– Я добивалась этого с момента её сотворения... Не знаю, каким чудом, но она ожила. По прошествии месяцев бесформенная масса с перепончатыми крыльями стала напоминать летающий цветок, а каких-то полторы недели назад она беспрекословно подчинялась мне. Теперь же – птица владеет интеллектом, настоящим, таким, как у нас, мастер Алериц.

– Ты заблуждаешься, дочь, – последнее слово удивило её. – Целые века долгих изучений, лучшие умы нашего доминиона и всех известных нам материков, сами магические существа, сотканные из элементарной материи или попавшие в наш мир из других измерений – все они позволяют сказать одно. У иллюзий нет ничего, ни души, ни сердца, ни мозга. Иллюзая, как и голем, – послушный конструкт в руках создателя. То, что ты ошибочно принимаешь за желаемое, – всего лишь частица твоего сознания.

Овроллия покрутила головой. Ласточка молчаливо смотрела на неё, будто Алериц гипнотизировал иллюзорное животное. Трубы заговорили вновь, со всех сторон:

– Мы с тобой гении, Овроллия. Мы привносим в мир что-то лучшее, пытаемся разгадать тайны бытия, открыть секрет бессмертия и излечить мир от язв войн, боли и страданий. Когда разумы всех людей перенесутся в разумы големов, тогда мир станет другим. Нам не из-за чего будет сражаться, мы будем равны друг перед другом. Представь, что твоё соперничество с Винесцорой канет в небытие.

– Мы с вами не похожи... Нет! – сдерживая гнев и слёзы, прорычала она. Птица помотала головой, не соглашаясь с мнением хозяйки. – Нет, не слушай его! Не слушай!

– Она – часть тебя. Просто ты боишься признаться себе, что...

– Хватит! – ей удалось перекричать гул из нескольких труб. – Слышать не хочу! Покажитесь! Мне надоело разговаривать с неживыми предметами!

– Дочь должна слушаться своего отца, – сказала труба за спиной. Ови обернулась, но никого не увидела. Искры из её правой ладони опасно покрывали пол крохотными точками, напоминающими тающую стеклянную пыльцу.

– Зачем это испытание?! – взревела чародейка, крутясь на месте в поисках точки обзора злодея. – Зачем вы подставили меня под кандалы верховного юстициара?!

– Ты должна была пройти путь Дирцы, осознать, каково это – быть избранной, – на этот раз голос был настоящим, откуда-то слева. – Сама из-за своей тяги к поганой диадеме ты не понимала свой статус. Тяга к материальному – это признак слабых людей и не людей тоже; тех, кто желает обсыпать перед смертью крипту со своей могилой или урной золотом. Акадари не такие. Мы не терпим излишней роскоши, а самоцветы используем для великих дел. Надеюсь, ты прочувствовала, как моей дочери было тяжело стать избранной, а позже – пасть из-за любви отца.

– Это не любовь, а симулякр! – Ови всмотрелась в выемку на стене слева. Казалось, под висящими лохмотьями там стоял он. Раздался ответ:

– А когда любящий отец отправляет свою дочь учиться в далёкую страну, прочь от своего и материнского тепла, – это не симулякр, дитя?

Овроллия обессилела и пала на колени. Ласточка замахала крылышками и застыла в воздухе.

– Лети, птица, – призвал Алериц, появляясь из тени. Его обнажённые руки были обезображены шрамами и старыми ожогами. – Оставь ту, кто пожертвовала семьёй в угоду амбициям. Да, дитя, я слышал твои разговоры с однокурсниками. Ты намеревалась остаться в Акадар Фрадуре, бросив родной дом, заниматься магией.

– Это наука!.. – на издыхании произнесла Ови.

– Это искусство, – отвечал он, заняв место у каменного постамента, напоминающего лекторскую кафедру. – А магия и наука – вещи разные, не тождественные друг другу, – мастер замолчал на какое-то время, с равнодушием разглядывая обессилевшую девушку. Затем произнёс: – Знаешь, когда Дирца умерла, я целый год ходил вне себя от горя. Заказал через Жерацира меч, желая покончить жизнь самоубийством. Почему меч? Потому что магия не должна убивать творца, а перерезать себе горло или вены стальными пластинами от големов с манежа – дело безвкусное, неизысканное, как и попытка сброситься с самой высокой башни или напасть на юстициаров, – Алериц опёрся грудью на постамент. – Именно мечом была построена величайшая цивилизация нашего мира – империя, ваш добрый союзник, лишённый по легенде дара магии из-за противостояния высшим силам. Я увидел в этом... символизм. Творца должен убить самый эффективный инструмент, доступный его рукам. Не молот, не стрела, не дубина. Меч. Дорогой, простой, но смертоносный и изящный в своей лёгкости.

Ласточка приземлилась рядом с Ови, клюнула её в руку и прощебетала:

– Теперь ты слушаешь его! Перестань!

– Я не понимаю... зачем нужно было подставлять меня? – спросила девушка. – К чему эти убийства?!

Алериц взглянул на неподвижную стальную деву и сказал:

– Какая беспечность с моей стороны не объяснить ей разницу между жизнью и смертью, но все закончилось так, как я и желал. Моя настоящая дочь и приёмная рядом со мной...

– Ещё ничего не кончено, мастер... – прошипела Овроллия, заряжая руку. Она пыталась прицелиться и схватить злодея нироузлами, однако почти всё его тело было скрыто постаментом. Птица села ей на плечо и приготовилась к атаке, ожидая команды хозяйки.

– Из второго туннеля, через который я провёл сюда свою любовь после осуществления нашего плана, не выйти без ключа. Он хранится под сердцем Дирцы, – спокойно сказал он. – Мы проведем остаток жизни вместе, дитя. Сначала я переселю твоё сознание в неё, – обезумевший скульптор кивнул на сестру-близнеца чародейки, – затем ты, став моей настоящей дочерью, перенесешь моё сознание в него, – он указал на массивную ширму, за которой виднелся большой стальной силуэт. – Наше открытие перевернёт эпоху! Нет же, все эпохи мира!

– Вытолкни его из-за укрытия, – прошептала Ови ласточке. – Я готова...

Стремглав иллюзорный силуэт бросился на мастера и начал его заклёвывать. Тот схватил птицу в две руки и, отойдя от кафедры, попытался отодрать её.

– Дочь! Защищай отца!

Чародейка пустила в него чары, мастера связало нироузлами по рукам и ногам. Однако неприятный металлический скрежет заставил её обернуться в тот момент, когда дева-голем плашмя ударила её мечом. Девушка отлетела к лестнице у постамента и кинула несколько чар в наступающую сестру-близнеца, но даже нироузлы отскочили от её укрытой простой мантией корпуса.

– Это металл, Овроллия, – проговорил связанный. – Лучшая выпускница должна знать, что обезоруживающая магия не действует на неживые предметы.

Птица, закончив с ним, кинулась на голема. Стальная дева схватила её свободной рукой и крепко сжала. Раздался неприятнейший писк, отозвавшийся в самом сердце хозяйки. Следующий удар металлического чудовища заставил её потерять сознание.

***

В себя Ови пришла на вертикальном столе с хватами для рук, ног и даже головы. Вокруг неё бегал Алериц, суетливо возящийся с пробирками, инструментами и толстенной книгой. Его шею и верхнюю часть груди покрывали свежие повязки, пропитавшиеся кровью. Дева-голем послушно стояла напротив пленённой, держа в одной руке клинок в ножнах, а в другой – потускневшую и омертвевшую ласточку.

– Пробудилась, дочь? – спросил он, не глядя на жертву. – Твоя дьявольская птица, когда клевала меня, выпила из меня много крови.

Чародейка отмолчалась. Дёрнулась, но хваты держали её крепко. Глазами попыталась отыскать спасение, но Алериц предусмотрительно убрал все инструменты подальше от неё.

– Взгляни на неё, Ласточка, – отведя ладони в стороны, издевательски сказал скульптор големов. – Это ли не чудо инженерной мысли?

– Это уродливый конструкт, которого вы вылепили с моего лица, но почему-то посчитали, будто я похожа на вашу дочь...

– Дирца... Она оскорбляет нашу семью.

Стальная дева вытянула вперёд руку ножнами и ударила концом по щеке Овроллии. Она почувствовала, как по лицу потекла кровь. Чудовище опустило руку, и его создатель сказал:

– Она не рассчитывает силу, прощения... Хотя скоро тебе больше не потребуются чьи-то извинения.

Пока он возился на рабочем столе, Ови читала про себя чары. Она пыталась оживить свою ласточку, но бездыханное тельце не отзывалось ни одним погасшим пёрышком. Сестра-близнец держала птицу крепкой хваткой. В голове чародейки родилась совершенно безумная идея, которую нельзя было назвать не иначе как догадкой.