Не помню свое прошлое, но, кажется, я так много никогда еще не танцевала и не смеялась. Мелодия сменялась другой, были даже общие танцы, посвященные Покровительнице. Мы формировали огромный круг, который то сжимался, то расширялся, как будто сердце сокращается. Потом изображали ручеек, то приседали, то тянулись на носочках, как будто течение жизни от маленького до старенького. Столько улыбок и смеха вокруг, как будто сама Жизнь смеется!

Когда мелодия стала спокойной, меня неожиданно пригласил парень. Совсем молодой, примерно, как я, но такой важный, благо, что рыжий, иначе я бы его застеснялась. Но его рыжие кудри, торчащие в разные стороны и конопатый, хоть и очень симпатичный курносый нос меня ужасно забавляли. Солнышко, ни дать, ни взять, солнышко! Такой лапочка. Вдобавок к рыжей окраске еще и краснел, хотя меня он не так уж и стеснялся. Характер у него теплый, веселый, шутки из него так и сыпались. Звали его Ранис, он оказался знаком моим девочкам, но никто из них всерьез его не воспринимал, а зря, с таким скучать точно никогда не будешь. Просто он молод еще, а так-то красавец: ростом высокий, плечи широкие, улыбка очень приятная, а глаза медового цвета.

Закружил он мне в тот вечер голову, да так что позволила себя поцеловать украдкой. Приятно было до мурашек и тепло внутри, будто солнышко меня коснулось! За руки меня держал, обнимал, от вечерней прохлады спасал.

Праздник был в честь самой Жизни и удался на славу, я каждой своей частичкой чувствовала, что живу! Одно только меня грызло внутри, что Паоло сейчас не с нами, грустит там один на границе, охраняет наш покой, наши жизни. Спасибо ему!

Ранис вызвался меня проводить домой, Верена раньше меня пошла отдыхать, сославшись на усталость, хотя я видела грусть в ее глазах. Она тоже не могла не думать о сыне.

Шли мы с парнем не спеша, наслаждаясь ночной свежестью, я держала Раниса под руку, впитывая его тепло, которым он щедро делился.

– Вот вечно вы так девчонки, оденете что-то невесомое и дрожите потом, как листочки на ветру, – нежно журил меня рыжик.

– Зато красиво! – я надула губки, за что получила щелчок по носу. – Эй! – возмутилась я такому беспределу, и мы расхохотались.

– Красивая ты, Тея, как редкий дикий цветок!

– Почему дикий? – очень удивилась я, вроде никаких дикостей за собой не замечала.

– А ты глаза свои видела кошачьи? Они светятся в темноте!

– Надо же… – протянула я. – Это все фонарики на площади!

– Да и весь твой облик и грация, как у маленькой кошечки черной масти.

– Смотри, будешь много болтать, поцарапаю!

– Все-все, молчу! – Ранис в шутливом испуге округлил глаза, и мы снова рассмеялись. Так хорошо было сейчас на душе, будто очистилась она от всего грязного и беспокойного, было так легко дышать.

– Спасибо тебе! – не смогла смолчать.

– За что?

– За то, что ты греешь! – я благодарила за душевное тепло, которым парень так щедро делился.

– Обращайся, – меня чмокнули в щеку и обняли на прощание.

Зайдя в дом, я еще долго чувствовала, как горит опаленная поцелуем щека, да вспоминала поцелуй в губы на танцах. Легко было на душе моей. Сладко в сердце.

Лето шло своим чередом: днем помогала Верене, вечерами гуляла с девочками и Ранисом. Еще иногда мы ходили на речку, особенно в самые жаркие дни, когда сил уже не было терпеть эту духоту.

Мы с хозяйкой все время ждали писем от Паоло, он не забывал нас баловать, писал часто и подробно. Приятно было, что и про меня не забывал. Спрашивал о моем самочувствии и о том вспомнила ли я что-то, но темная пелена не хотела спадать с моего прошлого. Честно говоря, я боялась вспоминать что-либо, не зря же меня после этого мучали кошмары. Да и нашел меня Паоло отнюдь не в самом лучшем состоянии. Явно же, что со мной произошло что-то неприятное и даже мучительное. Не хочу вспоминать!

Мне так хорошо было в Агагнете, так уютно, как, уверена, никогда в жизни не было. Каждый день был пропитан ярким солнечным светом, знойным теплом, легким нежным ветерком, звонким смехом и сладкой первой любовью, скорее всего первой, не помню.

Но время течет быстрей самой шустрой речки, вот и лето подошло к концу. Со дня на день должна была приехать Мара – сестра Верены, с которой я поеду в школу, осваивать профессию для не магов. Побаивалась я сестру Верены, она мне почему-то казалось злой, хотя причина на самом деле была очевидна, вряд ли человек, потерявший всю семью на войне может не зачерстветь и не озлобиться.

В один из последних дней лета под вечер Мара приехала. Мы с хозяйкой дома ждали ее, накрыли стол, истопили баньку, в которой я до этого не купалась, пользуясь в основном летним душем.

Когда Мара зашла в калитку я поразилась тому, как похожи женщины, даже больше, чем на портрете. Только Мара выглядит старше Верены, хотя на самом деле на пару лет младше. Обе немного выше меня, худенькие, темноволосые и смуглые. Я на их фоне бледная поганка, хоть солнце и палило нещадно все лето, а я от него не особо-то и пряталась, все равно осталась достаточно белой, да еще мои впалые щеки никак не хотели округляться. Окружающим из-за этого я постоянно казалась больной, хотя чувствовала себя вполне нормально, если только ночью кошмары не мучали. Глаза у меня выглядели часто заплаканными и опухшими после таких ночей, а все мне делали комплименты о их нежно-зеленом цвете, особенно Ранис.

Мне очень не хотелось с ним расставаться, но он уже учился в школе для не магов и ему нужно было оставаться помогать отцу.

Я тихо поприветствовала Мару, а она спокойно улыбнулась в ответ. Сестры зашли в дом и тихо переговаривались, рассказывая о своих делах. Мара расспрашивала о Паоло, о его службе, интересовалась все ли тихо на границе. Верена жаловалась, что там вовсе не тихо, а очень даже тревожно, ведь войска продолжают подтягивать к Несанету. Незаметно, но вполне ощутимо.

– Не дай Небо разгореться новой войне! – с чувством воскликнула Мара.

– Ничего не поделаешь, пока империя не захватит последнее свободное королевство, не успокоится, – с горечью ответила ей сестра.

– Была бы моя воля, я бы выцарапала императору глаза, чтобы ему было так же больно, как нам!

– Все равно эта боль не сравнится с болью от потери родных! – Верена обняла Мару, и они заплакали, слезы их были о тех, кого они потеряли в войне за свободу своей Родины.

Я не стала мешать женщинам и тихонько ушла к себе в комнату почитать, но строчки расплывались от невыплаканных слез. Как мне хотелось пойти сейчас и обнять безутешных вдов, потушить их боль, уничтожить то зло, которое ранило их сердца, но я не могла себе этого позволить, я им никто, хоть и стала названной племянницей и дочерью. Жаль, что они не мои родные, я бы хотела им помочь.

Немного позднее я услышала, как Верена позвала меня на кухню. Женщины все же решили поужинать и помыться в бане. Напарились мы славно, тело мое было как перина легкое и воздушное, а еще очень теплое. После мы сели пить чай.

Сначала сидели молча, приходя в себя, а потом Мара спросила меня:

– Тея, неужели ты так ничего и не вспомнила: откуда ты, кто такая, что с тобой случилось?

– Нет, Мара, я, к сожалению, не могу вспомнить.

– Странно, конечно, что ты была именно на границе с Несанетом, там жизнь полегче нашей нынешней будет, а тут такое происшествие: девушка одна, да еще похоже отравлена, очень странно!

– Хорошо, что мой мальчик ее нашел, а то даже страшно подумать, что бы было, – качая головой проговорила Верена.

– Да не было бы меня, вот и все! – женщины на эту фразу только синхронно покачали головами.

Мара подперла щеку рукой и заговорила:

– Да уж, жизнь и смерть ходят рядом, за руки держаться, а рядом с ними любовь и боль.

Сестра, дай мне наш портрет, пожалуйста. Долго рассматривала Мара лица мужа и детей, гладила их. Крупные слезы вновь потекли по ее щекам, а я поднесла ей кружевной платок.