— Думал, ваша.

— Куда мне такую-то… я ж тут на голом окладе сижу который год. Намекают, стало быть, что не рады… тоже повода ищут, да чтоб по-тихому, — Никифор засунул мятые фантики в карман. — Это управлению нашему подарок от неравнодушного гражданина. А ему, стало быть, в ответ грамоту и благодарность. Алён… ежели чего, то я, конечно, приду, да только… пользы-то от меня немного. Своих я вон еще утречком отправил, как бусы эти увидал…

Конопля успокаивающе погладила человека по плечу.

— Ничего, отобьемся как-нибудь, — Александр выпустил шарик силы, который близлежащие побеги поспешно обняли и уволокли в глубины синего поля. — К нам вот тоже подкрепление прибыть должно…

— Так… ежели чего, вас же после и обвинят… что устроили тут…

— Это, — Александр создал еще один шар, вдвое против прежнего. — Это если останется, кому обвинять…

— Это он шутит, — поспешила заверить Аленка. — А вы, дядь Никифор, не переживайте… мы тут комиссию ждем. Высокую… от самого государя-императора… он и разберется, и с коноплей, и с Свириденко.

— Комиссию?

Слово было простым и понятным, а потому, сколь ни странно, успокоило.

— Будет ли толк от той комиссии… в Осляпкино вон каждый год катаются, что на праздник. И все-то потом довольные друг другом… но если что… кой-какие бумажки у меня есть. Для комиссии…

— А вы зачем вообще приехали-то? — прервала бормотание участкового Аленка.

— Приехал? Ах да… — он хлопнул ладонью по лбу. — Люди тут пропали. Утречком Севрюгин заявление подал. Дескать, отправил специалистов оценить состояние земель, а они взяли и сгинули.

— Тут? — Аленка нахмурилась.

— Тут.

— Какие тут у Севрюгина земли?

— А вот того не знаю… но утверждает, что их оборотни задрали и сожрали.

— Ложь! — возмутилась Аленка.

— Тише, тише… я знаю, что ложь… этакую пакость жрать ни один вменяемый зверь не станет, не говоря уже о человеке. Но вот проверить сигнал обязан. Сигнал от машины тут пропал… на этом вот месте, — он криво усмехнулся. — Теперь же ж везде технологии… Севрюгин за своими людьми приглядывает. Начальство мое за мною… хотя тут, конечно, связи нет.

— Тогда как он определил?

— Ну… говорит, позвонили, сказали… а потом сгинули. А так-то думаю, что он их сюда услал пакость какую утворить. Но чегой-то не так пошло.

— В конопле заблудились, — ответил Александр, уже чувствуя, у кого можно спросить про потерявшихся специалистов. Заодно, глядишь, и результаты оценки земель узнать получится.

— Стало быть, не видели?

— Не видели, — ответила Аленка. И Александр кивнул, подтверждая, что тоже не видел.

— Так и напишу… следов борьбы не обнаружено. Машины тоже… небось, медведи машину жрать бы не стали…

— Не стали бы, конечно. И людей тоже…

— От и ладно, — он развернулся и двинулся к машине. — От и хорошо…

— Погодите, — окликнул участкового Александр. — А звать-то вас как?

— Так Никифор я… Мишуков. А тебе зачем?

— Да… записать. Мне наставник еще когда говорил, что, если с памятью плохо, то записывать надо. Вот я и записываю… слушайте, а вы случайно не знаете, где коня взять можно?

— Коня? — этакого вопроса от Александра явно не ждали. — Так… у меня-то есть, да только… он старый совсем. А вам зачем?

— В гости собираются, — Аленка погладила лист. — Марусю с Таськой пригласили вон… наряды есть, карета тоже. Коня не хватает. Хотя…

Мысль, пришедшая в голову, была дурной, наверное, впервые Аленка ощутила тот прилив нездорового энтузиазма, который прежде был свойственен лишь её братьям.

— Будет вам конь, — сказала она. — Если, конечно, сумеешь с ним сладить. Но смотри, он еще та заразина.

Глава 16 В которой речь идет о сложных жизненных обстоятельствах и охране природы

«И что с того, что я выгляжу, как лось? В душе-то я бабочка…»

Из беседы с психоаналитиком.

Желтый автобусик остановился перед конторой. Полковник Черноморенко встал и, окинувши подопечных недобрым взглядом, сказал:

— А ну тихо мне! Всем сидеть и чтоб… мышь не пробежала!

— Куда? — уточнил Самохин.

— Что куда?

— Куда не пробежала? Туда? Или обратно?

Бестолочь…

— Разжалую, — буркнул Черноморенко, выбираясь из автобусика. И главное, знали же, кто поедет, а выделили… ощущение, что не просто детский, а начальной школы. Оно-то, может, по состоянию души и соответствует, а вот сидеть в этих креслах неудобно.

Кости все трещали.

И главное, племяннички, чтоб их, чувствуя настроение, смолкли.

Ненадолго, но… не к добру оно, когда дети затихают.

Черноморенко осмотрелся.

— Вроде тут, — сказал Богдан, выглянув в окно. — Но тут связи нет, так что я по примерным ориентирам…

Пахло…

Да нормально так пахло.

Слева находился невысокий домик аккуратного вида, обнесенный к тому же палисадничком. В палисадничке цвели цветы. Цветами же и пахло.

И вовсе вдруг стало мирно и спокойно.

Вправду, чего это он распереживался? Будто сам дитя малое… ну задание… ну странное… можно подумать, первая начальственная блажь на памяти Черноморенко. Коровы…

Коровники…

Справятся, как-нибудь.

Для начала разобраться надобно, куда идти. Но тут дверь конторы, над которой висела табличка с надписью «Контора», причем сделанная явно вручную, открылась. И на крылечке появился человек, показавшийся смутно знакомым…

Очень знакомым.

Да быть того не может!

— Петрович? — осторожненько поинтересовался Черномор, ибо вдруг да ошибся. — А мне сказали, что ты… того…

— И этого! — Петрович позволил себя обнять. — Да тише ты, придушишь… стало быть… это ты дядюшка с племянничками, которым срочно надо научиться коров доить?

И прищурился этак, с насмешечкою.

— Я, — признался Черномор с трудом сдерживая улыбку, потому как…

Просто потому.

— Ань! — голос у Петровича ничуть не изменился. Поднялась с крыши стайка голубей. Матвеенко, высунувшийся было из автобуса поспешно вернулся на место. А из конторы вышла женщина. — Знакомься, это моя супруга. Аннушка.

— Казимир, — Черноморенко позволил себе поцеловать протянутую руку, ибо сама мысль о том, чтобы пожать её, казалась сущим святотатством. — Черноморенко…

— Ань, ты там мальчиков прими. Покажи, где у нас что… оформим позже, как понимаю? А мы тут со старым знакомым перекинемся парой слов.

Черноморенко кивнул.

И задумался.

Выглядел Петрович… хорошо, особенно для покойника или на край глубокого инвалида, которым ему бы быть. И на возраст свой… а сколько ему лет-то? Когда Черноморенко только-только в учебку пришел, Петрович уже был старшим инструктором.

А теперь…

— Идем, — сказал Петрович, чуть нахмурившись.

— А… там ребята хорошие, но шебутные. Как бы… не обидели невзначай.

— Аннушку? — Петрович широко усмехнулся. — Поверь, не обидят… сейчас она еще девочек позовет… а мы поговорим… стало быть, не ошибся я. А уж решил, что мерещится на старости лет… все ж годы уж не те… но не думай. Тебя, обалдуя, я и сейчас в бараний рог согну. Вон, харю разъел на казенных харчах.

Шел Петрович неспешно. И выглядел обыкновенным человеком. И… ощущался тоже.

Человеком.

Обыкновенным.

Стало быть, от дара его прежнего ни капли не осталось.

— Что тогда приключилось? — тихо спросил Черноморенко, не уверенный, что ответят.

Он сам в тот год капитана получил.

И медаль.

А к ней — месяц в госпитале, что так-то и не мало, хотя и немного. Да когда вышел, то узнал, что Петрович то ли погиб, то ли был серьезно ранен, а после от ран и скончался.

— Да… в общем, проводили разведку дня. Должны были на том участке газопровод тянуть, вот и смотрели. Рельеф там, наличие препятствий… корабли, старые боеприпасы, неровности с расщелинами и прочая мутотень. Частью шли батискафы, а когда возникали сомнения, то и я с ребятами. Так-то работа спокойная, мирная даже… я ж уже в годах был, подумывал как раз после и на пенсию податься.