Не переставая оглядываться, девушка подтолкнула меня к грубо сколоченной двери, и мы оказались то ли в кладовой, то ли в подсобке при кухне. Пахнуло сырым мясом, свежим хлебом, а ещё прогорклым жиром, от чего к горлу подступил комок. Закашлявшись, я прикрыла нос ладонью. Зато здесь было куда теплее, чем на улице.
В соседнем помещении гремела посуда, хрипло ворчала женщина, то и дело покрикивая на кого-то. Вдруг дверь распахнулась, и нас чуть не сбил перепачканный в саже мальчонка с пустым ведром. При виде меня он охнул, отскочил в сторону. Ведро покатилось по полу, а в щель от медленно закрывающейся двери я заметила огромный очаг на полстены. В подвешенном за крюк котле томилось какое-то кушанье.
Я хмыкнула. Аутентично. Сам замок, одежды тех немногих обитателей, что я уже видела, окружающая обстановка навевали воспоминания об исторических фильмах. Неужели Николай решил подержать меня недельку в компании реконструкторов: авось, без канализации, такси и пиццы стану сговорчивее? Но зачем тогда нужны были те бандиты в подворотне?
Шикнув на мальчишку, девушка увлекла меня вглубь замка, мимо кухни, по длинному коридору, освещённому такими же масляными фонарями, как тот, что она держала в руке.
Начав отогреваться, я завертела головой, запоминая путь наружу: коридор, комната, ещё одна, три ступеньки, поворот налево и пустая зала, в которой по всем канонам кино должны проходить шумные пиры. Но девица не дала осмотреться. Отперев ключом низкую дверцу в самом неприметном углу, она проворно нырнула в открывшийся проём. Узкая винтовая лестница уходила куда-то ввысь. Я задрала голову, пытаясь разглядеть её окончание, но дальше пятачка под ногами ничего не увидела.
С подсчёта ступенек я сбилась на пятом десятке. В боку закололо, в груди захрипело, но я хотя бы согрелась.
— Только тихо, миледи, — прошептала девушка, открывая дверь, в которую упёрлись последние ступени. — Если милорд Эдвин — а ещё хуже, господин Дитмар — проснётся… Но вы и сами знаете, чего уж.
Хотелось спросить: «Кто-кто?», — но мои сил хватило лишь на то, чтоб оперевшись о ледяную стену, с трудом подавить кашель.
Служанка — кто ещё бы стал так беспокоиться о «миледи»? — жестом поторопила меня и тут же быстро захлопнула дверь. Я замерла посреди коридора, погружённого во мрак, лишь в редкие стрельчатые окна попадал свет луны. Притворяться, что знаю, куда идти, не было смысла: девица на цыпочках подкралась к третьей по счёту двери, толкнула её и первой заглянула вовнутрь, лишь потом приглашающе махнув мне рукой.
— Идите в ванную, миледи, а я разбужу Фанни, она поможет раздеться.
Я же, застыв посреди просторной комнаты, разделённой на приёмную и спальную часть деревянными панелями, нашла в себе силы наконец расставить точки над ё.
— Какая Фанни? Кто ты? И где Николай?
Девушка вытаращилась на меня, словно привидение увидела.
— Так Фанни, девочка-помощница… Вчера молоко на ваше платье пролила, не помните что ли? А я Анита, служу миледи уже пятый год, мы ещё в детстве в прятки вместе играли, пока батенька ваш — простите, милорд Эдвин, — не осерчал, что вы с безродной девкой по конюшням носитесь. И как вы сказали? Нико-о-ла-и-и? — Служанка старательно коверкала имя, словно и впрямь впервые слышала. — Не знаю такого. И звучит-то как чудно, он бендитец из-за моря что ли?
— Прекрати нести ерунду, — зло огрызнулась я. — Это всё выглядит очень правдоподобно, но мне нужно с ним поговорить. Или кто здесь за этот цирк отвечает?
— Какой цирк? — снова не поняла девушка. — Бродячий театр месяц уж как уехал, миледи, а трюкачей только к Сияющей ночи ждут…
Притворялась она так искусно, что не будь у меня чётких воспоминаний о произошедшем на кладбище и в подворотне, я б и сама усомнилась в том, что знаю Колю.
— Всё, хватит этой комедии! — Я решительно протянула руку — Сейчас я вам такой отзыв об обращении с клиентом оставлю — замучаетесь оправдываться! Ну-ка давай сюда телефон!
Последнее слово, прозвучавшее так по-русски, заставило вздрогнуть даже меня. Что за чушь? Я скороговоркой прошептала:
— Смартфон, вода, электричество, хлеб, интернет, сахар…
И не поверила своим ушам. Одни слова звучали привычно, а другие иначе, словно я говорила на двух языках сразу. Вот только второго из них я не знала. Мягкий, певучий, он не походил ни на французский, ни на итальянский — вообще ни на один из тех языков, что я когда-либо слышала. При этом я с лёгкостью думала на нём, переключая мысли с русского на неведомый и обратно, а уж в речи и вовсе не замечала разницы, если не концентрировалась специально.
Анита торопливым жестом прижала два пальца к губам, а затем ко лбу, будто в молитве, и осторожно спросила:
— Там, в роще, вы случайно не ударялись головой, миледи Агата?
— Вот! — Я ухватилась за собственное имя, как утопающий за корягу в бурной реке. — Ты знаешь, как меня зовут! Откуда? Признавайся, это Николай всё подстроил?
— Создатель с вами, миледи… — Лицо девушки вытянулось, а взгляд испуганно заметался между мной и дверью. — Вас зовут миледи Агата Харт. Ваш отец, лорд Эдвин Харт, владелец этих земель. Это все знают. Но я не понимаю, о каком Никола-а-йе вы говорите, — жалобно всхлипнула она.
— Проклятье! — Я шумно выдохнула.
Если девчонка сейчас разорётся и перебудит ползамка, мне придётся объясняться не только с ней, но и ещё с десятком-другим местных актёров. Похоже, Коленька неплохо заплатил за подобный спектакль. Одно радует — это не может продолжаться вечно. Так и быть, подыграю немного.
— Где ванная? Там? — Я наугад ткнула в ранее замеченную дверь справа.
Анита кивнула, что-то забормотала о помощи, но меня это не интересовало. Хотелось освободиться от тяжёлых юбок, липнувших к ногам, да и смыть с лица грязь не мешало бы.
Посреди небольшой комнатки на помосте стояла великанская бадья — вместо ванны. Единственный масляный светильник давал больше теней, чем освещал обстановку. Я сняла его с крюка и подняла повыше, чтобы оглядеться.
Деревянная бадья была пуста. Водопроводных кранов, увы, нигде наблюдалось. Зато в углу в бочке стояла холодная вода, там же нашёлся пустой ушат, а на полках лежали аккуратно свёрнутые чистые полотна ткани. Что ж, мне хватит и этого.
Аккуратно поставив светильник на скамью перед высоким зеркалом, я принесла тяжёлую полную кадку. Чуть не выронила, пока тащила, но носиться туда-сюда с ковшом сил не осталось. Выдохнув, я с наслаждением плеснула себе в лицо чистой воды и, потерев его, подняла взгляд на зеркало.
Сорвавшиеся с губ матерные слова переводу на местный язык не поддавались. Я вцепилась в ручки кадки, аж пальцы заболели, и вплотную приблизила лицо к мутной зеркальной поверхности.
В ней отражалась вовсе не я. Вернее, эта девушка была похожа на меня, но моложе лет на пять, худее, черты лица, словно вырезанные из мрамора уверенной рукой скульптора, казались острее моих собственных. И волосы! Мой прекрасный блонд, сотворённый лучшим мастером столицы, пропал. Теперь вместо гладких светлых прядей на лоб падали локоны пепельно-русого цвета. Только одно осталось неизменным: серые до прозрачности глаза с крапинками зелени у самого зрачка. Не веря отражению, я ощупала лицо, взъерошила волосы, скривила рожицу, то есть сделала всё, чтоб удостовериться, что я и девушка в зеркале — точно один человек.
— Что за чертовщина!
Я принялась остервенело избавляться от платья. Над ним постарались так же усердно, как и над всей местной обстановкой: лиф на крошечных крючочках, юбка на завязках, и ни одной молнии. Да что там, даже пуговиц не имелось!
Под платьем обнаружилась длинная рубаха, которую я стянула через голову и, отшвырнув прочь, принялась разглядывать тело. Вот только и оно походило на моё собственное примерно так же, как лицо — то есть очень отдалённо. Исчезли родинки на правой руке и под левой грудью, да и сама грудь уменьшилась. Раньше я не могла похвастаться пышными формами, но какие-никакие выпуклости-округлости у меня были, особенно сзади. Теперь же маленькая упругая грудь уравновешивалась такими же аккуратными ягодицами, а торчащие из-под кожи рёбра вкупе с острыми коленками намекали о некотором недоедании.
