Эх, если история о нас с Владом выплывет на кафедре, то достигнет ушей ректора она так быстро, что я даже мявкнуть не успею. И карьера моя закончится столь же стремительно. И с таким же результатом.

С точки зрения контингента нашего серпентария от науки «кому за семьдесят», я редкостная тварь.

А как же?

Ведь будучи молодой «никто и звать никак» (всем плевать, что я уже кандидатскую к тому времени защитила и пять лет, как преподавала) окольцевала умудренного опытом приличного мужчину, воспользовалась его добротой, а потом вдруг закрутила роман с молодым и перспективным.

Ну и кто я после этого? Тварь же!

Все эти замшелые поборники морали будут громко и цветасто поносить меня не только в кулуарах, но и в научное сообщество после отмашки ректора вылезут же. Так что с наукой придется завязать.

Мне.

Влад не должен пострадать от этой чепухи совершенно точно. У него вся жизнь впереди, столько открытий, прорывов, премий и признания, что с моей стороны просто невероятное свинство перечеркнуть его блестящее будущее, будучи не в состоянии дать ему взамен ничего. А особенно ребенка.

Сейчас, в тиши заснеженного Китая я как безумная собираю, запечатлеваю, накапливаю воспоминания и моменты абсолютного невиданного счастья, ибо ничего похожего в моей жизни не было и рядом. За исключением того раза, когда Рус впервые назвал меня мамой осознанно, а не чтобы подраконить отца и Леру.

Я хочу удержать в памяти и сохранить в своем сердце, которое, оказывается, совсем не ледяное, весь восторг и мурашки, что клубятся во мне и расползаются по спине и рукам от одного его взгляда. От поданной утром чашки кофе, от поцелуя в висок в конце тяжелого дня, от горячих рук, что разминают мои сведенные к вечеру после долгих прогулок мышцы ног. От того, как, подхватив меня на руки, Влад со смехом кружит нас посреди одного из заснеженных парков, а в мой хохочущий рот попадают ленивые снежинки и иногда льдинки, срывающиеся с ресниц.

В нашем местечковом болоте друзья в Китае есть не только у меня, так что новости скоро там забулькают, если не уже. Обиженных на меня и Влада в родном Универе тоже достаточно. И обделенные зав.кафом в этом году вполне могут объединиться и радостно начать меня топить. Особенно если Саша между своими лекциями высказывается обо мне так, как перепало выслушать моей матушке.

В какой-то момент я понимаю: в наших теплых, доверительных, нежных и очень целомудренных буднях, полных смеха и разных глупостей, появилась тревожно дрожащая нота. Как струна перетянутая звенит вдалеке.

Беспокойно. Настораживающе.

Я же взрослая женщина. Много чего повидала. Я же ждала подвох?

Вероятно, это он.

И вот в пятницу мы ужинали в маленьком ресторанчике сугубо китайской кухни с видом на реку. День у обоих был сложный, крови дорогие студенты из нас попили прилично. Завтра еще один такой же ожидался, а следом — единственный выходной. С понедельника вся эта песня затянется по новой. И да, впереди еще три такие недели.

Вокруг витал аромат сандала. На душе теплело с каждым вздохом.

Я смотрела не по сторонам, как обычно, а на профиль жующего Влада. Он и так-то прекрасен, а когда весь этот идеальный вид чуть приглушен дневной усталостью и разбавлен вкраплениями реальности — потрясающий, бесподобный, просто обалденный. Вот же повезет какой-то чудесной, доброй, милой, тихой и хорошо воспитанной девочке без проблем со здоровьем, психикой и без сложных родственников.

Я вынырнула из своих таких правильных и таких болезненных мыслей, когда горячие пальцы начали стирать со щек слезы. Влад уже, оказывается, пересел ко мне на диванчик и держал в ладонях мое лицо. А по нему, в лучших Ритиных традициях, беззвучно и неостановимо, текли слезы.

В синих глазах отражалось столько тревоги и нежности, что я, реально, заплакала сильнее. От боли и восхищения одновременно.

— Тише, милая, тише. Все образуется. Все будет хорошо, — его шепот должен был успокаивать и утешать, но не сейчас. Рыдала я от всего сердца.

Он такой… такой…

А я дура. Идиотка. Правильно Нинка меня ругает и пинает.

Так я и помру без оргазма с мужчиной.

Все эти недели Влад купал меня в океане тактильных ощущений. Обнимал, нежил, гладил. Регулярно делал массаж, носил на руках, целовал в висок, макушку, в лоб, в щеку. Мы перемещались в пространстве исключительно «за» или «под» ручку.

Но и все.

Страстных настоящих глубоких поцелуев у нас было четыре.

Первый, ошеломительный — в кафе аэропорта при отлете.

Спонтанный, спровоцированный и злой — после ужина третьего дня по прибытии, при обсуждении экскурсий.

Полный моего упоения и нежности — в парке Няньху, когда я была в диком восторге от тамошнего снежного и светового шоу и набросилась на ничего не подозревающего Влада с восхищением, умилением и поцелуями.

Ну и когда он переставлял меня со сноуборда на лыжи. Снежный поцелуй, скажу я вам, был чистой манипуляцией, потому как я после него ничего не соображала и на все была согласна. Очнулась, кстати, уже стоя на лыжах у начала учебного склона с палками в руках и паникой во всем остальном.

Если уж я решила разводиться окончательно и бесповоротно, но столь же бесповоротно я постановила спасти Влада от любых неприятностей из-за порочащей его связи с ужасно неблагонадежной мной, то на хрен все предварительные долгие многоступенчатые планы.

У меня есть рядом с ним только эти дни здесь.

И я не прощу себя никогда, если у меня с ним так ничего и не будет.

Хоть пару гештальтов, может, закрою.

'Где ж ты, моя пятница? Прошляпил в ночи…

Но я умею пятиться — тупик научил —

Туда, назад, к началу, где в полный ход

Отходит от причала мой старый год.

Погружу в трюмы я стальные слова

Да дудочку угрюмую — семь-шестьдесят два,

Скорлупой крабьей хрустнет мир под ногой,

Уходи, кораблик, приходи другой…'

Олег Медведев «Гимн белых тигров»

Расскажи о своих планах Вселенной, да…

Помечтай, решись наконец-то поступить не так «как надо», а так «как хочется» и сразу — на-ка, сюрприз!

Пока добирались до дома, я предвкушала и планировала собственное первое в жизни грехопадение.

Выходило вдохновляюще.

До внезапного звонка с незнакомого питерского номера по вотсапу.

— Здравствуйте, Маргарита Анатольевна, вы меня не помните. Это Лада Юрьевна, я преподаю в классе Вашего сына историю, — да ладно, охренеть.

Нет, правда, охренеть! Какие люди в нашем телефоне.

— О, Лада Юрьевна! За последние месяцы я столько про вас слышала, Вы даже не представляете… просто так не забыть. И кстати, мы встречались на ледовом шоу.

— Видите ли, — и замолчала.

Боже, ну что еще у тебя? Хочешь сказать, что мой ослик проходу тебе не дает, боже-ты-мой…

— Что случилось?

— Дело в том, что Руслан пропал, — тихий невнятный писк.

— Как пропал? Когда? Почему? — ё, милый, вот эти молодежные побеги сейчас не в тему вообще. Мороз на улице, середина третьей четверти. И я в Китае.

— Я, скорее всего, тоже виновата… — да, неужели?

— Лада! Соберитесь! Я сейчас в Китае, в двухмесячной командировке. Мне нужна вся информация, что у вас есть! — а вывозить историю, естественно, мне.

Я же педагог старшего звена образовательной цепочки. Я же мать. Я же я…

— Да, Руслан говорил, что вы уехали, — шелестит чуть более уверенно.

— Рус звонил мне вчера в обед. Поругались они с отцом опять. В ночи писал, чтобы я не волновалась. И все, — и звучал, засранец, нормально.

А потом я слышу. Слышу и офигеваю:

— У меня был вчера утром Александр Михайлович. Он вёл себя агрессивно и даже несколько оскорбительно.

— Вот зараза. Сожалею, но ничего исправить не могу, — холера, надо было разводиться-таки перед праздниками.

Саша, гад, что же ты творишь⁈