— На внеочередную аттестацию, ядрён пистон.

— Это еще почему? Я же проходил недавно. При переводе. Расписывался еще за нее у Марии Антиповны.

— Аттестация-то внеочередная… — он тяжко вздохнул и выговорил: — Должность твою сокращают…

— Не понял… Как это — сокращают⁈

— А вот так, Морозов. Сам охренел, ядрёна сивуха! Эх… Чую, это они под меня копают… Через моих лучших сотрудников! — воздел Кулебякин палец кверху.

Кулебякин нахмурился, посмотрел в окно невидящим взглядом, а потом хлопнул по столу кулаком:

— А хрен им! Не уйду на пенсию! И ты оставайся, найдем тебе место в дорнадзоре. Не отдам тебя в область… У нас Казарян — единственный инспектор госавтоинспекции. Нам еще единица положена, все выбить никак не могу. Дожмем область, внесем в штатку изменения, и будешь с палочкой, а не с собакой. Как тебе?

— Не хочу быть гаишником, — замотал я головой, — мне кинологом неплохо. И кому вообще надо сокращать мою должность? И кому надо вас на пенсию подталкивать?

Если только Кулебякина не паранойя одолела, с годами в этом кабинете. Но это всё-таки вряд ли — может, он и с прибабахом, но не упырь.

— Если бы знал, Саша, своими бы руками удавил! — Кулебякин по-богатырски, по-муромски вздернул к потолку кулаки, будто с Соловьем собрался биться прямо в кабинете.

А потом снова вдруг осунулся. Сник, усы в грустную подкову обернулись. Майор плеснул в стакан еще вискаря и протянул мне:

— Бушь?

— На службе не пью…

— Молодец, Морозов, правильно… а то уволю на хрен!.. Ф-ух! — шумно выдохнул он и заглотил выдержанный вискарь, как водку. Залпом и без всяких послевкусий и по нёбу перекатываний.

— Ну, ты это… не сдавайся. На аттестации там не раскисай, может, еще и переубедишь комиссию тебя сокращать.

— А так можно?

Кто их знает, какие у них тут правила на этот счёт. А распинаться за просто так тоже не хотелось бы.

— Нужно, Саша, нужно… Они почему сократить должность хотят? Результатов год не было. А почему не было? А потому что собаки не было и кинолога, должность пустовала.

— Ну там же не дураки сидят, — нахмурился я. — Должны понимать…

— Ха! Молод ты и зелен, Саня! — он вдруг искренне засмеялся, будто я что смешное сказал. — Да в милиции дураков столько же, сколько в любом колхозе. Вот только дураки в погонах — страшнее. Конечно, там, — шеф ткнул пальцем в потолок, — уже все решили. Но ты не сдавайся. Погрызись напоследок.

— Это я запросто. А вообще, вы скажите честно, есть смысл или бесполезно? — задумался я.

— Бесполезно — это когда на крышку гроба монетки бросают. Все прочее можно поправить. Сходи к Антиповне, она тебя научит, что там нужно говорить.

Я не сдержался и улыбнулся — это-то проще простого. Вышел из кабинета и прежде, чем направиться в кадры, заскочил в кабинет криминалиста.

— Приветствую бойца невидимого фронта! — с порога воскликнул я, пока Валентин всё пялился в микроскоп.

Его кабинет был самый интересный из всех, которые я видел. Смесь лаборатории безумного профессора и конурки мента. Повсюду гипсовые слепки следов, фотки, дактилокарты, какие-то пробирки, порошки. Жидкости. Еще из кабинета выходила темнушка-закуток. Там Валентин, похоже, проявлял пленку и печатал фотографии.

— Здравствуйте, Александр, — отозвался он со свойственным ему спокойствием, не отрывая глаз от окуляров.

— Слушай, Валёк, размножь мне эту фотку, — я положил на стол перед ним фотокарточку, которую принес Эрик Робертович. — Только вот эту подозрительную рожу сделай в фас покрупнее, а остальное обрежь.

— Подозреваемый?

— Типа того. Десяток наклепай, пожалуйста.

Но тот вдруг покачал головой.

— Фотобумаги мало, — пояснил он. — Кончается. Нужно разрешение начальника получить.

— Ладно… Сделай пять штук и обойдемся без разрешения.

— Хорошо. Заходите через час-полтора.

— Спасибо.

Я собрался уходить, когда зазвонил телефон. Я думал, что в отделе было всего четыре телефона (не считая дежурки): у начальника, в угро, в следствии и в кадрах. Оказывается, еще и у эксперта. Что ж… Похоже, криминалисты в МВД считаются этакой белой костью. Интеллигенция в погонах, блин…

Валёк взял трубку. Говорил спокойно, но с легкой ноткой раздражения. В первый раз я видел, что он немного кипятится.

— Да мама, я покушал. Да, кефир выпил… Задерживаться не буду. Нет, я еще работаю…

Интересно, а Валентин женат или с мамой живет? В СССР принято было жить с родителями (с бабушками, дедушками и другими родичами). Квартирный вопрос никто не отменял. Но… сын живет с мамой и мама живет у сына — это две большие разницы для характеристики мужчины.

Я вышел из кабинета с красным фонарем (он висел у Валька перед темнушкой и был явно приспособлен для фотопечати) и направился в кадры.

Там нагло и легкомысленно ошивался Трубецкой. На столе у Марии Антиповны беленьким и желтеньким светились свежие ромашки. Цветочки вставлены в бутылку из-под кефира с водой. Антошенька что-то ворковал, и даже лицо у него было в этот момент не такое гадкое, а почти светлое, и мне показалось, что доброе…

Но при виде меня физия эта вмиг поменялась. Как поменялось и выражение лица Марии. Она перестала улыбаться Антону, а направила уже более сдержанную улыбку мне.

— Привет! — кивнул я старлейке, а Трубецкому сказал. — Антон Львович, там заявление по краже пришли писать. Сходи, прими…

— Пусть дежурный принимает, — огрызнулся тот.

— Баночкин сказал, что только ты можешь грамотно по такому делу все оформить. Тебе же потом и заниматься. И потом… ты к поросятам ближе, чем он.

— Хи-хи, — не сдержалась кадровичка.

— Да пошел ты, — прошипел инспектор угро.

Но всё-таки вышел.

— Хорошие цветочки, — кивнул я на ромашки.

— Поклонники дарят, — многозначительно улыбнулась Мария, явно пытаясь вызвать у меня чувства ревностные.

— Трубецкой мог бы и купить нормальных цветочков, а не с клумбы надрать.

— Ага… Дождешься от него… Это не он. Думаешь, у меня не может быть других поклонников, кроме Антона?

— Конечно, может. Я, например. Но сейчас я по делу…

— Саша, одно из главных правил в нашей работе — всех премий не заработаешь, всех дел не раскроешь, — Вдовина уже шла к двери, заперла ее на щеколду и подпорхнула ко мне, расстегивая свою форменную рубашку. — Потом про дела, а сейчас настоящим делом займемся…

И мы занялись. По-милицейски быстро, страстно, будто по регламенту. Признаться, кадровичка меня заводила. Пока ее не вижу, вроде и не думаю совсем о ней. Но как только ее шаловливые пальчики начинают ерзать по пуговкам, все мысли о заботах, работах и прочей ерунде вмиг улетучиваются. Настоящий боевой товарищ — старший лейтенант Вдовина. Умеет поддержать молодого сотрудника, снять напряжение и скрасить тяжесть и рутину милицейских будней.

— А ты с каждым так поклонником запираешься? — подковырнул я, когда мы одевались. — За ромашки…

— Дурак, только с тобой. И не за ромашки… Цветы-то ты мне вообще не даришь.

— Могу подарить. Хочешь?

— Кое-что другое мне дари, и почаще… Не люблю ромашки.

Мы поцеловались, обозначив конец романти́ка на сегодня, и занялись уже теперь по-настоящему служебными делами.

Совместными усилиями настрочили на меня характеристику от имени Кулебякина. Она получилась очень героическая, по-коммунистически выспренняя и пафосная. Читаешь ее — и слеза наворачивается, а сердце трепетно вопрошает — как же Зарыбинский ГОВД столько времени мог существовать без кинолога, а именно лейтенанта милиции Морозова. По строкам из характеристики — я был и чтец, и жнец, и с Мухтаром игрец.

Еще от Вдовиной я позвонил в городскую газету и рассказал, что у нас в горотделе есть такая служба — группа кинологического обеспечения и сопровождения раскрытия преступлений. И есть в этой группе целая собака служебная и я.

Газета «Красный Зарыбинск» отреагировала моментально. С материалом у них были явные проблемы. Оно и понятно — желтуху и сенсации писать нельзя. Все строго по линейке цензуры и партии выстроено. Глобальные вопросы тоже сильно не осветишь, там уже «Правда» масштабно вещала о том, что Брежневу вручена высшая награда Чехословацкой побратимой республики, и что на Ассамблее ООН куча стран горячо поддержала заявление товарища Громыко о прекращении гонки вооружений. Так что газетенке районного (а на самом деле мелко-городского) пошиба оставалось лишь освещать рутинные и мало интересные события, такие как успехи местного мясокомбината, открытие сезонов летних пионерских лагерей и празднование дня мелиораторов.