— Алёнка, ну, ты чё? Все же свои, — он снова потянулся ко мне. В этот раз более настойчиво.

— Не трогай, я сказала! — я чувствовала вонь, которая доносилась из его рта. Он вонял потом и грязными носками.

Я снова и снова стряхивала его руки, пробиваясь к двери.

— Мишаня, какого хуя?! — лишь возглас отчима, вышедшего из туалета, вынудил этого мужика убрать руки и вскинуть их так, будто на него наставили ружьё.

— Да чё ты, Борька. Она же тебе даже не родная. И ты сам сказал, что она уже во всю трахается.

В это время я поворачивала замок двери. Какого хрена он закрыт до упора? Я его вообще не закрывала.

— А ты куда, Алёнка? Посиди с нами. У нас вино есть, — этот мужик опять попытался приобнять меня за талию, и снова я его толкнула. В этот раз гораздо сильнее. Так, что он впечатался спиной в стену, но, кажется, вообще это не заметил.

— А ты куда собралась-то? — теперь уже отчим резко потянул меня за куртку назад. Едва не упав, я успела зацепиться руками за висящие на вешалке куртки и только благодаря этому смогла устоять на ногах, едва не подвернув ноги о разбросанную обувь. — Я тебя отпускал? Пошла в свою комнату и сиди там.

— Помогу Кате и маме убраться, — ляпнула я первое, что из безопасного пришло мне в голову.

— Рот закрыла и в комнату ушла! Они и без тебя справятся, — повелительно крикнул отчим и начал стягивать с меня куртку.

Рюкзак упал на пол, но на него мне было уже плевать.

Как загнанный в угол зверь, поняв, что в моём раздевании участвует уже не только отчим, я ударила сначала его по лицу ладонью. Пнула второго в живот и в эту же секунду потеряла ориентир в пространстве.

Хлёсткая пощечина от отчима выбила меня из равновесия. В глазах на секунду потемнело. Выступили слёзы. Но я пыталась прорваться к двери.

— Хули ты с ней церемонишься?! Сам же сказал, что всё можно! — рявкнул тот мужик и рванул на мне толстовку. Треск старой дешевой ткани заполнил узкое пространство прихожей.

Я хотела кричать, звать на помощь, но голос меня не слушался. Всё, что я могла — это только тянуться к ручке двери. Нужно просто её повернуть и попытаться хотя бы выползти отсюда. А дальше только бежать.

Но на моей шее сомкнулись чьи-то пальцы, лишая меня способности сделать хоть малейший вдох.

— Я говорил, что научу тебя быть послушной? Говорил?!

Только после этих слов я поняла, что душил меня отчим. Он то сильнее сжимал пальцы на моей шее, то ослаблял их хватку, позволяя сделать небольшой вдох.

Я не знаю, какие механизмы работали в моей голове, но, по факту, находясь на грани жизни и смерти от рук отчима, отпор я могла давать только тому второму мужику, который с маниакальной настойчивостью пытался расстегнуть на мне джинсы.

Его я пинала и беспощадно царапала. А за руки отчима могла только цепляться и с ужасом смотреть в его глаза.

Похоже, меня блокировал годами въевшийся под кожу страх давать ему отпор. Ведь я помню, что на каждое моё действие он даёт ещё больше жестокости.

Не знаю, чего я ждала и на что надеялась. Наверное, того, что он вспомнит, что когда-то я была маленькой девочкой, которую он сам решил называть своей дочерью. Или того, что он внезапно сжалиться, поняв, что прямо сейчас перегибает.

Но его пьяный абсолютно неадекватный взгляд говорил только о том, что в нём не осталось ничего человеческого.

Это смердящее существо в человеческое плоти. Ничего человеческого в нём уже давно нет и, скорее всего, никогда не было.

— Нет! — крикнула я, насколько могла громко, не имея возможности заполнить легкие воздухом.

Я выгрызу каждому из них кадык, но не дам сотворить с собой всё то, что они вознамерились сделать.

Ногтем и пальцем я влезла отчиму в глаз и надавали так сильно и беспощадно, насколько только смогла.

Лошадиная доза алкоголя в его крови притупляла реакцию, но через несколько секунд он резко отпрянул от меня, накрыв лицо ладонями.

— Сука! — кричал он. — Блядина!

Я рванула к двери. Наконец, дотянулась до ручки, повернула её и даже открыла дверь. Но тот второй поймал меня за волосы, затянул в квартиру и захлопнул дверь обратно.

Я влетела в куртки, на которых начали рваться петельки, и одежда стала падать на пол.

— Сейчас ты узнаешь, кто такой дядя Миша, — в этот раз он начал расстёгивать уже свои джинсы. — Боря, съебись пока на кухню. Я здесь первый.

Пока он был занят ширинкой и тем, что спускал джинсы вместе с трусами, я нащупала на комоде рядом с собой статуэтку и, что было сил, полоснула её по лицу пьяного мудака.

Рассекла ему скулу и губу, сломала статуэтку. Осколками порезала свою ладонь и вновь рванула к двери, путаясь ногами в разбросанных куртках.

— Стоять, мразь! — в этот раз меня поймали за капюшон куртки.

— Не трогай меня! Помогите! — наконец-то у меня прорезался голос.

Но смысл? Никто не слышит? А если даже и слышит, то не придёт. Все заперты в своих квартирах, заняты собой. Какое им дело до маргиналов, у которых в квартире очередная пьяная бойня?

Я видела перед собой на полу большие ножницы и понимала, что следующий мой поступок будет самым отчаянным из возможных.

— С хуя ли ты первый?! — воскликнул отчим, чья глазная боль, очевидно, отступила.

— Я так сказал, — едва ворочая пьяным языком ответил второй, пока я пинала его ботинками, пытаясь удержать равновесие у вешалки с куртками и при этом не терять из виду ножницы.

— Ты охуел, Мишаня? Я здесь первый. Она моя, вообще-то! Ты знаешь, сколько бабок она мне должна отработать? — отчим резко дернул на себя собутыльника и попытался неуклюже ударить его кулаком по лицу.

Между этими двумя завязалось пьяная потасовка, и только это позволило мне открыть дверь и сбежать по лестнице подъезда вниз. Выбежать на улицу и, не помня себя, просто бежать.

Бежать без оглядки.

Бежать, не чувствуя ног.

Бежать, не чувствуя холод и ветер.

Просто бежать, как можно дальше.

Единственное, что я могла — это поддерживать одной рукой джинсы, которые тот второй, всё-таки, смог расстегнуть.

Я пугала прохожих своим видом. Могу поклясться, что выглядела я, как сбежавшая из психушки. Не знаю, была ли на моём лице кровь, но люди от меня шарахались.

Мои силы оказались не бесконечными. У одного из кафе в центре у меня уже не осталось внутренних ресурсов на то, чтобы бежать. Всё, что я смогла, это зайти за угол здания, привалиться спиной к стене и часто дышать, с опаской выглядывая из-за угла. Хоть рациональной частью мозга я понимала, что эти двое пьяны настолько, что вряд ли смогут бежать, я всё равно боялась, что они могут меня догнать и найти.

Меня трясло, но не от холода. Я думала, самое страшное в моей жизни уже происходило, но, оказалось, хуже, чем сейчас, ещё не было.

В заднем кармане джинсов я нащупала телефон и с облегчением выдохнула, поняв, что не потеряла его.

Открыла журнал звонков. Руки тряслись, перед глазами плыла картинка. Я нашла мамин номер и застопорилась.

Что она сейчас сможет сделать? Что она, в принципе, хоть раз могла сделать?

Ни-че-го.

Единственный, кто смог хоть что-то сделать для меня и действительно защитить — Вадим.

Его номер я набрала без колебаний. Приложила телефон к уху. Трясясь и всё продолжая выглядывать из-за угла, слушала бездушные гудки. Вадим не ответил.

Слёзы вновь выступили на глазах. И я опять набрала его номер, надеясь в этот раз услышать его голос.

Ничего.

Он просто не слышит.

Точно!

Сегодня у него вечеринка. Скорее всего, из-за музыки он не слышит звонка.

Отерев сопли и слёзы ладонями, я попыталась взять себя в руки. Накинула на голову капюшон, обняла себя за плечи и с опущенной головой быстрыми шагами вышла из-за угла кафе.

До дома Вадима недалеко. Нет смысла заказывать такси или ждать маршрутку. Быстрее и, наверное, безопаснее просто дойти до него.

Он поможет. Он точно мне поможет.

Я же его девушка, а он мой парень. Он сам об этом неоднократно говорил и не только мне, но и всему универу.