Да, я обманутая жена, которой еще и развод не дают. Но у меня внутри твердое убеждение: в отношениях или доверие есть, или отношений нет. Все.

Кстати, поэтому у нас и с Владом не сложилось.

Я ему не доверяла, потому что знала свои особенности и недостатки. Просто поверить в искреннюю любовь ко мне молодого и перспективного красавца никак не могла. Наслаждаться ухаживаниями и заботой — могла, а поверить в серьезность чувств — нет.

Дура.

Но, что уж теперь-то?

Все прошло, как с белых яблонь дым, так сказать.

О, надо же и «ошибку молодости» вниманием уважить, а то он там бормотал что-то:

— А в единственной «позорной для любой женщины связи», — выделила пальцами кавычки, — я состояла пятнадцать лет назад с Вами, Константин Валерьевич. До сих пор изумляюсь, как меня так угораздило вляпаться. По молодости, не иначе.

Кот побагровел и, кажется, начал задыхаться.

'Налетела грусть…

Что ж, пойду пройдусь, —

Мне ее делить не с кем.

Зеленью аллей

В пухе тополей

Я иду землей Невской…'

А. Я. Розенбаум «Налетела грусть»

На этом наше феерическое шоу можно было считать закрытым, но хвосты были подобраны не все. Уже отправленная во внезапную почетную отставку почти бывшая коллега решает, видимо, что раз «сгорел сарай — гори и хата»:

— И все же, я думаю, нужно уведомить Германа Сослановича об изменениях, что происходят у нас на кафедре в жизни сотрудников.

— Конечно, ему же больше заняться нечем, только разбирать кто с кем, когда и зачем. И сколько, да? — прилетело откуда-то из-за ряда седых начесов.

Ясно, мужики утомились и желают разойтись уже с миром, раз кровь не пускают, и сжечь никого в честь прошедшей Масленицы не вышло. А вообще — здесь награждают, и опять не их. Скучно.

Теперь многозначительно хмыкает Шеф. Очень выразительно переглядывается с Ревазом Равильевичем и жестом приглашает выступить проректора:

— У меня для вас, коллеги, невероятная новость. Многоуважаемый деятель науки и образования, наш дорогой Герман Сосланович уходит на заслуженный отдых. Отвальная послезавтра. А сейчас мы все ждем приказ о назначении преемника.

Шок.

А у меня в голове вдруг возникла мысль: истинно все к лучшему. Все правильно.

А руководство меж тем продолжало вещать:

— И это, как вы понимаете, очень тонкий момент, конечно. Вариантов масса, естественно. Мы ничего предугадать не можем, к сожалению. Поэтому просто ждем: «из Москвы пришлют», из проректоров Университета назначат, или вовсе кого-то левого из Питерской науки выберут.

Общественность ошарашена. Шушукается. Переваривает.

А когда я подумываю свалить уже отсюда да корвалола хотя бы дернуть, случается так любимая всеми и узнаваемая ситуация с «Мерлезонским балетом».

Дверь распахивается и в нее влетает изрядно взлохмаченный Ланской Владимир Львович собственной персоной.

Мы, как приличная стайка сурикатов в зоопарке, дружно застываем и таращимся на него в немом изумлении.

Чего Влад здесь делает?

Шеф сказал, что он ему все документы для защиты подписал и заверил.

— О, как я удачно зашел, добрый день, коллеги, — Владимир Львович сдувает с носа непослушную челку и кивает в пространство.

— Вот это сюрприз, однако, — тянет мой науч.рук.

Влад поворачивается к руководству и протягивает пакет документов:

— Игорь Александрович, поставленная задача выполнена.

Шеф благосклонно кивает.

Влад с улыбкой смотрит на меня:

— Маргарита Анатольевна, диссертацию я защитил, документы для получения диплома кандидата наук в Министерстве зарегистрированы.

Вежливо прикладываю ладони одну к другой несколько раз.

— Примите мои поздравления, Владимир Львович. Вы, как никто, этого достойны. Полагаю, теперь и за докторской дело не станет.

— Только вместе с Вами, — сияет паршивец и глазами меня прямо-таки ест.

Меня накрывает с головой очень странное ощущение. Хочется броситься ему на шею, обнять, гладить и хвалить. Одновременно руки прямо тянутся удавить его, такого красивого, умного, талантливого, успешного.

Чужого.

И поздравить же надо, наконец-то, с рождением ребенка.

От любых метаний и порывов удерживает любопытная общественность. Хоть здесь пригодились.

На мой взгляд, сегодня им информационных потрясений достаточно.

Приятно, что так считаю не только я.

Проректор кивает Игорю Александровичу.

Шеф встает, поздравляет еще раз Влада с защитой, меня с дипломами и объявляет внеочередное заседание кафедры расширенным составом закрытым:

— Коллеги, кого я упоминал — готовьте дела для передачи молодым специалистам, заслуженная пенсия будет оформлена в установленном порядке. Доцент Еров, прошу пройти со мной. Пришли заверенные документы вашего медицинского освидетельствования. Профессор Алиев, благодарю за поддержку, жду у себя, осталась пара вопросов.

И руководитель вежливо, обеими руками, приглашает кафедру на выход.

Проректор передает мне два тяжелых конверта формата А4 и, поздравив еще раз, удаляется.

А мне становится как-то страшно.

Да, я видела Влада, слышала, о чем он говорил, мысленно уже всё — всё — всё ему простила.

Да, я была счастлива, что он снова здесь. И, правда, хотела бы с ним поговорить.

Но у меня совсем-совсем не осталось сил. Я не могла ни видеть никого, ни слышать.

Как ни странно, понимала, что бежать не выход. Он уже здесь.

Но ведь и Саша может появиться в любой момент! Их двоих одновременно я не потяну точно. А то, что они сцепятся — ясно как божий день.

Да и Бенедикту надо позвонить.

Поэтому, пока вокруг Влада водили хороводы тремя рядами восторженные коллеги, а руководство исчезло, прихватив Кота, я, воспользовалась широкой спиной Реваза Равильевича и его попустительством, то есть покровительством.

Не смогла бы потом вспомнить, как выбралась из аудитории и понеслась за курткой и сумкой в аквариум.

Вылетела из Универа на второй космической. В кафе через дорогу просто упала за столик и попросила чайник чая. Любого. Не до изысков сейчас. Главное — кипятка, прийти в себя хоть чуть-чуть.

Сердце колотилось где-то в горле и мне казалось, что я вроде как в последний момент выскочила из западни. Из капкана.

Люди меня нервировали, мысли путались, тревога нарастала.

Ни сын, ни Бенедикт трубку не взяли.

Естественно, в таком состоянии я не могла поехать домой, где меня обязательно найдет сочувствующий ослик.

Лейла сейчас вся в новой работе, терапии и выстраивании отношений с дочерями — их нельзя пугать настолько нестабильной мной.

Нина просто устала. И от нас в том числе.

Вариант с квартирой Саши по понятным причинам не рассматривался.

Поэтому я сделала единственное, на что ещё была способна: позвонила в «Пять сезонов» и забронировала домик на базе отдыха у озера.

Беспокойство снизило накал, но полностью не ушло.

Тогда я вызвала такси и сказала себе:

— Мама, Рита, Маргарита Анатольевна — все они сегодня покидают реальность. У них выходной. Правда. На фиг любое выяснение отношений. В пень все эти «хочу — не хочу, буду — не буду, люблю — не люблю». Все это прочь. Я могу позвонить сыну из такси. Ехать долго и далеко. Успею.

Написала Шефу, что беру завтра день.

Я устала. Я так больше не могу. Мне все равно — хорошо это или нет.

Допустимо? Возможно? Правильно?

Все претензии общества — Кириллу и Мефодию.

Я должна отдохнуть. Я в домике.

Мне надо в одиночестве выдохнуть, подумать и перекурить.

Хотя я не курю.

'И везде учителя

Ходят, взоры веселя,

Ходят, кашляют-следят:

Кто бойчее из ребят!'