— Твоё негодование понятно. — она тяжело и грустно вздохнула. — И я знаю, ты ненавидишь меня и готова обвинить во всём на свете. И я никакими силами не смогу доказать тебе, что никогда не преступала через заветы Истины по умыслу. Орден… Я участвовала в его создании. Изначально мы, горстка верующих, хотели создать сообщество, сгруппироваться, объединиться. Ведь наш мир так жесток! А Орден — это оазис, где мы могли собираться, говорить о том, что важно для нас. Помогать друг другу найти путь к Истине. Постепенно наш Орден разросся — ведь людей, которые хотят защищать Истину — много. Дальше… На каком этапе я совершила ошибку — не знаю. Где я оступилась? Я привыкла верить и доверять своим братьям и сёстрам. А они так со мной поступили… Сын мне всё рассказал. Я и подумать не могла, представить… Работные дома создавались сначала для бедняков, чтобы они могли получить кров над головой. Затем, когда мой сын наладил жизнь в области, количество нищих сократилось. Теперь каждый трудяга самостоятельно мог добыть себе кусок хлеба. И работные дома пришлось переквалифицировать. В нашей области, к огромному сожалению, много заблудших душ. Они — как больные дети, не в состоянии себе помочь. Зачастую, даже тяжесть своего недуга не осознают. Для них раскрыл свои объятья Орден. При помощи труда и чтения священных текстов мы исправляли этих несчастных, даровали им упокоение, забвение от страстей.

— Веста, ты читала книгу Истины? Сама? Без нелепых трактовок? Там ведь чёрным по белому написано, что у человека есть свободная воля. И никто, даже сама Истина, не в праве забрать этот дар.

— Здесь как посмотреть. Когда младенец лезет к ножу, он не отдаёт отчёта своим действиям. И наша задача ребёнка защитить. Так и эти люди. Когда человек оступается, мы обязаны ему помочь.

— Да, похоже, мы говорим на разных языках. Взрослые — не младенцы. Нечего их трогать!

— Да, общий язык с такой, как ты, мы никогда не найдём, — и кого она имела в виду под "мы"? — Но действия, вредящие здоровью, убивающие людей, я никогда не одобряла! То, что происходило в Ордене, произошло по моей вине. Но, повторюсь, я всего не знала!

— Ой, — махнула Джилл рукой и закатила глаза, — ну давай, заливай. Здоровью она не вредит! Вы послушайте! Про мою порку уже говорено — переговорено. Даже думать противно. Но это же не все твои злодеяния! А яд в моей крови? Меня травили несколько месяцев, пока я жила тут, в замке. А подстава с мнимым любовником? Да, помню, доказательств не нашли, что ты причастна. Но неужели даже здесь, сейчас, когда мы только вдвоём, всё равно станешь отпираться?

— Я никогда не отрекусь от действий, которые совершала, но и того, что не делала, взваливать на себя не стану. Твоя пока — урок, назидание. Ничего от тебя не убыло. Для женщины это полезно. Что касается ядов и любовников — я не имею об этом ни малейшего понятия! То, что я делаю, я делаю открыто! Травить тебя тайно, постепенно — я так никогда не поступала и не поступлю! Вот к позорному столбу тебя привязать и подержать на морозе денька три — это бы нужно сделать. Ты слишком распущенная. И если бы мой сын не был рохлей, то давно бы так поступил. Но травить тебя — нет! Тебе же ещё наследника вынашивать. Я никогда не поступлю так со своим внуком!

Снова пауза. Неизвестно какая по счету за эту встречу. Джилл задумалась и принялась ходить по комнате. Стоять столбом ей надоело.

В словах Весты есть логика. И то, что она говорит, похоже на правду. Какой бы ни была кормилица, она никогда не лицемерила, не пыталась понравиться. Ни перед кем не заискивала. Да, её поступки далеко не всегда умные, но она совершала их в открытую, не прячась. Могла ли она плести интриги за спиной Джилл — теоретически да. Но сейчас, узнав Весту получше, госпожа сомневалась, хватило бы ума у кормилицы для подобных действий? Дама — человек весьма ограниченных интеллектуальных способностей.

— Но если это не ты, — Джилл остановилась напротив стула, на котором сидела Веста, — то кто? Ведь кто-то же это делал!

— Я не знаю, кто это делал. — пальцы кормилицы перестали перебирать прутья. — Если бы знала — растерзала бы своими руками! — Веста наконец-то оторвала взгляд от корзинки и посмотрела прямо на Джилл. — Ты — Харрис. А значит семья. А семью не позволено трогать никому!

Веста смотрела так выразительно, что Джилл ей поверила. Серые выцветшие глаза кормилицы излучали уверенность. И вообще. Чего-чего, а семью Харрисов Веста любит. Правда, непонятно почему считает и себя её членом, но это уже другой вопрос.

— Веста, — Джилл взгляд не отвела, — если я тебя скажу, зачем пришла, ты мне поможешь? Я знаю, что ты меня не любишь. Но все эти разговоры о дружной семье… Над нами, а, главное, на Виктором, нависла угроза. Орден и его дела — это лишь верхушка айсберга. Основная масса преступлений никуда не исчезла.

Веста ответила не сразу. Видно, обдумывала слова девушки.

— А почему просить пришла ты, а не Виктор? Если ему нужна помощь, то он всегда может на неё рассчитывать. Кого, как не сына мне поддерживать? Пусть лорд придёт — я всё для него сделаю!

— Почему не пришёл Виктор? — Джилл снова заходила по комнате. — Если честно, я и сама до конца не понимаю, почему не хочу ему говорить. Какое-то шестое чувство. И забот у него и так хватает. Пока всё не выяснено, не хотелось бы его отвлекать. Ему и так тяжело. — при мысли о муже её лицо непроизвольно засветилось нежностью. — Слушай, Веста, ну если ты так любишь сына, давай заключим временное перемирие, а? Пока всё не разрешится. Исключительно ради Виктора.

— Зависит от того, что ты хочешь. Возможно, твоя цель уничтожить меня окончательно.

— Ой, ну вот этого вот не нужно! Я теперь госпожа, ты забыла? Полноправная госпожа, со властью. Люди в замке — мои. И подчиняются мне. Ну сама посуди, если бы я хотела тебя прибить и добить, неужели бы я способ не нашла незаметный? С моей-то изобретательностью! Ответ очевиден. Так что умоляю, не неси больше ерунды. Лучше послушай. Над нами угроза. С этим нужно разбираться. И твоя помощь тоже нужна. Давай так. Я тебе всё покажу, расскажу. Всё своими глазами увидишь. И если ты решишь, что нужно поставить Виктора в известность — мы поставим. Но позже. Пока зачем беспокоить? У него и так забот целый вагон.

— Забота о муже — это похвально, — на её лице отобразилось что-то типа одобрения, — только чем такая старуха как я может помочь? У меня сейчас ни власти, ни денег не осталось. Я всё отдала беднякам во искупление своих ошибок.

— И бедняки тебе благодарны. — Джилл попыталась сделать комплимент, но вышло больше похоже на сарказм. — Так. Давай, одевайся. Пойдём в замок. В башню связи. Только там моя панель работает. Я тебе всё наглядно покажу. Там документы. Это нужно смотреть. Так не объяснить.

Веста оставила свою работу. Отложила плетение. К огромной радости Джилл, кормилица не стала упрямиться или мучить вопросами. Дама просто оделась и последовала за миссис Харрис.

В замке на госпожу и бывшую госпожу смотрели с опаской. Тоня, верная служанка Джилл, тут же подбежала к хозяйке, желая предложить помощь, защитить. Девушка помнила, сколько зла кормилица принесла Джилл.

— Госпожа, одно ваше слово… — служанка готова была тут же кинуться на обидчика своей любимой Юнико.

— Наоборот, никому ни слова! — тихонько ответила Джилл. — Особенно мистеру Харрису. Его сейчас нет? Отлично. Если придёт, предупреди всех, чтоб молчали. Никто не должен знать, с кем я и где я.

— Как прикажете, госпожа! — учтиво поклонилась Тоня.

Попав в башню связи, Джилл тут же включила панель, нажав на кольцо на указательном пальце. Вызвала всплывающие окна, нашла нужные файлы. Распределила изображения перед Вестой. Подробно всё объяснила. Что, откуда, куда. Веста — человек ограниченный, не сильно образованный. Но грамотная, с документами дела имела, в управлении участвовала. Должна понимать, что и как.

— Теперь ты видишь, — Джилл сделала акцент на самых важных изображениях, увеличив их, — те же люди, что поставляли вам оборудование, что выкупали капсулы, они же стоят за благотворительностью. Некий ИЭК. Учёные наши, имперские, опальные. Преступники. Дела некоторых из них я тебе показала. Но это лишь часть. Я не знаю точно, сколько человек в ИЭК, где они находятся. А, главное, кто их покровитель.