Некромайтер повернулся, скрипнуло седло.
«Мой господин, у вас кровь на перчатке».
«Да?»
Морер тайком слизнул её.
«Пора валить отсюда. Сейчас начнётся», – и он с весёлым любопытством глянул на неясные силуэты домов. «И что это вам вздумалось, хозяин, охотиться на землях вашего брата? – Штерн распростёр хрустальные крылья, готовясь к прыжку. – Будто мало дичи в ваших собственных угодьях». «Чужое-то слаще, а?» – хохотнул тот.
И тут в ночи раздался отчаянный вопль.
– Мамочки! Мамочки мои-и-и! Люди добрые!
Захлопали двери, заполыхали факелы, послышались встревоженные окрики. А рыдающий голос всё тянул в безнадёжной тоске:
– Разорва-а-ал… как есть разорва-а-ал мою дитятку ненаглядную оборотень окаянный, только на минуточку отлучилася-а-а-а…
Ему вторил собачий вой.
«И почему они всегда так орут? – с неудовольствием обронил всадник, повернув белое лицо, похожее на морду дохлой мурены. – Летим!»
И Штерн со своим седоком взмыл в небо, на котором уже проступали робкие бледные звёзды.
Близилось утро, когда вдали показались стены Мертвятника. Дракон, предвкушая заслуженного тельца и отдых, быстрее замахал крыльями… и тут всадник резко натянул поводья. Перед ним заполошно кружился голубь. Словно потеряв всякое соображение, кидался вверх и вниз, туда и сюда, дождём сыпались цветные пёрышки.
– Что за фокусы?! Пшёл!
Морер занёс стальной кулак, чтобы пришибить наглую тварь, но птица спикировала чуть не ему в лицо, мазнув крылом по забралу, и сгинула.
«Что это было, хозяин? Бешеный фантом?»
«Если бы… Отправляемся в Карбоник, Штерн. Приказ отца».
Он разговаривал сам с собой за неимением другого собеседника.
Сначала удивлялся полному, абсолютному одиночеству. Потом пришло раздражение, потом – отчаяние. Затем он испугался. Со временем прошёл все стадии: от алого бешенства до вялого бессилия. Был даже период, когда он упивался своим положением, находя в нём какую-то горькую радость. А потом просто привык.
– Что бесит: многие «создатели вселенных» (я разумею авторов фэнтези) имеют претензию вставлять свои стишки, как будто и без них не тошно. Например:
«Герои мифов и легенд,
Сыны Урании прекрасной
Стоят на страже. Тьма и Свет
Мечу и Посоху подвластны.
Конь бледный, скаля жемчуга,
Дрожит, покрытый снежной пеной,
А чёрный конь, узнав врага,
Чепрак рвёт в клочья драгоценный.
Две грани острого клинка,
Две стороны одной медали:
Любовь – вражда, утёс – река,
Тепло руки – и холод стали.
Друзья давно минувших лет,
Герои детских сновидений…
Вы – те, кого уж больше нет!
От вас остались только тени.
Но стоит лишь закрыть глаза,
Как снова оживает сказка,
И волшебство, и чудеса,
И жизнь, и смерть под общей маской».
Ага, как же, стоят они на страже! Делать им, что ли, нечего? А про коней вообще не понял. Это намёк на Апокалипсис? Типа «всадники Апокалипсиса», «конь блед»… А куда ещё двух лошадок девали? Куда, мне интересно, на колбасу? И отчего они враждуют? Так и знал, что это вздор. И тени, тени! Ой, держите меня семеро! Какая высокопарная ахинея! Графоманы чёртовы. Да я бы с такими «перлами», извиняюсь, в сортир не пошёл. Бездари! Так и тянет повеситься на Иггдрасиле! Шутка. Это я так шучу. А магусы-то у них каковы, магусы! – Он ядовито захихикал. – Курам на смех, ей-ей! И из глаз-то у всех «глядит Тьма» (или «мудрость веков»), и молнии-то «срываются с кончиков пальцев», и навершия-то посохов «посылают слепящий луч света»! Да ещё все эти разнокалиберные Разрушители, Вершители-нарушители, Губители и Гонители, Светлые и Тёмные Мессии, Неназываемые и Вызываемые, Предтечи, Князья Света, Тьмы и прочие отпрыски Высших Сил – и обязательно с БОЛЬШОЙ БУКВЫ… Очередная фэнтезийная псевдосупердрянь. Только где тут художественные достоинства? А? Где, я вас спрашиваю?! И кому они вообще нужны, достоинства эти? Мне, что ли?!
Разозлившись, так ткнул в столешницу, что превратил перо в какую-то нелепую кисточку.
– Уф-ф… Ну и чушь. Где ж мне купить плазмотрон? Может, удастся застрелиться? Вот многие зовут меня противным занудным старикашкой, который злобно пукает на популярных литераторов. Да к тому же отягощённым манией величия, раз я всё критикую. Но это моя точка зрения и больше ничья. Я имею на это право, господа, имею! Потому что очень, очень стар и прочёл все книги на свете… Ну, раз так полагается, у меня тоже будет много ББ – Больших Букв. И маленьких тоже.
«– Туру туру туру-ру! Ту-ту-ту ру-ру! – пел рожок, объявляя сбор.
Оживлённые возгласы, звон сбруи, приглушённый мягкой хвоёй стук копыт. Голоса, мелодичностью спорящие с флейтами.
– Аэлорн! Позвольте выразить вам восхищение, мой друг, опять у вас ягдташ полон.
– Пустяки, милейший. Горько признаться, но наследник снова меня обошёл.
– Ах, это просто невыносимо, его проклятый сокол бьёт без промаха.
– Разве это удивительно? Птица выучена в Троллидоре.
– Всегда ему достаётся самое лучшее… Не то чтобы я завидовал, вы меня понимаете, но… как-то несправедливо.
– О какой справедливости вы толкуете, если речь про принца…
– Сюда, сюда! Скачите к нам, мы давно ждём вас!
– Туру туру туру-ру! Ту-ту-ту ру-ру-у-у-у… – в последний раз прогудел сигнальный рожок.
Эльфы от озера со всех сторон стекались к месту встречи. Демонстрировали друг другу связки дичи, мерялись добычей и хвастались ловчими соколами и ястребами. Под ногами лошадей прыгали пойнтеры.
– А он его влёт!
– Не успела стая подняться, как трое моих уже сидели на трёх тушках!
– И вот я срываю колпачок…
– Эверленн, вы победили и в этот раз?
– Право, здесь нет моей заслуги, друзья, – к прогалине выехал юноша с крупной птицей на руке, – этот сапсан поистине достоин королей.
Охотник любовно подул на перья сокола, и тот встопорщил их на крапчато-сизой спине, переступив по перчатке. Звякнули золотые бубенцы.
– Как его зовут?
– Шахид.
– Это опасное имя, имя смертника. Он у вас разобьётся.
– Да что вы!
– Непременно разобьётся. Предлагаю обмен: два моих лучших кречета за вашего.
– Помилуйте, Аэлорн!
– Пять. На выбор. И Визирь в придачу.
– Милостивый государь, не сочтите за дерзость, но Шахид это подарок брата, и я не расстанусь с ним ни за что. А что касается первенства, то… о-ох! – юноша шатнулся в седле, словно его ударили в сердце: радужный голубок прянул к нему с небес, кувырнулся и исчез. Пойнтеры взбесились от злости и залаяли, пугая лошадей.
«Дурной вестник. Какое-то несчастье…»
– Ваше высочество, очнитесь! Вам нехорошо? Может быть, одолжить духи?
– Соблаговолите принять мои извинения, господа, – возвысив голос, молвил Эверленн, – но я вынужден покинуть ваше благородное общество. Отправляйтесь во дворец, милорды, и захватите мой ягдташ. Жаль будет, если дичь пропадёт».
– А ведь смог! Удержался! «Эльфятина» присутствует, но никаких – внимание! – НИКАКИХ «остроухих, златокудрых, прекрасных, как день, божественных перворождённых»! Ай да молодец я!
Он так по-детски радовался своей маленькой победе, так трогательно веселился, что любой, кто стал бы свидетелем этого, прослезился б.
– Возьму с полки пирожок.
Самое удивительное, что под рукой материализовалась полка. А на ней фаянсовая тарелка с отбитым краем. А на тарелке румяный пирожок.
