— Ага, наш Ежик не очень умный! — весело отозвался Крис, как истинный детдомовец уже сожравший свою порцию куриных даров и алчно поглядывавший в чужие тарелки.

— Банк-то они обнесли, но даже не подумали о защитных заклинаниях, — перехватил инициативу Леам. — Ну, их законники по горячим следам и выцепили. Банда сразу смекнула, в чем дело, а наш дурачок ничего не понял и попался с полными карманами золота, во все стороны фонящего «антиворином».

— Это заклинание такое, — пояснил Ксавьер в ответ на недоуменный взгляд Марины. — Весьма простенькое, но зато незаметное: при несанкционированном разрыве контура помечает все находящиеся внутри предметы и посылает хозяину сигнал о пропаже.

— Тоже такое хочу, — вздохнула Марина, вспомнив, как в незапамятные времена бумажных журналов безуспешно искала выдранную кем-то из ее класса страницу по русскому. Лица подозрительно виноватыми были у многих, но украденное не «зафонило» ни у кого, а самой шариться по сумкам и карманам Марине закон не позволял.

В итоге тогда влетело всему учительскому коллективу: и коллеге-русичке, подтолкнувшей детей к подобному деянию, и ей, как классному руководителю, и остальным учителям — чтоб неповадно было оставлять документацию без присмотра. А журнал заставили переписывать. А потом еще раз, потому что с психу многие налепили ошибок, а директриса придерживалась железного правила — не более одной печати «Исправленному верить» в год.

Так что, когда появилась возможность перехода на электронный журнал, Марина первой проголосовала «За». Правда, потом оказалось, что бумажный все равно надо вести, потому что электронный вечно глючил и то не открывался, то вовсе не сохранял данные.

Да и компьютеры, которыми «обеспечили» в тот год каждый кабинет, работали с такой скоростью, что Марина предпочитала ставить оценки в свою личную записную книжку и уже дома заполнять журнал на нормальном устройстве, не зараженном цифровой версией болезни Паркинсона.

Подумав об отчетах и припадочном электронном журнале, Марина резко помрачнела. А, помрачнев, осознала, что, оказывается, почти весь день, за исключением краткого приступа апатии, была в приподнятом настроении духа, чего с ней не случалось уже очень давно.

Она даже отодвинулась от стола, ошарашенная этой мыслью, и невидящим взглядом уставилась в окно. Надо же. Столько лет жила в тухлом унынии, будто таская на себе свинцовый плащ, а тут вдруг и дышится легко, и перловка вкусная, и даже делать что-то хочется. Здесь какое-то солнышко особенное, что ли?

— Что-то не так? — сдвинул густые брови Ксавьер, а Крис и Леам замерли с недонесенными до рта ложками, разглядывая ее ошарашенный вид.

— Нет-нет, все хорошо, — заверила их девушка. — Кушайте, не отвлекайтесь. Это я так…

Ребята пожали плечами и продолжили ужин. А Марина вдруг сообразила, что впервые сидит с магиками за одним столом, практически касаясь их локтей, и нисколько их не опасается.

Она с любопытством оглядела их.

Крис во время еды открывал рот так, будто собирался загнать туда не ложку, а всю тарелку. Плечи он отводил вперед и сгибался над столом, как будто опасаясь, что эту самую тарелку у него заберут. Ел демон очень быстро, и будь перед ними какая-нибудь разваренная гречка, давно бы уже ускакал по своим делам, но перловка требовала поработать челюстями.

Воспитанный домашний мальчик Леам, напротив — сидел ровно, ложку держал почти изящно и никуда не спешил, так что не одолел пока и половины порции. Он старательно прожевывал каждую крупицу, и от активной работы челюстями его длинные уши смешно шевелились, рисуя в воздухе круги.

Ксавьер же сидел за столом с непроницаемым видом и свою порцию жевал так безразлично, что Марина сразу поняла: до вкуса ему никакого дела нет. Он просто ест, потому что надо есть. Потому что он тоже, как и она еще вчера, вкуса не чувствует, красок не видит и дышит с трудом.

«Рыбак рыбака видит издалека, — хмыкнул внутренний голос. — Полюбуйся на себя со стороны: так выглядит затяжная депрессия».

Марина послушно полюбовалась. Депрессия и правда выглядела бесперспективно. У Ксавьера было крупное телосложение, большие ладони, мощные надбровные дуги и глубоко посаженные глаза — типичный образ сурового викинга. С одним но: в отличие от древних воинов ее родины, которые всеми силами пытались устрашить противника, Ксавьер, напротив, старался свою внешность «обезопасить» и облагородить. Волосы были чисто вымыты и обстрижены до плеч, да и над бородкой он явно трудился время от времени, отчего она лежала ровно, нигде не торчала и поблескивала медью.

И все же весь этот типичный набор мужской силы был как будто придавлен к земле непомерной тяжестью. Видно было, с каким трудом Ксавьер заставляет себя есть, держать спину, разговаривать и вообще хоть что-нибудь делать.

— Что? — спросил мужчина, заметив ее пристальное внимание.

— Ксавьер, а за что тебя посадили? — спросила Марина.

Крис фыркнул в перловку, раскидав ее по всему столу, а Леам деликатно прикрыл рот ладонью и отвел глаза, чтобы скрыть улыбку. Ксавьер замер, поглядев на них укоризненно.

— Он не сидел, он нас сажал, — ответил вместо мужчины Крис. — В смысле, надсмотрщиком был.

— Куратором, — укоризненно поправил его Леам, покосившись на немногословного соседа, а затем осторожно пояснил Марине: — Ксавьер из уважаемой семьи. Его все знают. Ну, по крайней мере, все магики знают. И когда в тюрьмах из-за магиков стали возникать стычки и было принято решение создать отдельную колонию для несовершеннолетних, Ксавьера позвали в нее куратором: он, может, и без магии, зато его магики уважают.

— Серьезно? — удивилась Марина и обернулась к мужчине. — Извини, Ксавьер, я не знала. А как ты здесь оказался?

— Так же, как и все остальные, — угрюмо отозвался мужчина. — Хочу получить диплом, чтобы устроиться на работу, вот и подписался.

— Но ты же выглядишь, как человек, — не смогла не признать Марина. — Почему бы тебе просто не уехать в другой город, где тебя никто не знает, и не устроиться там?

— Потому что он законником хочет быть, — опять ответил вместо мужчины Крис.

— Юристом, — поправил его Ксавьер.

— Да один фиг, — отмахнулся демон. — Его до переаттестации просто не допустят, если хоть каких-нибудь местных «корочек» нет. А без нее на госслужбу не устроиться.

— Переаттестации? — уточнила Марина, обращаясь все же к мужчине. — То есть, у тебя уже есть юридическое образование?

— Да, но Освенское, — поморщившись, признал Ксавьер. — Только в Освении нынче законы другие, а Галаардские я невнимательно изучал: не думал, что когда-нибудь пригодится. Теперь надо переучиваться. А доступ в герцогскую библиотеку есть только у студентов и преподавателей Академии и ее выпускников. Герцог считает, что знания — это удел интеллектуальной элиты.

— Понятно, — кивнула Марина.

Она плохо понимала людей, которые по собственной воле желают всю свою жизнь посвятить юридической рутине. Но, с другой стороны, ее собственный выбор — стать обычным учителем в государственной школе — тоже был чем-то из разряда мазохизма.

«Ты просто не тот предмет выбрала, — фыркнул внутренний голос. — Могла бы получать надбавки за ЕГЭ, готовя к нему учеников. А ты вместо этого бесплатно провожаешь их туда и так же бесплатно дежуришь на экзамене. И репетиторство по музыке не взять: для этого образование другое нужно».

«И тридцать шесть часов не набрать, чтобы на любые попытки привлечь к иной деятельности, кроме урочной, возмущенно отвечать «у меня и так бешеная нагрузка!». А в итоге просиживать те же тридцать шесть часов почти забесплатно, — продолжила Марина. — Да, я в курсе, что я мазохистка и наивная дурочка, можешь не напоминать».

И опять, подумав о родном мире, она помрачнела и ощупала порталы, лежавшие в кармане. Этот мир определенно начал ее привлекать — своей живостью, не высосанными из пальца проблемами и широкими возможностями. И возвращаться в душные объятия ипотеки, политико-экономического бреда и смартфоноцентричного общества ей хотелось все меньше. Может, послать все к чертям и не возвращаться?