Как только по телевизору пускали длинный рекламный блок, квартира оживала. Кто-то стремился в места общего пользования, кто-то спешил погреть ужин.

Вбежал вечно торопящийся Сашка.

– Привет героической матери и труженице швейной промышленности! Как, взяли тебя на работу?

– Нет.

– Разочарована?

Алиса скорбно улыбнулась.

– Главное моё разочарование – отплытие Фродо Бэггинса с эльфами.

– Да, жалко, что у книжки продолжения нет. А насчёт работы не расстраивайся, другую фирму найдёшь. Сейчас их видимо-невидимо.

– Понимаешь, без института все приличные места для меня закрыты, а неприличные мною не рассматриваются. Что остаётся? Модельной внешностью я не обладаю, «предпринимать» ничего не умею… А пособие на ребёнка меньше, чем ничего.

– Не парься ты, для девушки с головой сейчас куча возможностей. Бывай!

Соорудив два бутерброда (себе и собаке), он улетучился.

«Только вот этой кучи я пока что не вижу».

Алиса терпеливо дожидалась Марцеллины Львовны. Наконец и та выползла со своим знаменитым пятилитровым чайником.

– Марцеллина Львовна, если не трудно, расскажите мне, пожалуйста, о прежней хозяйке моей комнаты, – девушка отложила газету и приготовилась слушать.

– А зачем вам, Алиса?

– Ну, просто интересно, – она смутилась. – Живу вот сколько лет, а узнать до сих пор не удосужилась. Валька говорила, старушка какая-то…

– Да.

– Что – да?

– Жила. Старая дама.

– Ну, я понимаю… – Алисе неприятно было вытягивать сведения из человека, который явно говорить об этом не желает, но любопытство уже пришпоривало её. Самой себе она казалась терпеливым рыболовом, который пытается выудить не леща на зорьке, а информацию.

– А какая она была?

– Из «бывших».

Это понятие вмещало в себя так много, что требовало детального рассмотрения.

– А вы, извините, разве не из «бывших»?

«Сова» вскинула птичью головку.

– К вашему сведению, Алиса, мой дед, Ардальон Петрович Сыромятин, был купцом первой гильдии, официальным поставщиком императорского двора! Его кожевенные мануфактуры известны были по всей России!

Алиса примирительно улыбнулась.

– Да ведь я и не спорю, Марцеллина Львовна. И что же?

– Дед, мир его праху, успел после переворота уехать во Францию, а отца в тридцать седьмом расстреляли, – она так и сказала – «после переворота», а не «после революции».

– А дальше?

– Дальше? – она поправила очки. – Дальше маму отправили «на поселение», а нас с Лерой отдали в детский дом. Сюда мы въехали уже после того, как «Хозяин» преставился, где-то… да, где-то году в пятьдесят восьмом – пятьдесят девятом.

– И эта старая дама…

– Жила здесь. Прежде вся эта квартира принадлежала ей.

– Как?! ВСЯ квартира?

– Целиком.

Алиса попробовала представить себе, что значит быть владелицей такой огромной квартиры, но не смогла.

– Этих-то комнат раньше не было – вашей, Валентининой, Валерия, – Марцеллина небрежно взмахнула рукой, как бы отметая столь ничтожные вещи. – Большую залу перегородили спешно, стены, естественно, не капитальные – так, доски, штукатурка сверху. Потому и слышимость колоссальная – чихнёшь, а за стеной скажут: «Будьте здоровы», верно?

– Верно, – согласилась Алиса. Храп соседушки справа и скрип кровати соседей слева успешно отравляли ей жизнь все шесть лет.

– Мы с этой дамой, хозяйкой-то бывшей, и не общались вовсе – белая кость, голубая кровь.

– Но ведь вы тоже дворянка, Марцеллина Львовна, вы же сами рассказывали!

Старушка сконфузилась.

– Видите ли, Алиса, мой дед получил дворянство только в 1906-м году, а род Люции Карловны фон Штольберг насчитывал… Бог знает сколько поколений этих самых знатных предков. Так что, естественно, сия особа полагала нас нижестоящими.

Алиса спряталась за газетой.

– Извините, Марцеллина Львовна.

– Мне… да, мне надо бежать, а то фильм идёт, – засуетилась та. – Кажется, сейчас там должно всё раскрыться!

– Что – раскрыться?

– Всё, – убежденно заверила старушка. – И вот ещё что, Алиса. Вы не стесняйтесь, Максика почаще ко мне приводите, нам вдвоём ведь веселее. А у Леры ребёнка не оставляйте, он там набирается всякой чепухи. Знаете, она даже учит его играть в карты!

Алиса едва сдержала смех.

– Конечно, Марцеллина Львовна. Обязательно, Марцеллина Львовна. Извините, что отняла у вас время.

Марцеллина поползла на встречу с жаркими латиноамериканскими страстями, а Алиса направилась в свою комнату.

«Мы пойдём другим путём, как никогда не говорил Володя Ульянов». Вытащив припасённую на чёрный день коробочку мармелада, девушка постучалась в дверь напротив.

– Можно?

– Кто там? Алиса? Прошу, дорогая, – грассируя, произнёс голос, неотличимый от голоса Марцеллины Львовны. Алиса предполагала, что французский прононс Калерия изобрела себе только для того, чтобы их не путали по телефону. Вместо «прошу» получалось «пгошу», вместо «дорогая» выходило «догогая». Это звучало так трогательно, так старомодно, словно смотришь фильм о балах, о маскарадах, об игре «в фанты» и катаниях на коньках по замёрзшей Неве…

Алиса вошла и огляделась. Комната была просторной, светлой (не то, что у неё), да ещё и с эркером. Калерия Львовна невыносимо гордилась этим и чванилась перед сестрой, с которой в последнее время из-за Макса держалась на ножах. По стенам развешено было множество фотографий в овальных, прямоугольных и квадратных вычурных рамках, с которых группами и поодиночке смотрели разнообразные выцветшие личности. Пахло здесь всегда одинаково: слегка нафталином, немного – прогорклым маслом с примесью лекарств и очень сильно – пыльными занавесями. Обычный запах комнаты, в которой давно живёт пожилой человек, а окна никогда не открываются.

Калерия, сидя очень прямо на жёстком венском стуле, сосредоточенно вязала.

– Садись, почаёвничаем, – людей, которые ей нравились, она удостаивала милостивого «ты». – О, и мармеладу принесла? Умница, Алисочка. Вынь-ка из буфета что-нибудь вкусненькое.

К слову сказать, в буфете Калерии Львовны «что-нибудь вкусненькое» никогда не переводилось – будь то пряники, сушки или печенье. Алиса достала вазочку с курабье и чинно уселась за стол, сложив руки на коленях.

– Дело какое, или так просто?

– И то и другое. Калерия Львовна, а к чему снится лифт?

– Лифт? Вот озадачила. Возьми-ка с полки сонник. Та-ак, сейчас посмотрим… Ты сама в нём была?

– Сама.

– А спускалась или поднималась?

– Поднималась, – она провела рукой по лбу, снова вспоминая тот кошмар.

– «Вы быстро разбогатеете и подниметесь до высокого положения», – поправив такие же, как у сестры, очки, прочла Калерия.

– А потом лифт остановился и стал падать, – задумчиво сказала Алиса.

– «Сначала вам будет угрожать опасность, а затем вас сокрушат и обескуражат неудачи».

В сонник Алиса верила не больше, чем в снежного человека, поскольку не раз пыталась истолковать свои странные сны, а получалась белиберда. Ну скажите на милость, что можно понять из объяснений, если она видела во сне красивого мужчину, и пакостная книженция предрекла, что Алиса будет «наслаждаться жизнью и завладеет состоянием». Не успела она обрадоваться, как прочитала: «Брови – неожиданные помехи встанут на вашем пути». Естественно, красивый мужчина был с бровями, как же он мог быть без бровей? Вот теперь и думай: ждёт её состояние или помехи? Что важнее: мужчина или его брови? Оказавшись несколько раз в тупике, она больше уж не пыталась разобраться в противоречивых толкованиях. Может быть, всё дело было в том, что сонник напечатали ещё до 1917-го года, и объяснения в нём не отражали нынешних реалий? Возможно ли, что до революции людям виделись совсем другие сны?

– И ещё, Калерия Львовна… – Алиса без зазрения совести пустила в ход одну из своих обольстительнейших улыбок. – Расскажите мне о Люции Карловне фон Штольберг.

– Вот оно что… – Калерия задумалась. – А что ты хочешь услышать?