На звонок никто не ответил. Испытывая неловкость, словно за мной кто-то наблюдал, я открыла дверь большим ключом и вошла в квартиру, объятую лучами рассвета.

Я ожидала с порога увидеть холодную атмосферу, напоминающую морг или заброшку, но попала в достаточно уютную квартиру. Светлые обои в прихожей, милые полочки со статуэтками пухлых ангелочков и кошечек, низкий стеллаж для обуви и встроенные шкаф для курток.

Аккуратно поставив мокрый рюкзак с вещами у ног, я вышла из кроссовок. Я бы сказала, что я их сняла, но они были мне настолько велики, что я из них действительно просто вышла. Ступив на серый коврик у двери, я перемялась с ноги на ногу и сняла пальто. В приоткрытой дверце шкафа увидела пустующую вешалку и оставила на ней пальто. Кроссовки поставила на полку в самом низу стеллажа.

Подтянув на талии спортивные штаны, чтобы не потерять их, я, прихватив рюкзак, пошла на поиски ванной комнаты.

Чистая ухоженная квартира. Ни комнат для пыток, ни крови и кишок по стенам. Будто здесь живёт очень милая и хозяйственная женщина, а не циничный препод с манией величия.

Ванная комната в серо-белый тонах. Декоративные цветки в горшках на полочках, аккуратно сложенные полотенца, нигде нет ни единого намёка на пыль… Либо он по гороскопу педантичная до мозга костей дева, либо в какой-то из комнат или шкафов в его квартире прячется женщина.

Я загрузила вещи в стирку, чтобы отстирать их от хлорки и других возможных загрязнений. Неизвестно кто и что делал с моими вещами, прежде чем швырнуть их в бассейн.

Для того, чтобы просушить ботинки, мне пришлось зайти в комнату Одинцова и по его рекомендации в самом нижнем ящике прикроватной тумбочки найти электрическую сушилку для обуви.

Его комната была чиста и даже немного аскетична. Постель заправлена, на рабочем столе порядок. Огромный компьютерный монитор чист и даже кактус рядом с ним выглядит опрятно. Точно дева по гороскопу.

Светлые серые обои без рисунка, черный шкаф, белое покрывало на постели. Единственные имеющиеся здесь яркие краски — это фотографии в рамочках на одной из стен. Хотела бы и я, чтобы и в моей комнате были фотографии семьи в рамочках, но родители соглашаются фотографироваться только в пьяном угаре. Поэтому у меня нет ни одной фоторамки со счастливой семьей. Только Катина фотография в чехле для телефона. Когда она была еще совсем маленькой.

На фоторамках на стене можно было отследить, как рос Одинцов. Из светловолосого мальчишки с яркими голубыми глазами он превратился в хмурого мужчину. Его волосы темно-русыми, а яркий теплые взгляд с годами превратился в леденящий. Да и улыбка с годами становилась всё более блёклой. Разве что во взрослом возрасте он позволил себе по-настоящему тепло улыбнуться только на одной фотографии — на ней обнимал за плечи миниатюрную хрупкую женщину, так похожую на него. У неё тоже были выразительные голубые глаза, русые волосы и тёплая улыбка.

Его мама — первое, что подумала я, видя их внешнее сходство.

Наверное, это она наполняет квартиру достаточно хладнокровного сына всякими безделушками в виде цветов и статуэточек пухлых ангелочков.

Хорошо, что она есть в жизни Одинцова. Возможно, без неё его квартира действительно напоминала бы морг.

Улыбнувшись своим выводам, я опустила взгляд и тут вздрогнула. Улыбку исчезла с лица, а я шокировано прижала ладонь к раскрытому рту.

На комоде в черной рамочке стояла фотография этой же женщины, но с черной лентой на углу.

— Господи, — выдохнула я тихо и, попятившись из комнаты, неосознанно произнесла, глядя на женщину на фото. — Простите.

На кухне, поставив свои ботинки на сушку, я села на стул и откинулась на спинку, ожидая, когда закончится стирка, которая автоматически зарядилась аж на два часа. Два часа ожидания в незнакомой квартире и ещё неизвестно сколько ждать, когда эти вещи высохнут.

В светлой и просторной кухне становилось жарко. Рассветное солнце через толщу пластикового окна, словно через лупу, било лучами прямо в меня. Немного подумав, я сняла толстовку и осталась лишь в серых спортивных штанах и черной мужской футболке, которая болталась на мне, как на вешалке.

Повесив толстовку на спинку соседнего стула, я составила на него босые ступни.

В кухне пахло кофе. Голодный желудок, который за завтраком не смог принять в себя пищу из-за нежелания пересекаться с родителями и скорее попасть в душ в универе, издал протяжный голодный стон.

Телефон, лежащий на обеденном столе, издал короткую вибрацию. Пришло новое смс-сообщение от незнакомого номера, которому я ещё не успела дать имя:

«Поешь что-нибудь. Кухня в твоём полном распоряжении.»

Я вновь посмотрела на то, что, оказывается, было в моём «полном распоряжении».

Помытая чашка стояла перевернутой на сушилке, там же была тарелка, небольшая сковорода, вилка и чайная ложка.

И, если я нарушу здесь порядок хоть чего-то, то, наверняка, мне не понравятся последствия. Едва ли хоть кто-то в своём уме станет тревожить мир, по миллиметру выстроенный педантом. Вот и я не стану. Да и лезть в чужой холодильник… Не в моём духе. К тому же, не есть днями мне не привыкать. А здесь всего-то нужно потерпеть пару-тройку часов.

За всё время, что стиральная машинка стирала, а сушильная сушила, я посещала только кухню и ванную комнату. Больше никуда не заглядывала и не совала нос не в своё дело. Мне разрешили только постирать и высушить вещи.

Когда весь цикл стирки и сушки был завершен, я вынула свои вещи и тут же чуть не уронила их на пол, услышав звонок в дверь.

Я перестала дышать, но сердце начало барабанить в груди, как бешенное.

Немигающим взглядом я смотрела в коридор, надеясь, что непрошенный гость уйдёт сразу, как поймёт, что после первого звонка в дверь ему никто не откроет. Но звонок повторился, а за ним раздался и знакомый голос.

— Мельникова, мои ключи у тебя.

— Блин… — я с облегчением выдохнула я опустила руки со своими вещами. Быстрым шагом вышла из ванной и промчалась по прихожей, чтобы открыть Одинцову дверь.

— На сколько баллов по десятибалльной шкале обделалась? — спросил он, войдя в квартиру.

Откуда он знает?!

— Одиннадцать, — ответила я, стараясь казаться такой же холодной, как он.

— Значит, я вовремя, — хмыкнул Одинцов и поставил передо мной два пакета с продуктами. — Ничего не ела.

Прозвучало действительно не как вопрос, а уверенное утверждение.

— Я не голодная.

— Ты когда врёшь, начинаешь жевать губы, Мельникова, — бросил мне Одинцов. Поставил туфли на стеллаж рядом с кроссовками и выпрямился, посмотрев на меня с высоты своего роста. — И, судя по тому, что губы у тебя регулярно пожеваны и обветрены, врёшь ты постоянно и даже в мелочах.

— Я не вру, — буркнула я и в этот момент сама себя поймала на том, что была готова зажевать нижнюю губу.

Тут же с опаской вскинула взгляд на препода, который лишь тихо хмыкнул, поняв, что я хотела только что сделать.

Наклонившись, он взял пакеты с продуктами и обошёл меня по дуге.

— Готовить-то умеешь? — задал он свой вопрос уже из кухни.

— Нет, — крикнула я в ответ и от души пожевала верхнюю и нижнюю губу, пока он не видит.

Обнимая свои теплые будто чуть влажные вещи, подошла к кухне и остановилась на пороге, молча наблюдая за тем, как Одинцов разбирал пакеты, раскладывая продукты по полкам холодильника и шкафчиков.

— Опять наврала, — произнес он, мельком глянув на меня.

— С чего вы взяли? — я гордо вскинула подбородок.

— Губы в слюнях, Мельникова, — вздохнул он, а я машинально отерла губы тыльной стороной ладони. — Оставь вещи на сушилке. Она в моей комнате за шкафом. И приходи на кухню, обед будешь готовить. Я не добрая фея, так что тебе придётся отработать то, что сегодня я тебя выручил.

Как же неловко и неприятно.

Неловко что-либо делать на чужой кухне и, в принципе, в чужой квартире. И крайне неприятно в это время ощущать на себе пристальный взгляд преподавателя.