Руслан приносит чашку с горячим чаем и бокал с «Мартини»:

— Согреться тебе надо, на улице такой дубак, мам.

Мы рассаживаемся вокруг стола, как самое благопристойное семейство. Хоть сейчас на Рождественский плакат об истинных ценностях. От сладости картинки на зубах будто бы леденцы хрустят.

И всю трапезу с каждым вздохом и жестом потрескивает от напряжения воздух.

Вот, видимо, и пришло время для вдумчивой и обстоятельной беседы с мужем.

Только сына спать надо отправить.

'Не говори: меня он, как и прежде, любит,

Мной, как и прежде, дорожит…

О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,

Хоть, вижу, нож в руке его дрожит…'

Ф. И. Тютчев

— Никуда я не пойду. Что? Тебя одну с ним не оставлю! Фиг знает, что ему в голову взбредет, — заявляет мне ослик после десерта.

Причем, говорится это все, не понижая голоса, так что Саша, курящий на балконе, наверняка Руслана слышит.

Вот что еще за дополнительный напалм в нашу кучу динамита?

— Иди к себе, сын мой. Если что я буду вопить погромче. Услышишь. Прибежишь. Поучаствуешь.

Русик, сердито бурча что-то совсем нецензурное себе под нос, удаляется. Дверь в его комнату хлопает так, что все скрытые лючки для коммуникаций в кухне и в ванной распахиваются.

Ох, и громкая детка у нас выросла.

— Это все твое воспитание и потакание дурным привычкам, Рита, — внезапно прилетает мне от Александра, вернувшегося с балкона.

— Саш, я устала. И за сегодня, и за прошедшую неделю. Да и за последние сорок лет тоже что-то притомилась я.

— Все шутки шутишь. А Руслан меж тем от рук совсем отбился. Леру не слушает, меня ни во что не ставит. На тебе свет клином сошелся. Ты одна у него звезда, мать, святая истина в последней инстанции.

— Тормози, пока я не вспомнила, что в школьные годы неплохо играла на скрипке, и не сломала об тебя пару смычков. А раз их под рукой нет, то и кухонная утварь вполне сгодится.

Саша снимает очки, выверенным натренированным движением швыряет их между нами на стол.

Я помню, было время, я впадала в панику и покорный, на все согласный, ступор, когда он так делал. Хотя изначально это была Сашина фишка для сложных длительных переговоров, чтобы дожать оппонента. Он успешно применял ее в бизнесе, после того как подсмотрел у предыдущего проректора по международному сотрудничеству, бодавшегося с упрямыми китайцами.

Долгое время строил и пугал меня этими очками изрядно.

Все. Прошел восторг, запылились чувства, притупился ужас. Теперь я строю студентов не хуже. Есть приемчики, да. Но вот здесь и сейчас спустить супругу это неспортивное поведение? Да что он себе позволяет дома, а?

— Александр Михайлович, Вы, я так понимаю, за деревьями леса не видите уже, да? Это что еще за демарши и дебоши такие? В Вашем понимании нормально — сначала приползать домой вусмерть пьяным без особого повода, а потом усвистеть без предупреждения в столицу на выходные? Да, и еще пару суток по возвращении домой носа не казать? Таково правильное поведение семейного человека? Мужа и отца, да?

— Маргарита Анатольевна, — подхватывает стиль общения Саша мгновенно, — что это еще за претензии такие. Как у ревнивой мещанки. Мы с Вами просвещенные люди, открытые миру и доверяющие друг другу. Разве нет?

Вот тут я серьезно охр…фигела.

— Возможно, еще месяца два назад я бы совершенно искренне согласилась с тем, что мы доверяющие друг другу люди, но Ваше поведение в последние недели изрядно пошатнуло мое к Вам доверие, Александр Михайлович.

— Рита, ты чего? — Саша опешил.

— Ничего. Ты считаешь, что можешь творить дичь, а мы покорно стерпим? Молча утремся и все снесем? Тебе плевать всегда было на то, что происходит у Руса в школе, с друзьями, в душе. Так же плевать тебе было на меня. Ты один, прекрасный, имел значение. Просто с годами ты перестал даже как-то это скрывать.

Я фыркнула. Глотнула чая. Нет, сегодня я выскажусь. Потому что, ну, невозможно же. Бесит…

Саша сидел напротив, вцепившись обеими руками в снифтер. О, как. Того и гляди бокал лопнет.

— Я тебе сейчас скажу то, что раньше мне воспитание не позволяло озвучить, но ты уж потерпи. Это не самая большая плата за твои загулы, знаешь ли.

Мне показалось, или Саша вздрогнул?

Твою же молекулу.

Вот только еще исконного идиотского мужицкого «права налево» мне здесь не хватало. Ё, разводиться сейчас? Да я же не успеваю: сначала сессия и Новый год с Рождеством, потом командировка. Холера, как же не вовремя-то, а?

— Мы жили с тобой мирно, гладко и вполне складно. Как договорились десять лет назад, так и жили. Что-то поменялось сейчас, что ты позволяешь себе плевать на наши договоренности? Пренебрегать мной, сыном? Напомню тебе, что ребенок, получая паспорт, взял себе двойную фамилию. Он теперь Миронов — Коломенский, и хочешь не хочешь: я была, есть и буду в его жизни. И усыновлялись мы тогда же, если ты вдруг запамятовал, кстати. А вообще-то, в следующем году ему восемнадцать. Стукнет и все — ищи ветер в поле, да? Саша, что происходит?

Муж молчит. Сидит, смотрит в стол. И молчит.

Ну, штош. Посидим. Помолчим.

Можно подумать, я экзамены отродясь у неготовых студентов не принимала.

Проходит минут пять. И, когда я уже готова пойти спать, раздается неожиданное:

— Рита. Я не знаю, что сказать.

Ух ты. У нашего профессора и первого переговорщика своего холдинга слов нет?

Во что ж ты встрял-то на старости лет, горе-горькое?

— И что будем с этим делать? — мне остается только недоумевать, я полагаю.

Мгновенная реакция. Но не та:

— Ничего. У нас с тобой все в порядке. Верь мне!

И за руку меня хвать.

Встала, кисть свою освободила, головой покачала:

— Неправда. Ты найди, пожалуйста, слова. Я очень жду.

Тишина мне ответом.

'И мы ускользаем… Мы учимся заново

Вставать, улыбаться, любить и дружить.

Нам кажется, будто мы сдали экзамены

На тему «Как выжить и снова зажить…»

Анна Островская

В этот раз ненавистная суббота мне вполне зашла. Мужики утром тихо разбежались по делам, а дистанционные лекции в тишине квартиры прошли за милую душу. Я пила кофе и вещала о том, что было интересно даже мне самой. Студенты, чувствуя подгорающий тыл и грядущий сессионный ад, смирно слушали и конспектировали даже. Молодцы какие.

Отчитала две пары. Выдохнула.

Практика сегодня отменилась, ибо детишки свои расчетно-графические работы мне на проверку уже сдали. Знай — проверяй.

Отлично. Я сегодня дома. Волшебно.

Рус отчитался, что у них после уроков еще «Что? Где? Когда?» в школе намечается, и он участвует. Ждать его не раньше шести.

Пары у Александра до восьми, если поедет после них домой, то часам к девяти будет.

Замечательно, у меня есть время.

Ох, кто бы мне сказал, что хозяйственные дела так прекрасны? Правда-правда! Не поверила бы, естественно.

Какое счастье спокойно менять постельное белье, грузить посудомойку, не спеша протирать пыль, мыть полы и развешивать стирку в тишине. Когда никто не крутится под ногами. Не требует еды-воды и внимания. Или срочно решить, подсказать, подобрать цитату, погладить, зашить, вот тут, совсем чуть-чуть.

Боже, можно даже бегать в трусах и сыновней футболке по дому и грести-грести-грести!

Какое счастье!

Вот такую меня: взмокшую, лохматую, полуодетую, босую и поймал в объятья Влад Львович, что привез, оказывается, на подписание готовые документы для публикации. Сначала, автоматически открыв дверь в ответ на требовательную трель звонка, я даже не сориентировалась. Думала: ну, соседка Любовь Сергеевна за картошкой или яйцами заскочила или доставка чего-нибудь нужного Русику прибыла.