Ида всегда знала, когда Ишас лжет. Но в этот раз она тоже солгала, когда сделала вид, что поверила.

— Ты сегодня не идешь в храм? — словно невзначай спросил Ишас.

— Нет, я попросилась помочь на поле.

— Да, было б чему помогать, все выклевали и попортили. Никогда не видел ничего подобного! Ощущение, словно не стая воронов пролетела, а… кстати, я не спросил, как ты себя чувствуешь? — не стал ходить вокруг да около Ишас и спросил напрямую.

— Я в порядке, — отмахнулась Ида.

— Ты поняла, о чем я, — Ишас взял ее за руку и требовательно посмотрел в глаза.

— Да, поняла, — Ида потупила взгляд, — мне уже несколько дней ничего не снится, я иногда даже забываю, что было что-то такое, начинает казаться, что сошла с ума и все придумала. — Ида не соврала Ишасу, когда сказала, что уже не просыпается в ужасе. Ее правда больше не мучили кошмары, из-за которых она боялась сомкнуть глаза. Ни холодного пота, ни дрожи, ни колотящегося в страхе сердца.

— Ида, ты не могла, — хмыкнул Ишас, но не договорил.

— Как знать, как знать, ты не можешь точно сказать, сошла я с ума или нет, — грустно вздохнула Ида и высвободила руку.

— Да, зато точно могу сказать, что до такого сама ты бы не додумалась, — довольная улыбка на лице Ишаса расплылась.

Ида мгновение стояла не шевелясь, но когда до нее дошел смысл сказанных Ишасом слов, она глубоко вдохнула. Ишас знал, что в такие мгновения лучше бежать, но тут не удержался и зашелся смехом. Ида, только что планировавшая самое жестокое наказание за такие шуточки, поперхнулась воздухом и сама того не ожидая, улыбнулась. Постепенно смех Ишаса заразил и ее, и вот они уже вдвоем смеются до слез. Ишас потрепал волосы Иды.

— Видела бы ты свое серьезное лицо.

— Тебе не надоест издеваться надо мной, да?

— Нет, прости, не могу удержаться, мне нравится, когда ты смеешься.

Улыбка сползла с лица Иды, она посмотрела в глаза Ишасу. Ей хотелось сказать, что его шутки на самом деле не задевают ее так, как она показывает. Ей бы не хотелось, чтобы это прекращалось — в такие моменты она чувствовала какое-то родство душ, тепло, исходящее от Ишаса, дарило ей умиротворение, освобождало от давящих тревог. Беззаботность и отсутствие тайн между ними делало их дружбу — так же он назвал их — особенной. Ида не знала, был ли в ее жизни кто-то ближе, чем Ишас. Да, бесспорно, она любила отца, но между ними все равно присутствовал барьер, которого не было с Ишасом. Хотя последнее время Иде начинало казаться, что и между ними вырастает стена. Ишас не изменил своего отношения к ней, но изменился сам. Он стал другим. И стал скрытнее.

— О чем задумалась, — голос Ишаса вырвал ее из размышлений. — Все в порядке? — уже настороженнее спросил он, снова взяв ее руку в свои и чуть ощутимо сжал.

— Все в порядке, я думала, как отлуплю тебя в следующий раз за твою очередную шутку.

— Ты себя видела, птенчик? Это в детстве мы были одинаково тощие малявки, но я вырос, — подбоченился Ишас, показушно выпятив грудь и расправив плечи.

— Если ты продолжишь и хоть слово скажешь про то, что я так и осталась тощей малявкой…

— Заметь, ты сама это сказала, я молчал! — выпустив руку Иды, Ишас поднял свои в примирительном жесте, мол, я тут ни при чем.

— Но хотел сказать? — сузила глаза Ида, нахмурила брови.

— Ну-у-у, — наигранно задумался Ишас и почесал затылок.

Ида все же не сдержалась и сжав руку в кулак попыталась ударить Ишаса по плечу. Да, он действительно вырос.

— Ай! — пропищала Ида и потрясла рукой. — У тебя там что, камни?

— А вот нечего было, — ухмыльнулся Ишас, но взял руку Иды в свои и подул: — У волка в лесу боли…

— Ну ты и дурак, я с виду, может, и осталась маля… маленькой, но давно уже не ребенок, чтобы ты мне читал наговоры Игиль, — серьезным тоном попыталась сказать Ида, но не выдержала и тоже рассмеялась.

— Ладно, маля… маленькая, — намеренно подначивал Ишас, — пойдем, а то нам работы на поле не останется.

— Куда уж там, не останется, сам сказал, что там азкаретская орда прошлась.

— Подожди, чуть не забыл, у меня для тебя есть подарок. — Ишас отошел к столу с ящиками — стоило как-нибудь заставить его прибраться на нем — выдвинул один из них, на секунду замялся, будто не решался показать ей, что там.

— Ты специально тянешь время, чтобы я тут умерла от любопытства? — Ида смеясь подошла к столу и заглянула Ишасу через плечо. — Ну, что там?

Ишас резко развернулся, у Иды промелькнула мысль, что только сейчас, когда они стоят так близко, она заметила, что Ишас выше нее на целую голову. И почему она не замечала этого раньше. Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Встретившись взглядом с ней, Ишас резко выдохнул. Но быстро взял себя в руки, в его глубоких, карих глазах снова заиграла улыбка. Ишас сделал небольшой шаг назад, увеличив расстояние между ними, и протянул Иде сверток шершавой бумаги. Ида аккуратно развернула его и ахнула от удивления.

— Я в этом году так и не подарил тебе ничего, считай это на твой день рождения, — тихо сказал Ишас.

— Ишас, последний раз на день рождения ты мне дарил кольцо. Десять лет назад, — пошутила Ида, но судя по молчанию в ответ, Ишас шутку не оценил. Он не знал куда деть руки, почему-то волновался. Может, думал, что ей не понравится? Но как это могло не понравиться? На тонкой вязке цепочки — и как он только сумел выковать такие тонкие и маленькие, причудливо переплетенные звенья — висел кулон в виде цветка. Слева и справа лепестки загибались углами вниз, а по центру возвышался остроконечный овальный лепесток.

— Это лилия, — на выдохе сказал Ишас.

— Она прекрасна. — Ида взяла кулон, провела пальцами по лепесткам, по цепочке, отложила бумагу и протянула украшение Ишасу. Тот недоуменно взглянул на нее, в его глазах заметалась растерянность. Он наверное подумал, что она возвращает подарок? Дурак.

— Наденешь?

Ишас пришел в себя, взял цепочку. Ида повернулась к нему спиной, собрала волосы рукой, освобождая шею. Ишас аккуратно, стараясь не касаться ее кожи надел кулон ей на шею. Ида развернулась, широко улыбаясь, наклонила голову, чтобы посмотреть на кулон, потом резко посмотрела на Ишаса:

— Спасибо! Это чудесный подарок! — Ида поцеловала Ишаса в щеку. На его лице отразились эмоции, которые он постарался сдержать, но Ида заметила, как он слегка покраснел. Хотя она сама была, наверное, не лучше. В голове мелькнуло недавнее: «Мы же уже не дети».

— Ишас, теперь мне точно не будут страшны никакие кошмары! Этот кулон станет моим оберегом и защитит.

Ишас наконец сбросил свое оцепенение и улыбнулся ей.

— Ты думаешь?

— Я верю.

***Йофас

Он вернулся. Чем удивил многих.

Жители деревни всю неделю обивали пороги кузницы и высказывали свое негодование. Кто открыто, кто скрыто — не у всех хватало смелости высказывать в лицо Йофасу. Но возмущение у всех было одно, и Йофас, первые дни споря и отвечая всем, уже перестал обращать внимание. Они не прекратят ходить к нему, не прекратят возмущаться. Иногда он ловил себя на мысли, а вдруг действительно прогадал, отправив Луйса в город. Вдруг он не распознал намерений этого человека. Что-то было в нем такое, что настораживало кузнеца. Этот взгляд умудренного годами человека, хотя на вид сколько ему было? Лет 25–27? Скрытность, нежелание распространяться о своем прошлом тоже должно было насторожить, но Йофас не мог рационально объяснить, почему доверился ему. Почему привел в кузницу, когда отказывал даже деревенским парням, которых знал с пеленок — никого кроме сына он до сих пор не подпускал к кузне. Сына. Йофас понимал, что мальчик не виноват, Йофас видел, как тот с детства пытается оправдывать ожидания и несет на себе груз вины. Молча, безропотно переносит сухость и холод Йофаса. Но кузнец не смог преодолеть себя, не смог подарить ласку тому, кто отнял у него самое ценное, что было в его жизни. Йофас не смог простить. Возможно, в Луйсе он увидел себя молодого или того, кого хотел бы видеть на месте своего сына. Если бы все сложилось нормально. Если бы Мерием… если бы Мерием. Йофас отбросил мысли о той, о ком запрещал себе вспоминать. Он бы отправился за ней, но мальчик, принесенный ею в мир, нуждался в заботе. Да, Йофас не смог бы полюбить чужого мальчика, но от ответственности никогда не бежал. Он должен был его сберечь. Поэтому Йофас спрятал свои чувства и желание за выкованной собственноручно стеной безразличия и бесчувственности. Он даст мальчику будущее в безопасности. О большем его никто не посмеет просить. Мертвые ничего не чувствуют.