Антошенька бежал позади меня, но впереди аутсайдеров. Видно было, что не утруждается и не насилует себя любимого. Оно и понятно, для его забега секундомер особое время покажет.

Я сделал третий круг и догнал Баночкина. Тот уже еле ноги передвигал, только ручьи пота успевал смахивать со лба и топотил раненым носорогом.

Я пристроился рядом и прошипел:

— Держись, Миха, еще три круга осталось.

— Ни-и магу-у! — только и выдохнул он. — Ща сдохну!

Ему явно не добежать до конца дистанции, не говоря уже о том, чтобы уложиться в норматив, какой бы он там ни был. Надо спасать старлея.

— Я тебя щас толкну, а ты падай и кричи: «нога, нога». Понял?

— Чего?

— Возьмешь в травмпункте справку, потом пересдашь физо уже в ГОВД. А не проверяющему. Это легче.

— Чего?

— Твою дивизию! Кричи, сказал!

Мы как раз пробегали мимо Купера. Я пошел на обгон Баночкина и, сделав вид, что не рассчитал дистанцию, бортанул его, подставив еще для верности подножку. Тот завалился картинно. Кажется, даже не притворялся, а получилось всё как по маслу в реальности.

— Нога! Нога! — с криками катался он по дорожке, а к нему уже спешила следователь, та, что с противозачаточной внешностью. И кто-то еще из женщин, в том числе кадровичка (сотрудницы ещё были свеженькие, ожидали очередь на свой отдельный женский забег).

Я притормозил на секунду, чтобы не выглядеть совсем отморозком, похлопал по плечу Баночкина. Не пришиб ведь? Но тот мне подмигнул и пошел дальше кататься, а я побежал.

Полетел, как Форест Гамп. Даже быстрее… Выложился на финал по полной. Чего уж теперь силы беречь. На финиш я прибежал в пятерке лучших. Сам не ожидал. Неплохо для начала. Норматив я всё ещё не знал, но понял, что сдал. Потому что те, кто пришел после меня, сверились с временем и просияли. Сдали, значит.

А я выжат, как лимон после текилы. Но оказалось, что зачеты еще не закончились, и зря я выносливость всю свою на пьедестал беговой победы пожертвовал. Кто же знал, что еще одно упражнение будет — подтягивание на перекладине мужчинам, женщинам же — отжимания в упоре лежа.

Хромающего Баночкина уволокли на скамью. Его страдальческое лицо улыбалось лишь глазами. Возле него хлопотала сдедачка.

А я развалился на травке в теньке, переводя дух. Все же тренировок провел я пока не так много, и тело еще не привыкло к должным нагрузкам. Нужно восстановиться перед подтягиванием.

— Александр, — на до мной навис криминалист Загоруйко. — Вы почему лежите?

— Валентин, называй меня на «ты», а то я чувствую себя на шестьдесят.

— Хорошо. Попробую. Но лежать нельзя, — авторитетно нацепил он очки (бегал-то без них) и задвинул оправу повыше на прямую, как погон старшины, переносицу.

— Это еще почему? Мне силы восстановить нужно.

— Вставайте и пройдитесь, так вы быстрее восстановитесь. И простите, я воспитан так, что не могу называть малознакомых людей на «ты». Вставайте…

— Уверен? — скосил я усталый взгляд на очкарика. — Что лучше пройтись?

Так-то он заумный и фигни не скажет.

— Конечно, — кивнул тот и стал дальше задвигать: — Во время интенсивного бега сердце активно качает кровь, чтобы обеспечить мышцы кислородом. При резкой остановке может возникнуть гравитационный шок — остро развивающееся патологическое состояние, когда в результате перераспределения крови и действия гравитации основной объем крови сосредотачивается в нижней части тела и…

— Ой, все, все! Встаю, встаю… Спасибо, что просветил.

Минут через пятнадцать-двадцать мужская часть сдающих сгрудилась возле турников. Перекладины на столбиках выстроились в ряд, будто матрешки — от малого до велика.

Сдавали норматив на среднем турнике. Самый большой был, наверное, для великанов. Такие уж высокие турники было принято монтировать на советских стадионах. Но ни разу я не видел, чтобы до них кто-то доставал.

Оказалось, что у меня первая возрастная группа. Это не есть гуд, ведь для молодёжи порог сдачи выше, а это, значит на «зачтено» придётся попотеть — я должен подтянуться целых двенадцать раз.

Спортивные пассатижи! Я пока максимум подтягивался десять раз — так ведь перед этим я обычно не рвал грудью финишных ленточек на двухкилометровке. Десять — это, вроде, немного, но учитывая, что поначалу вообще четыре раза было, то вполне себе. Я до этого вполне собой гордился. Но, оказывается, все одно усилий не достаточно.

И вот я уже ловлю на себе ухмылку Трубецкого. Чует шакал, что я вымотался. Поглядывает то на Купера, то на меня. Антоша, падла, даже не вспотел, но все равно сдал бег. Что же вас связывает с проверяющим? Надо бы справки навести…

— Следующий! — скомандовал Рыбий Глаз, указав на перекладину, от которой только что оторвался следователь Голенищев. Его результат был таков: пять выполненных извилистых подтягиваний, и шестой с дрыгом ногами — не засчитанный.

А следующим был я. Подошел к турнику. Обтер вспотевшие ладони о трико.

Короткий прыжок и… начали!

Хват чуть шире плеч, теперь подтянуть тело вверх, сводя лопатки и максимально задействуя мышцы спины. Лишь только подбородок поднялся чуть выше перекладины — надо энергично опускаться. Руки распрямил. Но лопатки не расслабил, сгруппировал, и получалось, что выиграл несколько сантиметров подъема, который мне не нужно будет преодолевать, как если б я просто обвис.

И без пауз сразу пошло движение вверх, с небольшим рывком, чтобы экономить силы. Напряглось все тело, вплоть до пресса и задницы.

Первые пять раз пошли хорошо. Как по инерции. Шестой и седьмой с напрягом. На восьмом подтягивании — замедлился. Но дожал. Хотелось просто повиснуть и передохнуть. В груди пожар, во рту настоящая Сахара, еще и солнышко разошлось, припекает. Но останавливаться никак нельзя. Я не гимнаст, который может по полчаса висеть просто так. Если повисну — это все одно расход энергии, а батарейку за сегодня я уже знатно посадил.

И снова рывок — девять! И — десять!

Фух! Секундный перерыв. Собираюсь с силами и — р-раз! Тянусь-тянусь! Еще чуть-чуть! Застыл подбородок на уровне перекладины. Вытянул максимально шею и — есть! Одиннадцать!

Но расслабляться рано — уже ясно, что последний раз самый сложный будет. А сил уже нет, есть только воля, злость и желание послать проверяющего в… баню. Спиной чувствую его колкий взгляд рыбьих бесцветных глаз навыкат. И радость Антошеньки ощущаю, слышу, как он злорадно сопит. Уже списал меня, мол, не вывезу двенадцатый. Щас тебе.

Ну и тишина, конечно, гробовая повисла. Только слышно, как ветерок шелестит топольками. И тут раздался крик Михи Баночкина. Он забыл, что хромой, подскочил к зрительской толпе:

— Саня, давай! Жми!

— Давай!

— Последний раз!

— Еще!

Толпа вдруг взорвалась возгласами поддержки. Во дают! Даже не ожидал от них такого участия. Видно, успел какой-никакой авторитет заработать за эти дни.

И легкость посетила. Не волной, а будто свежий ветерок, словно энергетику от коллег подхватил. Собрался с силами и рванул. Застыл на полдороге. До перекладины пять сантиметров осталось!

— Еще, чуть-чуть!

— Ну!

— Морозов! Ядрёна сивуха! Дожимай!

Легкий дрыг ногами, чтобы сорвать мертвую точку. Рывок из последних сил — и зацепился подбородком за турник.

— Молодец! — чуть ли не прыгал Баночкин, но, опомнившись, заохал, припадая на ногу.

А я спрыгнул вниз. Во рту вкус железа, будто после кровавого боя. Коллеги хлопают меня по плечу, кадровичка улыбается, Антошенька зыркает, а проверяющий что-то хмуро помечает в своих писульках, молча, как маньяк.

Я с видом победителя ухожу в закат. На самом деле я поспешил укрыться в школе. Там из водопроводного крана напился воды. Почему-то она показалась самой вкусной водой в мире, будто из школьного водопровода бежал чистейший родник.

На душе тепло и приятно, не потому что сдал, а потому, как поддерживал меня народ. Ведь они сами, в большинстве своем, завалили зачет. Я из немногих, кто сдал все три дисциплины (считая огневую). А они все равно порадовались за меня. Оказывается, менты — не такие уж и плохие люди. А некоторые очень даже симпатичные и меткие…