– Нормально, больше ножи в меня не втыкает, – решила, что напоминание об этом собьют мысли о чем-то романтичном между мной и Эдмоном. Почему я была уверена, что именно об этом спрашивает Паоло.

– Прости, что не смог тебя защитить, – грустно отозвался парень.

– Никто нас теперь не может защитить и не тебе просить за это прощения! – зло отозвалась я и злилась отнюдь не на собеседника.

– Он хотя бы к тебе не пристает?

– Нет, – слишком поспешно ответила, но уж очень не хотелось мне развивать эту тему, слишком муторно от этого на душе, – с чего ты вообще такой вопрос?

– Руфина сказала, что ты утром, ну как тебе сказать, – смутился парень, – нет, забудь, она явно ошиблась! – Паоло запустил пятерню в свои волосы и растрепал их, так он делал, когда слишком волновался.

Понятно, значит, Руфина за нами следит. Вот засада! Она точно видела поцелуй, хорошо, что Паоло ей не поверил! Он точно не поймет, да что там, я и сама не понимаю, как могла поддаться. А с другой стороны, все девушки-бойцы были бы счастливы оказаться на моем месте! Разве что Руфина нет.

Не хочу, чтобы Паоло узнал и стал меня осуждать! Я этого не вынесу!

– Не обращай внимание на слухи, прошу тебя! – остановилась и попыталась заглянуть другу в глаза, хотя в темноте было плохо видно.

– Хорошо, прости, я постараюсь!

Мы, не удержавшись снова обнялись перед лагерем, даря тепло поддержки друг другу. От Паоло почему-то пахло солнечным светом, такой запах я улавливала в его родной деревушке Агагнет в самые знойные дни, когда нагревалась земля. Скучала по этому запаху. Глубоко вздохнув, я попрощалась с парнем, который стал мне безгранично дорог.

Каждое утро меня мучил этот невозможный генерал! Он явно вознамерился меня соблазнить, и, кажется, у него стало получаться… Я ждала этих встреч, надеясь на очередной незабываемый поцелуй, воспоминания о проведенных наедине мгновениях будоражили мою кровь. Он играл со мной, но при этом я замечала его задумчивые взгляды, когда он думал, что не вижу.

Как же это было странно: увлечься самым ненавистным врагом! Хотя, таким скорее был император, а не его сын.

В сражениях, кажется, наметилось затишье Несанет сдавал позиции. Это и радовало, приближался конец войне, и печалило, ведь внутри я очень сопереживала борцам за свободу.

Нам скоро предстояло продвинуться вперед всем лагерем, это расстраивало меня больше остального, мне было так жаль терять вечера в компании милой Весты и бабы Раи, а, главное, встречи с Паоло.

Мы почти каждый вечер ходили в деревню, оставаясь незамеченными. Точнее дежурные нас, конечно, замечали, но генералу сдавать не спешили, все такие же невольники, как и мы, не горели желанием выслужиться.

Мне очень нравилось говорить с мужчиной обо всем и ни о чем. Общение наше было дружеским, но наполненным какой-то духовно-родственной связью и еще дополнялось легким флиртом. Моя душа тянулась к Паоло, а тело к Эдмону.

Нужно было выбрать путь к любви или к страсти, хотя я бы предпочла путь к себе. Тем более, что Паоло не позволял себе лишнего, не пытался меня соблазнить. Просто был рядом, как друг, а спросить прямо нравлюсь ли я ему, мне не позволяла гордость.

Та же гордость не позволяла мне подпустить ближе Эдмона, но я все больше ощущала его страсть, боялась увлечься им, потерять из-за этого не только Паоло, но и себя!

Как ни старалась, но начала увлекаться молодым генералом, его мужественности просто невозможно было сопротивляться! И в первом же бою почувствовала себя полной дурой, когда он прикрылся мною, как щитом, а потом еще и ругал, что стреляю мимо. Хотя сам же сказал сосредоточиться на защите, не на атаке.

Зато я смогла высматривать Паоло во время боя, ведь Эдмон теперь бесстрашно стоял на самом высоком возвышении, прикрываясь «щитом», у которого все лучше и лучше получалось уничтожать смертоносные лучи от вражеских сфер. Мне было по-прежнему страшно, когда в меня летели лучи, до сих пор было свеж в памяти момент ранения. Теперь не пропускала ни одного, защищаясь, снова и снова удивляя Эдмона своими способностями. Он, конечно, требовал от меня повторить трюк с уничтожением сфер теперь уже только вражеских, но ничего из этого не выходило. Сила моя работала только на уровне рефлекса. Испуг равнялся уничтожению, но, постепенно, бой за боем страх уходил, удивительно, но даже к такому непостижимому ужасу можно привыкнуть…

Теперь, оставаясь в относительной безопасности во время боя, я больше переживала за Паоло и девчонок из моей палатки, с которыми успела подружиться, сидя за ужином перед костром. И не зря.

Однажды, зайдя в палатку после очередного сражения я не увидела Кумари, ту девочку, которая рассказывала о своей маме. Ее походная койка была пуста так же, как моя душа. Я так отчетливо представила, как будет уничтожена ее мама, которая все отдала той, что уже не вернется домой.

У меня перехватило дыхание. Внутри поднялась волна ненависти ко всем, кто играет в войну, а на кон ставит чужие жизни! Понятно, что за победу платят кровью, но не понятно почему платят всегда те, кто, по сути, ни при чем?!

Эдмону очень повезло, что мы не виделись после того сражения. Лагерю нужно было переезжать, а после того, как мы обосновались на новом месте, снова предстояло противостояние.

Генерал сразу же, как и все последнее время, потащил меня за собой. Я была готова вцепиться в его красивую самодовольную физиономию! Он не обратил никакого внимания на мое перекошенное от злости лицо, я стояла спиной к нему и лицом к опасности. А перед моими глазами была молоденькая девушка с грустной улыбкой, а позади нее мать, упавшая на колени в беззвучных рыданиях. Злые слезы текли по моему лицу, я не утирала их, внутри кипела ненависть ко всему происходящему, полностью вытесняя страх.

Полетели боевые лучи, несколько из них сразу же в генерала, то есть прямо в меня. Они не исчезли. Просто поменяли направление и стали летать по полю, при этом на удивление никого не задевая, но сея панику в рядах. Потом и все остальные лучи стали летать, поднимаясь вверх, так и летали, пока не взорвались, осыпавшись тающими искрами.

Несмотря на то, что Эдмон стал меня трясти, требуя прекратить безобразие, на что я просто зло расхохоталась, сражение удалось сорвать. Одно было плохо: я сильно разозлила генерала. На что он принял меры: заточил меня в своем шатре. Хорошо, что не бил, хотя явно был близок к этому. Видимо решил не портить свой «щит», хоть он и сломался.

Я сидела в шатре генерала, бездумно глядя перед собой. Внутри меня было пусто, злость ушла, оставляя зияющую дыру внутри меня.

Мне вдруг стало все равно, что будет со мной. Не осталось сил бояться, злиться, пытаться изменить.

Эдмон зашел в шатер, я подняла на него глаза и увидела неожиданное сочувствие на его лице. Сама, не осознавая, что творю, кинулась ему на шею:

– Зачем эта война? Зачем эти жертвы? – закричала и разрыдалась.

Я рыдала на стальной груди генерала, а он, как ни странно, жалел, гладил по голове вместо того, чтобы оттолкнуть. Словно в этот момент был другим человеком… или, может, наконец, самим собой?

– Мы не сможем это закончить, пока не победим. Император никогда не сдается, – горько вздохнул Эдмон. – Нам нужна эта победа, и тогда все наладится.

Кажется, он и сам в это верил. После он как будто переборол самого себя, вспомнив об отце и своем долге, и лицо его снова приобрело надменное выражение.

– Ты поможешь мне победить? – он поднял мой подбородок, заставляя посмотреть в глаза.

– Прости, я не могу, – оттолкнув его руку, отошла подальше и отвернулась. Он просит помогать ему, но я не буду больше в этом всем участвовать. Пусть меня казнят, но на поле боя своими ногами больше не пойду!

Я слышала, как Эдмон за моей спиной немного походил из стороны в сторону и вышел из шатра, вздохнула облегченно и присела на лежанку. Несмотря на то, что шатер был даже больше нашей с девочками палатки, так называемая кровать не была слишком большой. И как Эдмон собирается меня здесь селить? Надеюсь, к ночи он передумает.