Так что предсказать результат дискуссии было нетрудно. К чести нашего артековского вожатого стоит отметить — сдался он далеко не сразу…
— Ты хоть осознаёшь, что предлагаешь? Леонов, как узнает, что мы сунулись в Дыру — оторвёт головы всем троим, начиная с меня, как со старшего. А потом добьётся, чтобы нам навсегда запретили работать во Внеземелье!
Тёмный светофильтр, защищающий лицо от отражённого ледоритом света, надёжно скрывал его и от наших взоров. Возможно, подумал я, Дима нарочно его опустил, предвидя эмоциональную дискуссию — ведь реальной необходимости в такой мере предосторожности здесь, в скольких-то там миллиардах километров от Солнца нет. Что ж, даже если и так –воображение у меня достаточно богатое, чтобы дорисовать картину во всех подробностях…
Леднёв, в отличие от Димы, опускать светофильтр не стал.
— Не трусь, с Алексеем Архиповичем я сам поговорю, ничего он тебе не сделает!
— Ты договоришься, так я и поверил! — огрызнулся Дима, явно задетый походя брошенным обвинением в трусости. — Так же, как договаривался насчёт этого полёта?
Тут он был прав. Валера потратил уйму времени и нервов, уговаривая начальника станции позволить ему принять участие в вылазке за льдом. Леонов не соглашался ни в какую, обозвал просителя безответственным авантюристом, пригрозил отстранить от работы и упечь в каюту под домашний арест. И уступил только когда я предъявил инструкцию по эксплуатации новых буксировщиков — конкретно тот её пункт, что прямо разрешал транспортировку пассажира в скафандре на внешнем подвесе и в условиях слабого тяготения. На Энцеладе оно как раз такое и есть — всего сто одиннадцать десятитысячных «же», недаром пришлось подтягиваться к его поверхности лебёдками и крепить буксировщики загнанными глубоко в лёд якорями.
— А откуда Леонов вообще узнает, что мы туда спускались? — вкрадчиво осведомился астрофизик. — Связь мы отключим, радары Лагранжа' этот край Дыры едва-едва цепляют. А чтобы уж наверняка — дождёмся, когда станция на очередном витке уйдёт за горизонт, тогда и начнём…
— Собираешься ему врать?
— Не врать, а умолчать! Я просмотрел ваши отчёты о спусках на Энцелад — составлено формально, в самых общих деталях, без подробностей. Вот и мы так же поступим. Конечно, если прямо спросит — придётся всё рассказать, но с чего бы он стал спрашивать?
— Соглашайся, Дим, чего уж там… — встрял я. — Валера прав: если поставить датчики поближе к «зеркалу», в глубине колодца, на стенках, то они наверняка дадут больше данных. А то и засекут что-то, чего с поверхности вообще не обнаружить!
— Точно! — подхватил Леднёв, воодушевлённый поддержкой. — Хотя бы метров на сто спуститься — уже польза для дела, а оно у нас, между прочим, общее!
Дима помолчал, видимо, подыскивая аргументы.
— Вот вы говорите — данные будут другими, верно? Но ведь и Гарнье заметит, что показания датчиков разнятся и сразузаподозрит неладное!
— Не заподозрит. Я настрою эти датчики на отдельный радиоканал, а Гарнье скажу, что мы их разбили в процессе установки.
— Авантюра это всё. — проворчал Дима. — Вот увидите, мы об этом ещё пожалеем!
…Готов сдаться? Что ж, будем ковать железо, пока горячо…
— Да ладно тебе! — я похлопал по плечу его «Кондора» — Вспомни, как отмазывал Юрку с американцами в Пушкинском Гроте! Тогда тоже ведь мог нарваться на неприятности, да ещё какие…
— Ну, ты и сравнил! — Дима аж поперхнулся. — То Артек, а то спутник Сатурна!
— Те же уши, только в профиль. И потом — вот печёнкой чую, неспроста Валерка не доверяет Гарнье. Он мне на 'Ловелле сразу не понравился…
О том, что неприязнь к французу была вызвана, в том числе, банальной ревностью (тогда мне сдуру примерещилось, что за Юлькиным отношением к французу кроется нечто большее, нежели восхищение им, как учёным) я, разумеется, умолчал.
— Ладно, пёс с вами! — Дима махнул рукой. — Только три условия: во-первых, отключаем связь, даже в ИК-диапазоне, переговариваться будем фонарями, морзянкой. Второе: ближе, чем на тридцать… нет, даже на пятьдесят метров к «зеркалу» не приближаемся. И третье: «омары» будут сцеплены тросом. Если почую что-то неладное — дам полную тягу, и гори ваши датчики синим пламенем!
С поверхности Энцелада «Лагранж» был виден, как довольно крупное, ярко светящееся пятно. При некотором напряжении зрения рядом с ним можно было разглядеть пятнышко поменьше — «Тихо Браге». Орбита, по которой они вращаются вокруг Энцелада имеет форму слабо вытянутого эллипса с высотой в апогее не более пятидесяти километров и периодом обращения около восемнадцати минут. Даже в несильную оптику и станцию, и корабль можно разглядеть в деталях, но это нам сейчас не требовалось. Я следил, как светящееся пятнышко сползает к горизонту, но всё равно упустил момент соприкосновения — отражённый свет далёкого Солнца растаял в снежном блеске поверхности планетоида. Вот, сейчас, ещё несколько секунд, когда «Лагранж», как и планировал Леднёв, окончательно уйдёт из зоны прямой видимости… На Димином «омаре» трижды мигнул прожектор — пора! Я дважды толкнул джойстик тягового движка, каждый раз задерживая его в переднем положении секунды на две. Тяговые импульсы подбросили буксировщик метров на пятьдесят; я погасил вертикальную скорость одиночным импульсом тормозных дюз, предупреждающе мигнул прожектором и врубил маневровые.
В предложенном астрофизиком плане на первый взгляд не было ничего сложного — «омары» зависают над центром Дыры, после чего синхронно начинают снижение до глубины примерно в сотню метров, если считать от верхней кромки. Одновременно Леднёв, по-прежнему висящий на грузовой решётке моего «омара», пытается при помощи ручного дальномера определить дистанцию до «тахионного зеркала» на дне колодца — нам с Димой будет не до того, пилотирование сцепленных друг с другом буксировщиков поглотит внимание без остатка. Да и насчёт измерения дистанции имелись некоторые сомнения — дальномер у астрофизика был новейшей системы, лазерный — и кто знает, как отразит поверхность «зеркала» его луч? На всякий случай, мы контролировали глубину погружения с помощью ещё одного троса, прицепленного к лыже Диминого «омара» — в длину трос имел сто тридцать метров, верхний конец мы закрепили на вбитом возле самого края Дыры стальном шкворне. Вместе с двадцатиметровым отрезком фала, соединяющего буксировщики, это давало полтораста метров, примерно половину предполагаемой глубины колодца.
Весь манёвр предстояло уложить в десять минут — по расчётам Леднёва на глубине в сто метров мы окажемся вне зоны видимости локаторов станции и сможем провести внизу столько времени, сколько потребуется. Хотя, слишком уж задерживаться там никто не собирался. Не обнаружив в течение трёх витков подряд наши «омары», наблюдатели на «Лагранже» могли забить тревогу — а оно нам надо? Конечно, на помощь «пропавшим» никто не кинется, потому как на чем — но вопросов по возвращении будет много…
Это всё были расчёты, математические и логические выкладки, сделанные нами троими перед тем, как кинуться в эту авантюру с головой — в прямом и переносном смысле. Я несколько раз прокрутил в голове всю последовательность действий, но стоило только увидеть сияющее в глубине колодца лилово-серебристое пятно, как все расчёты разом вылетели у меня из головы. На глаз до сияющей поверхности было не меньше полукилометра (хотя — кто верит глазомеру в таких вот условиях?), и оно действительно было огромно — казалось, колодец книзу расширяется, образуя своего рода пустотелый усечённый конус. Но это, конечно, был обман зрения, в отличие от концентрических кругов, разбегавшихся по зеркальной поверхности — заметив их я поспешно опустил нашлемный светофильтр. Ещё на Земле, на лекции по теории «тахионных зеркал» нам говорили, чтодолго смотреть на эту рябь опасно — какие-то там частоты, способные при определённых условиях воздействовать на альфа-ритм головного мозга… Рисковать без особой нужды не хотелось; я с усилием отвёл взгляд от сияния внизу и поднял голову. И вовремя — на втором «омаре» замигал морзянкой прожектор, Дима запрашивал готовность к снижению. И почти сразу раздался стук по колпаку — Леднёв условленным заранее кодом сообщал результаты измерений. Семь одиночных интервалов… пауза… восемь двойных. Потом пауза побольше — и снова семь одиночных, восемь двойных. Семьсот восемьдесят метров — ты смотри, глазомер-то не подвёл! Так… спустились мы метров на сорок, оба «омара» висят рядом, на расстоянии максимум, десять метров — порядок, порядок! Я кивнул астрофизику — принял! — трижды мигнул прожектором Диме в знак готовности к спуску и положил руки, неуклюжие, из-за массивных перчаток «Кондора», на джойстики.
