот год чужая ревность не значится.

— Ты её испугалась?

— Похоже, чтобы мне сейчас страшно?

— Честно говоря, от твоего настроя немного страшно мне.

— Расслабься, максимум, что я могу с тобой сделать — оттаскать за брови.

— А вот сейчас обидно, — Вадим состроил комично грустную рожицу и, сделав из пальцев «козу», уверенным движением пригладил сразу обе брови, которыми затем поиграл для меня.

Нас обходили другие студенты, а Колесников, не стесняясь, строил мне глазки.

— Ладно, короче. Мне пора, — улыбнулась я парню. Улыбаться ему с каждым разом казалось всё легче. Возможно, всё дело в запасе шоколадных плиток в моем шкафу.

— Алён, — Колесников поймал меня за локоть. Снова дежавю. И снова я будто почуяла запах скошенной травы, коей пах Одинцов. — Спишемся вечером? Прокатимся? — кивнул он в сторону своей машины.

— Боюсь, на сегодняшний вечер у тебя другие планы, Колесников, — теперь уже кивнула я, но в сторону крыльца, на которое вышла Милана и компания. Кутаясь в стёганное пальто и пронизывающего ветра, она буквально пронзила нас стервозно-острым взглядом с верхней ступеньки крыльца.

— Я разберусь. Рано не засыпай, Алёнушка. Я напишу, — едва заметно подмигнул он мне, а затем обратил будто специально заготовленный злой взгляд на Милану. — Подойди, — рыкнул он ей будто совершенно не своим голосом, когда я направилась в сторону автобусной остановки.

В квартире оказалось подозрительно тихо. Но желания выяснять причину у меня не было.

Тишина — верный признак того, что не стоит её нарушать, копаясь в истоках.

Я тихо сняла верхнюю одежду, разулась, подцепила кончиками пальцев лямку рюкзака и зашла в свою комнату.

— О, привет, — улыбнулась мне Катя, сидящая на моей постели с учебником литературы в руках.

— Привет, — ответила я тихо и повесила рюкзак на спинку стула. — А ты чего у меня?

— Просто, — хмыкнула Катя. У шкафа я сняла водолазку, от которой уже невыносимо чесалась шея. Надела вместо неё свободную футболку, джинсы быстро сменила на домашние штаны — старые спортивные.

— А где все?

Я плюхнулась рядом с сестрой на постель, подперла ладонью тяжёлую голову и заглянула в учебник. Катя читала большой детский стих.

— На чей-то день рождения ушли. Поругались сначала из-за чего-то, а потом ушли.

Ясно из-за чего они поругались. Мама в гостях и при гостях не пьёт. Играет роль приличной дамы, которая в жизни и капли в рот не брала.

Будто люди не знают, как она иногда по-черному пьёт.

— Тебе этот стих выучить нужно? — кивнула я на страницы учебника.

— Ага. Но я уже почти выучила его. Проверишь?

— Конечно. Давай.

Я взяла учебник, откинулась с ним на спину, а Катя села напротив, поджав ноги под себя. Несколько секунд задумчиво глядела в потолок, а затем начала рассказывать стих. Иногда запиналась, но тут же исправлялась, стоило мне нарочито шокированным её ошибкой взглядом с опаской выглянуть из-за учебника.

Сестрёнка хихикала, улыбалась, возвращала своему лицу серьёзность, но рассказала стих до конца.

— Я ещё вот тут подучу, — забрала она у меня учебник.

— Подучи. Завтра точно пятёрку поставят.

Я отдала сестре учебник, а она, закрыв, прижала его к груди и легла ко мне под бок. Положила голову на плечо и тяжело и громко вздохнула. Я неосознанно повторила за ней.

Глядя в потолок, нащупала одну из тонких косичек сестры и стала задумчиво крутить её между пальцами.

— Ты не кушала, — произнесла тихо Катя.

— Не хочется.

— Мама там макароны с тушёнкой сварила.

— Вкусно?

— Мне не понравилось.

— М-м-м, — протянула я в ответ.

— Может, пиццу постряпаем? Только для нас. Мама с папой сегодня будут вкусные салатики есть. Давай, и мы с тобой что-нибудь только для себя приготовим. Я там, кстати, колбасу и сыр в холодильнике спрятала.

Я тихо хохотнула.

— И где ты их спрятала в холодильнике?

— Положила в пакетики и убрала в ящик под морковку.

— Да ты крутая, — хмыкнула я удивленно. — А я бы никогда не догадалась туда спрятать.

— Ага, а-то если не спрятать, папа всё сожрёт! — цокнула Катя возмущенно. — Сколько раз уже просила оставить мне колбасу для бутербродов, а он всегда съедал её. Пойдём готовить?

— Сейчас, Кать. Ещё пять минуточек полежу. Ноги устали. Потом быстренько схожу в душ, а после сделаем нам пиццу.

— Ладно. Полежим, — Катя приобняла меня рукой и закинула свою ногу на мои. Я прикрыла глаза, расслабляясь. Несколько секунд тишины оборвались очередным протяжным вздохом сестры. Я невольно улыбнулась тому, как она умеет по-философски вздыхать. Столько мыслей и глубины в этом звуке. — Когда мы уже отсюда уедем? — спросила она вдруг.

Я открыла глаза и снова увидела над собой белый потолок.

Отличный вопрос. Хотела бы и я знать на него ответ. Хотя бы примерно.

Конечно, можно рассказать Кате о планах. Рассказать о том, что я как раз собираю деньги на наш побег и подыскиваю вариант подходящей квартиры и даже города.

Иногда бывает непреодолимое желание поделиться с сестрой всем этим, но каждый раз я заставляю себя держать язык за зубами. У меня нет каких-то глобальных секретов от сестры. Но если я расскажу ей о плане побега, то она может рассказать его родителям. Не специально. Случайно. В порыве гнева или хвастовства. Прямым текстом или намёком, из которого будет легко догадаться, о чём именно речь. Едва ли девочка девяти лет способна умолчать о планах, тем более о таких.

— Подрастёшь, Кать, и уедешь, — ответила я, наконец, на вопрос сестры.

— Ага, — буркнула она недоверчиво. — Ты вот выросла. И что? Никуда же не уехала.

— Жду, когда ты вырастешь. Вдвоем уезжать отсюда будет веселее. А ты хочешь, чтобы я уехала?

— Нет, — тут же коротко отрезала Катя и будто сильнее обняла меня тонкой рукой. — Без тебя здесь будет в сто тысяч раз страшнее. И если ты уедешь, то я побегу за тобой. Сбегу из дома. Может, сейчас сбежим? Пока мамы и папы нету… Они же приедут, опять пьяные. Ругаться будут, драться… Мама будет меня бить, папа — тебя.

— А если мы сбежим, думаешь, нам будет лучше?

— А разве может быть хуже там, где нас никто не будет бить и обижать?

— Думаешь, нас больше никто не обидит? — усмехнулась я невесело.

— Конечно. Там же не будет мамы с папой. А кроме них нас с тобой никто не обижает.

Катя уже уснула. В моей комнате.

Пиццу мы постряпали и съели всю до последней крошки, чтобы не оставить улики против себя.

Я давно уже приняла душ и теперь оставалась спокойна хотя бы из-за этого.

Катя спала, прижимая к груди угол одеяла.

Сидя на подоконнике, я периодически на неё поглядывала.

Её слова о том, что она тоже хочет отсюда сбежать, лишь добавили мне уверенности в том, что я всё правильно делаю. Ещё немного, и реализация нашей мечты будет зависеть только от того, насколько быстро мы соберем самые необходимые вещи и доберемся до автовокзала, чтобы уехать отсюда. Осталось только подкопить денег.

Я водила подушечкой указательного пальца по стеклу. Иногда поглядывала на пустующий сегодня балкон с синей гирляндой и снова возвращалась к словам Одинцова.

У него тоже был отчим.

«Был».

Интересно, что случилось, что теперь его нет?

Одинцов когда-то смог сбежать и начал жизнь заново?

Его тоже били…

Боюсь даже представить себе, как ему доставалось, учитывая, что он был мальчиком или парнем. Мне тоже достаётся, но даже у меня есть ощущение, что отчим был бы рад ударить посильнее, но сдерживает себя только из-за того, что я девчонка и, по сути, ещё ребёнок. Была когда-то ребёнком. По крайней мере, он должен помнить, что знал меня ещё ребёнком.