При этих словах меня обуревают совсем уж странные эмоции. Облегчение пополам с раздражением. Будто мне теперь нельзя доверить ребенка. Будто я ужасная мать и сама не справлюсь. Но самое страшное то, что я понимаю, что Марк прав. Я бы и сама себе не доверяла после такого.

Он пытается еще что-то говорить, но я уже не слушаю. Фокусируюсь на ресничках Коли перед своими глазами и мысленно обещаю малышу, что такого больше не повторится. Я больше его не подведу. Буду более ответственной. Более серьезной. Лучшей версией себя. Лучшей мамой для него.

— Звоню, звоню, а меня будто и не ждут вовсе, — голос свекрови вырывает меня из ступора и еще больше загоняет в самобичевание. Она бы точно так не налажала. Если бы ее сын выжил, она бы не стала так рисковать. Заботилась бы о нем куда лучше, чем я…

— Мам, ты чего здесь?

— Что значит чего? — удивляется она. — Сам же вчера сказал приходить, чтобы Мирочке с Коленькой помочь.

— Точно, — он бьет себя ладонью по лбу. — Совсем из головы вылетело, прости.

Марк отпирает дверь ключом, а в меня вонзается очередной укол вины. Сама же вчера ему сказала, что если выбирать из них двоих, то пусть лучше его мама приходит. Но это Марк полночи провел, помогая мне бороться с лактостазом. А вторую половину ночи проспал на коврике у кровати. И это он примчался меня забирать, когда я умудрилась оставить сумку на скамейке в парке. И все это время в больнице со мной тоже был он.

А вместо благодарности я лишь с головы до ног поливаю его холодом и пренебрежением. Все еще мщу за те слова, за то решение, на которое он не имел права…

— Я не поняла, а ты чего в тапках домашних-то? — удивляется Инна Владимировна. — И под пальто ничего не совсем! Заболеть хочешь? Даже если просто выскочил с коляской помочь на две минуты, все равно надо было нормально одеться! Неужели не понимаешь, что если заболеешь сам, то и Коленьку мигом заразишь. А ему ни в коем случае нельзя болеть!

— Понимаю, — бурчит Марк виновато, а я тут же чувствую необходимость за него вступиться.

— Он не виноват. Это я учудила, Инна Владимировна. Ушла гулять с сыном, потерялась, так вдобавок еще и сумку в парке оставила.

— Как потерялась? — бледнеет свекровь. — А если бы что-то случилось? А если бы помощь понадобилась? А если бы Коля…

— Мама, хватит, — чеканит Марк. — Все хорошо.

Свекровь недовольно сжимает губы, но сыпать вопросами не продолжает.

Однако, уже поздно. Ее слова лишь подлили огонь в яркий пожар внутри меня. В голове и до этого был не один десяток «а если бы», но сейчас я окончательно раскисаю и впадаю в отчаяние. Я ужасная мать. Безответственная и бестолковая.

— Кормила когда? — участливо интересуется она, заглядывая в плотный конверт.

— Минут двадцать назад, — закусываю щеку изнутри, чтобы сдержать слезы. Я не заслуживаю жалости. Даже от самой себя. Сама виновата.

— Засыпает уже, — довольно произносит свекровь. — Ладно, иди укладывай уже.

— Мама, — чеканит Марк, обнимая меня за плечи. — Мира сама знает, что лучше для малыша и когда следует его укладывать.

— Все хорошо, — мямлю неуверенно. — Твоя мама права. Ему уже пора спать. Я только переодену его…

Глядя на участливый взгляд Инны Владимировны, меня начинает пожирать стыд за то, что вчера после ее ухода я оттащила все ее пакеты с одеждой в кладовку и закрыла их там. Она же хотела как лучше. Она, в отличие от меня, не подвергает жизнь Коли опасности. Она не..

— Я помогу, — Марк подхватывает сына из моих рук и дает мне возможность раздеться. — Видишь, он даже и не заметил ничего. Что, сынок, понравилась тебе первая прогулка? Это не унылый белый потолок целый день рассматривать, да? Там настоящее небо. И деревья. А птичек ты видел?

— Он проспал почти все время, — отвечаю с улыбкой. — А как проснулся, уже не до птичек было.

— Успеет еще рассмотреть, — заверяет он. — Гонять голубей будешь, сын?

— От голубей ваших зараза одна, — встряет свекровь. — Мало того, что гадят где ни попадя, так еще и болезни всякие переносят.

— Жизнь вообще опасная штука, мам, — философски изрекает Марк. — Но я думаю, что после того как наш сын зубами вырвал свой шанс у судьбы, он не согласится на полумеры. Коля будет брать от жизни все и никакие голуби его не остановят. Да, сын?

Марк смешно утыкается носом в личико Коли и тот хватает его за ухо, оказавшееся слишком близко к его пальчикам.

— Вот, — гортанно смеется Марк, — о чем я и говорил. Этот пацан своего не упустит! Он у нас боец!!

С мамой Марка я все же остаюсь наедине.

Ну, как наедине? Мы с ней очень деликатно, но делим Колю.

И если по приходу домой после прогулки чувство вины затапливало с головой, то теперь ему на смену приходит раздражение.

— Инна Владимировна, оставьте, пожалуйста, памперс на Коле, — прошу в третий раз.

Свекровь упрямо стягивает с маленького тельца подгузник, оставляя сына в одних ползунках. Которые, естественно, становятся мокрыми на раз-два-три. И сейчас она переодевает Колю в очередной раз под его бурные негодования.

— Мы немного поголопопим, а потом наденем, Мирочка. Ему полезно, чтобы кожа дышала, он же мальчик у нас. Нельзя перегревать, а в подгузнике, как в парнике.

Я устала вытираю испарину со лба: объяснять матери Марка, что в подгузнике нет ничего криминального, и гораздо быстрее раздражение наступает от мокрых штанишек, весьма утомительно.

Хотя бы потому, что она напрочь игнорирует все сказанное мной. Не в лоб, нет.

Она кивает в такт моим словам, со всем соглашается, но продолжает делать по-своему. И это ужасно, ужасно злит!

Так, что хочется вырвать Колю из рук и громко топнуть ногой, указав женщине на дверь. В этот момент меня такая злость берет, что все уважение к возрасту и пережитому отходит на второй план.

— Кошмар какой-то, — мотаю я головой.

Чтобы хоть немного остыть, ухожу в душ, взяв клятву со свекрови, что Колю она водой поить не будет. Об этом с ней и Марк успел поговорить, запугав моим лактостазом свою маму, но я не уверена, что она не возьмется за свое.

Под теплой струей воды немного прихожу в себя. Последние дни выдались тяжелыми, и я мечтаю просто о спокойном, может быть, даже скучном распорядке дня с сыном. Чтобы все было строго по расписанию, и желательно, без посторонних…

В эту секунду понимаю, что Марка посторонним не считаю. Мне нравится, как он ходит по дому, неся в руках Колю и рассказывает ему обо всем на свете.

А Коля, такой маленький, но слушает его серьезно, иногда насупив брови, иногда увлеченно обсасывая собственный кулак или беззубо улыбаясь, пусть и неосознанно, но всегда подходяще к моменту.

И если уж говорить о тихом спокойном счастье, то именно таким я его и представляю. Рядом с сыном и… бывшим мужем.

Господи, я вообще в своем уме?

Выхожу из душа, пока фантазии не завели меня слишком далеко. Забота Марка так подкупает, что мое сердце начинает таять, а я не могу этого допустить. Не потому что капризничаю и хочу усложнить и без того нелегкую ситуацию, отнюдь нет.

Я боюсь ошибиться второй раз.

И именно поэтому заставляю вспоминать себя все самое плохое.

Смерть Владика, клуб с девицами, подкуп врача. Звонки Татьяны и запах ее духов на его рубашке.

В общем, из ванной комнаты я выхожу еще злее, чем уходила, но эта злость правильная — она дает мне силы.

Поэтому я решительно захожу на кухню, где в качелях лежит мой сын, а рядом с маленькой ложкой приплясывает свекровь — видимо, опять желая напоить Колю.

— Да что ж это такое, Инна Владимировна! — восклицаю я, и она от неожиданности дергает рукой, проливая содержимое на пол. — Вы опять его поите?!

— Это укропная вода! — отвечает она, поджав губы, — вы сами сказали, что у Коленьки болит живот, и я утром успела за семенами съездить. Пока ты мылась, сварила. Ее надо от животика…

— От животика у него сироп, — я подхватываю сына на руки и ощущаю под штанишками отсутствие памперса.