— Работа, Мухтар, работа, — произнес я заветное слово.

И о чудо! Пёс сам подбежал ко мне и подставил голову под ошейник. Я застегнул ошейник, намотал на руку поводок и торжествующе вывел кобеля из клетки. Ну вот… Теперь я кинолог. И нам предстоит выезд на нашу первую кражу…

Я вышел к крыльцу ГОВД. Там нас ждал уже канареечного цвета с синими полосами милицейский «бобик». Внутри народу битком, я пока не понял, кто здесь кто. Мухтара определили в кандей, он привычно и на удивление послушно запрыгнул туда. Даже слово «работа» не пришлось произносить.

Я втиснулся на заднее сиденье. В ногу вдруг уперся угловатый чемодан, похожий на огромный беременный дипломат. За чемоданом кто-то был, наверное, криминалист.

— Едем! — скомандовал Трубецкой, он сидел корольком на переднем сиденье. Потом повернулся ко мне и зло хихикнул: — Ну что, Морозов? Твой первый выезд, как кинолога. Вся страна на тебя смотрит… и Зарыбинск. Смотри, не подведи, а то ниже кинолога уже некуда спускаться. Разве что в ППС… Но у нас их нет, это тебе в область надо будет. Ха-ха!..

И Антошенька мерзко захихикал.

Скрипя тормозными колодками и переваливаясь с боку на бок, как хромой старик, видавший виды УАЗ свернул с асфальта и выехал на улочку с частными домами. Как и в любом некрупном и старом советском городе, частных домов в Зарыбинске было вообще-то много. Это потом многоэтажные застройки выдавят все — от хибар до коттеджей. А пока что никто особенно не удивлялся, видя на городском газоне пасущуюся корову, «минирующую» заодно и асфальт.

Машина еще раз качнулась и встала. В УАЗ-ике воняло мазутом, старым войлоком и Мухтаром. Когда пёс в вольере, не так заметно, что от него несёт. Надо бы исправить досадность, на речку его, что ли, сводить, а то как-то неудобно перед коллегами.

Тьфу, блин! Мусоров коллегами назвал! Ну что теперь? Раз я волк в овечьей шкуре, буду привыкать мыслить и выражаться соответствующе. Пускай помыслы совпадают с высказываниями, так меньше вероятность проколоться.

Из машины мы вывалились с разных дверей разом. Вальяжно выгрузил свое тельце оперок, а мы, с галёрки, посыпались на улицу как медяки из разбитой копилки.

Оказалось, что нас там вообще шестеро было — я, четверо ментов и криминалистический чемодан.

В погонах я разбираюсь, в должностях ментовских — тоже немного, но вот сейчас такое время, что форму все одинаковую в МВД носят, разве что кроме пожарных, что тоже сейчас к штату милиции приписаны, те, вроде, в оливковых мундирах щеголяют.

Но по ходу «пьесы» я разобрался, что с нами в наличии криминалист, следователь и участковый. Водила из бобика не вылез. Откупорил пакет с кефиром и слушал себе птичек.

Мухтара я не стал пока доставать, хотя он скулил и скребся. Надо пока самому осмотреться, понять, что за кипиш тут обозначился, а уже потом кинологическую деятельность изображать. Что там надо говорить? Нюхай? Ищи?

Вошли мы во двор с редким заборишкой, спугнули мелкого Тузика. Тот, завидев серую с красными околышками на фуражках правоохранительную делегацию, гремя цепочкой, мигом спрятался в будке. Почуял, наверное, трус, что от нас настоящей собакой пахнет. На крыльцо выскочила хозяйка, сердобольная женщина с этаким виновато-грустным лицом в платке ситцевом, который умело закрывал седые пряди. Если бы платок черный был, подумал бы я, что умер кто-то, настолько была сильна в ее молящих глазах скорбь-печаль.

— Что делается, ой, люди добрые, помогите, товарищи! — причитала она, но слез не лила. Умеет и без слез плакать.

— Спокойно, гражданочка, — проговорил молодого и тощего вида следак (раз с планшеткой и листочком наготове, значит, следак). — Разберемся… Что у вас случилось?

— Украли!

— Что украли?

— Все украли!

— Так, — вмешался Трубецкой, видя, что следак не особо пробивной парень. — Давайте по существу. Что, где, когда?

Произносил оперок всё это с властным пренебрежением, будто предлагая сыграть в известную телеигру.

— Серебро столовое украли… Оно от бабки досталось. Вытащили, ироды. Пришла с огорода, открыла шкапчик, глядь! Нету ложек! Ой, что теперь будет-то?

— Ничего страшного, купите себе новые ложки, а пока можно и руками поесть, — сочувственно покивал следак. — В Узбекистане так и делают, сам видел…

Я даже немного усомнился в его адекватности. Он реально сейчас так успокаивает? С виду — сказал это на полном серьезе. Я присмотрелся к сотруднику. В звании старлейном (самое распространенное звание у них, что ли?), с несуразной ершистой щеткой черных усов под носом. Глаза какие-то слишком выразительные, что у бешеного зверя. Но при этом спокойные и немного задумчивые. Странное сочетание. Короче, мистер Бин, только высокий и с усами.

— Да не кушали мы ими! Берегли на потом. Для трапезности у нас алюминиевые ложки имеются, со столовой я принесла. Ой… — поняв, что сболтнула немного лишнего, женщина прикрыла рот ладошкой. Но из нас никому дела не было до преступления века — кражи гнутых алюминиевых ложек из школьной столовки.

Трубецкой еще поспрашивал потерпевшую, а мы пошли в дом. Постройка стандартная — крыльцо, сени, дальше прихожка-кухня с печкой, столом, вешалкой для одежды и холодильником. Оттуда выходы в пару маленьких (меньше вольера у Мухтара) комнаток.

Убранство богатством не блещет. На стене ходики с гирьками, под ногами половики, на оконцах герань, занавески и трехлитровая банка с похожим на кастрированную медузу — чайным грибом. В углу рукомойник, а под ним помойное ведро. На раковине кусок хозяйственного мыла и пачка советской соды.

Сколько лет живу, почитай уже вторая жизнь пошла, а все одно в толк не возьму — что же такое сода? Что-то поразительное… Ею и горло можно полоскать, и унитаз чистить, и пироги с ней печь.

— Так, хозяйка, показываем, где что лежало… — командовал Трубецкой.

Оказалось, что ложки-поварешки из ценного металла хранились в буфете в особом месте — в коробке из-под обуви. Причем коробка была на месте, а приборов и след простыл.

Криминалист — в звании лейтенанта, но типичной математическо-студенческой наружности. Окуляры на глазах, челка набок, пытливый взгляд. На вид возраста неопределенного, можно и двадцать дать, а можно и тридцать. Взгляд слишком заумный, будто сопромат с первого раза сдал, но немного по-ученому рассеянный и в то же время сосредоточенный. Ростом и сложением неказист, но не дрищ. Недосередняк. Студент, в общем.

Валентин Ефграфович Загоруйко — всплыло в моей голове имя криминалиста как по щелчку пальца.

Так вот этот Валентин нацепил резиновые медицинские перчатки и взял коробку. Осмотрел на просвет в косом свете, что падал с окошка, из-за герани. Потом достал пушистую, как бабушкина шаль, кисточку, обмакнул ее в какую-то алюминиевую баночку, похожую на ту, что используют для плёнок с диафильмами. И молча стал мазать. Следы, наверное, искать…

Пускай ищет, коробушку трогает. Мне ведь наверняка скажут собакой занюхать сей предмет, чтобы след взять. А следы я могу только сам брать, и без собаки, и то, если они на свежем снегу отпечатались.

Следак стал что-то писать в планшетке, по углам зыркать, наверное, обстановочку фиксировал. Как там называется? Осмотр места происшествия? Скорее всего, да…

Пожилой участковый уковылял по соседям, справки наводить. Криминалист пощелкал фотиком со вспышкой и снова стал кисточкой своей предметы мебели марать. А я стоял и делал умный и чрезвычайно рабочий вид.

— Ну все, Александр… — кивнул мне криминалист Загоруйко. — Можете взять объект для занюхивания.

На «вы» такой ко мне. Ха! Интеллигент… И протягивает такой коробочку, главное… Грязную, чем-то вроде сажи вымазанную. Сам же измарал и мне сует.

— Нет уж, Валентин, оставьте себе, — говорю, — Кушайте с булочками…

— Не понял? — и зенки на меня сквозь окуляры свои толстенные пучит, будто я с планеты Плюк и говорю с ним на чатланском.

— Предмет сей, Валентин Ефграфович, — неспешно начал объяснять я несмышленышу прописные истины собако-розыскного дела, — не годен теперь для занюхивания. Ты же сам следочки все зауничтожил. Запашок своим душком перебил.