Грязное бельё приходилось весь день носить с собой в пакетике на дне рюкзака, чтобы вечером постирать и оставить сушиться на батарее в своей комнате за шторой. На сушилке в зале или на веревке в ванной я своё бельё не сушу уже очень давно. С того дня, как отчим проявил к нему интерес, удивившись тому, что я начала носить кружево. Его это вообще волновать не должно было, но, какого-то хрена, он полез даже туда.

Он меня никогда не трогал и не касался в том тошнотворном плане, о котором можно подумать. Если он и касался меня, то исключительно в те моменты, когда бил, таскал за волосы или душил. Больше никаких, даже случайных прикосновений, он себе не позволял. Но, наверное, это до поры до времени, ибо его интерес к моей обнаженке нельзя назвать здоровым, хоть мама и пытается внушить мне обратное.

Пока я стояла у окна перед закрытой дверью в аудиторию, коридор постепенно заполнялся другими студентами. Ещё сонными и ленивыми в столь ранний час. Они уверенно разбавляли тишину разговорами и смехом. Один умник не поленился даже на губной гармошке сыграть. Красиво, но не тогда, когда болит голова от недосыпа и единственное, чего ты хочешь, — абсолютной тишины.

— О, привет, Алён, — рядом со мной у батареи встала хорошая знакомая. Мы вместе учимся, даже на всех парах сидим вместе. Наверное, потому что не смогли пока найти друзей среди других одногруппников. — А ты чего, опять проспала? — кивнула она на мои всё ещё влажные волосы, собранные в пучок на макушке.

— Ага. Пришлось наспех помыться, и сразу в универ.

— А я бы забила. На универ, — хохотнула Вика. — Нафиг надо с мокрой башкой тащиться сюда? Ещё воспаление какое-нибудь заработаю… Ты заболеешь, Алён. Февраль, блин, за окном!

— Да пофиг, — отмахнулась я с нарочитой лёгкостью.

— Так, будущие доставщики еды и работницы продуктовых касс, заходим в аудиторию стройным рядом и сидим тихо, ждём, когда я вернусь, — прокричал наш препод, наверное, на весь коридор.

Наверное, сейчас каждый второй преподаватель в любом универе любит отпускать шутки в подобном ключе. Даже нам престарелый Евгений Дамирович не стал исключением, но, наверное, даже хорошо, что он с такой лёгкостью относится даже к своему предмету, часто нас подтрунивая, что нужно знать хотя бы название его предмета, чтобы мы в конце получили диплом, который никому из нас не пригодится. А если и пригодится, то для нарезки колбасы. И то, если повезет и будет на что купить колбасу.

Позитивный дед, в общем.

В аудитории мы с Викой заняли парту примерно в середине аудитории. Едва мы устроились на стульях, Вика сразу начала рассказывать о том, как она вчера вечером погуляла с парнем, который учился на год старше нас в другом университете, а я периодически кивала ей, думая, где мне погулять сегодняшним вечером, чтобы вернуться домой тогда, когда отчим уже пьяный будет спать. Желательно, после полуночи.

— Ты бы, кстати, тоже парня завела, — Вика слегка толкнула меня плечом и игриво пошевелила бровями. — Прикольно будет.

Мои брови невольно поползли наверх. Иногда меня удивляет, с какой лёгкостью люди иногда относятся к отношениям и чувствам.

— Он хомяк, что ли, чтобы его ради прикола заводить? — поинтересовалась я, так как Вика ждала от меня какого-нибудь ответа.

— Не хомяк, конечно, — фыркнула она. — Хомяка хоть в банку можно посадить и от всяких шлюхомячек, много берущих за щеку, спрятать. А с настоящим парнем так не сработает.

— Какое упущение природы, — с лёгкой улыбкой я закатила глаза и вынула из рюкзака тетрадь для конспектов и ручку с простым карандашом.

— Несовершенство природы. Приходится терпеть, — вздохнула Вика почти философски. И тоже достала из сумочки тетрадь и пенал в розовых стразах.

В аудиторию вошёл наш престарелый преподаватель, мгновенно заглушив все шепотки. Небрежно бросил кожаную сумку для ноутбука, в которой носил бумаги, на свой стол и, громко хлопнув в ладони, начал лекцию.

Мне бы хоть половину той энергии, что была у этого седобородого деда.

Примерно к третьей паре в университетских коридорах начали мелькать старшекурсники. Я их не ждала и я им не рада. Просто само их присутствие в университете, словно превращает его в какой-то притон.

Они ржут, громко разговаривают даже во время пар, прогуливаясь по коридору. Не считают нужным хоть немного отводить плечи в сторону, чтобы в людном коридоре не врезаться в них. Приходя в универ, как в кафе, позволяя себе пить энергетики или просто устраивать пикники на подоконниках в коридоре или в ботаническом холле, где полно цветов и есть стеклянный стол. После них цветочные горшки заполнены фантиками и упаковками из-под фастфуда.

Я не говорю обо всех старшекурсниках. Я говорю только о тех, кто водится в компашке Колесникова Вадима. Этот парень плевал на авторитеты, высмеивая даже преподавателей. Плевал на правила, плевал на требования, плевал на то, что о нём подумают. Он не считался ни с чьим мнением и просто игнорировал всех им недовольных.

Легко быть королём мира, когда знаешь, что папочка купит любого, на кого покажет твой палец. Именно так и живёт Колесников Вадим, периодически попадая в новостные паблики соцсетей, как заядлый гонщик и участник подпольных боёв.

До тошноты банальный мажор. Почти карикатурный. Но девочки в универе пускают слюни при виде него и восхищаются любой дичью, совершенной им. На его стороне смазливая мордашка, крутая тачка и куча денег.

Этот парень имеет абсолютный карт-бланш в этой жизни и не ценит ничего, а я мечтаю иметь хоть каплю той беззаботности, которой у него цистерны.

Я вышла из аудитории вслед за Викой, которая рассказывала мне историю о какой-то своей родственнице, сломавшей ногу на выходе из автобуса.

Клянусь, у Вики миллион родственников и с каждым из них обязательно случалось нечто подобное. Странно, что у Вики до сих пор всё целое и невредимое.

О себе и, тем более, о своих родственниках я никогда ничего никому не рассказывала. Потому что нечего и, главным образом, стыдно. Что я могу рассказать людям? Пьющие родители, бьющий отчим? Это не та тема, с которой можно будет соскочить в легкую ненавязчивую болтовню. В школе о том, что происходило за стенами в нашей квартире, знали только учителя и комиссии, которые они собирали, чтобы проводить проверки у нас дома. Но даже в те дни мама и отчим пытались строить идеальную семью. Квартира оказывалась чистой, холодильник полным, а на плите еда. Будто учителя идиоты, которые не видят синяков на матери и не ощущают запах перегара, который не перебивала даже вонь от жареного лука.

У Вики, судя по всему, таких проблем никогда не было.

В коридоре мы оказались в потоке других студентов. Судя по смеху, при котором никто не старался быть хоть сколько-нибудь тише, компашка Колесникова была где-то рядом.

Один из парней, идущих прямо передо мной, резко развернулся ко мне лицом и продолжил идти спиной вперед, крикнув куда-то за меня:

— Вадя, ты идёшь, не?

— Пять сек, — крикнул, судя по голосу, Колесников. — Закинь в аудиторию.

— Ага, — сказал парень и поднял руки, очевидно, приготовившись что-то поймать.

Я рефлекторно втянула голову в шею, надеясь, что это «что-то» не прилетит мне в голову.

Но это «что-то» прилетело мне точно в спину. И достаточно ощутимо.

Парень впереди меня заржал. По коридору тоже разнеслись смешки.

Резко обернувшись, я опустила взгляд в ноги и поняла, что мне в спину угодил рюкзак засранца-Колесникова.

— Сорян, — сказал он, подняв ладони.

По его широкой белозубой улыбке я поняла, что он нисколько не сожалеет о содеянном. И до того, как я повернулась, сам от души ржал над тем, что произошло.

— Придурок, — шепнула я себе под нос и пошла дальше вместе с Викой, проигнорировав рюкзак парня, оставшийся на полу.

— Эй! Ты, что, обиделась? — донеслось мне в спину.

Но даже сейчас в голосе Колесникова я не услышала ни капли сожаления. Скорее, он играл на публику, внимание которой привлек к себе и, к сожалению, ко мне. А оказавшись на сцене, он просто продолжал отыгрывать начатое, чтобы люди продолжали улыбаться и скалиться тому, какой он для них классный.