— А впрочем, если тебя это волнует, попроси ее у них!

— Кого «ее»? И у кого «у них»?

Адриенна распрямилась, гордо выпятив грудь, так что соски четко обозначились под тонкой сорочкой, и протянула правую руку Гюставу.

— Ее — вот эту мою руку. У кого — у папы.

Гюстав был в панике, это казалось ему безумием.

— Я? У него? Я в жизни не посмею…

Уязвленная Адриенна скрестила руки на груди.

— Значит, ты откажешься от меня из трусости? Я вижу, твоя любовь недорого стоит…

Гюстав заколебался. И неудивительно: Адриенна, когда ей чего-то хотелось, могла воспламенить даже лёд.

— Любовь моя, не нужно просить. Это само собой разумеется, разве нет?

Но Адриенна упрямо покачала головой:

— Может, у вас, у Эйфелей, в Дижоне, это и не принято… Но здесь, в Бордо, у Бурже, молодые люди просят руки девушки у ее отца.

Гюстав был уязвлен — не следовало бы Адриенне упрекать его в скромном происхождении. Его родители там, в Бургундии, — точно такие же люди. Однако, вспомнив очаровательный родительский домик, который весь уместился бы в гостиной четы Бурже, Эйфель понял, что в этой игре козыри не у него.

— Ну хорошо, я согласен, — покорился он.

И Адриенна наградила его сияющей улыбкой.

А инженер пытался привести в порядок смятенные мысли. Просить у старика Бурже руки его дочери!? Об этом даже подумать страшно. Он, Гюстав, не перенесет отказа. Но тут ему кое-что пришло в голову…

— Я уже наелась, — капризно сказала Адриенна.

Эйфель стряхнул задумчивость и посмотрел на девушку. Она сняла сорочку и ждала его — нагая, ослепительная, как солнечный луч, ласкавший ее кожу.

Париж, 1886

Сколько людей приглашено на церемонию? Адриенна представляла ее себе как прием для избранных, но в залы министерства промышленности и торговли набилось не менее трехсот человек — все хотели увидеть эти умопомрачительные макеты.

— Здесь и приличное общество, и всякое отребье, — заметила она и, узнав в толпе знакомых, поприветствовала их беглой улыбкой.

Ее супруг, притворяясь шокированным, шепнул ей на ухо:

— Не будьте снобом, мадам де Рестак!

Адриенне явно не по себе. Она не хотела приезжать сюда, но Антуан так настаивал…

— Там объявят результаты конкурса. И ты сможешь увидеть все представленные проекты, это же потрясающе!

В каком-то смысле многолюдная толпа устраивает Адриенну. В толпе легче уклониться от встречи, раз уж ее заставили прийти. И Адриенна зорко оглядывает собравшихся, боясь — и надеясь — заметить его…

Вот уже несколько недель она терпит эту пытку: Антуан говорит только об Эйфеле. Эйфель и его башня. Эйфель и его проекты. Эйфель и его гений. Эйфель, которого он знал совсем молодым, неотёсанным, и который ныне наверняка наслаждается всеми благами мира. Эйфель живет, спит и ест вместе с ними, хотя после памятного вечера в министерстве полтора месяца назад они больше не встречались. Но когда Антуан увлекается, он забывает обо всем на свете. И Гюстав Эйфель стал в их супружеской жизни постоянной величиной, невидимым призраком, фантомом, хотя бедняжка Антуан и не знает, что Адриенна была в него влюблена.

«И никогда не узнает», — думает она, оглядывая толпу.

И вдруг видит его. Хуже того: видит их. Ну, конечно, ей следовало бы догадаться, ведь у него есть семья. Адриенна запретила себе расспрашивать мужа и в результате ничего не знает об Эйфеле, кроме его башни. Об остальном Антуан молчит, словно оберегая старого друга. Но, увидев эту сплоченную маленькую группу, она понимает, что после всего и Эйфель тоже продолжал жить. Эта юная женщина с сияющим лицом — вылитый Гюстав. Так же, как и трое остальных детей, помладше, они не отходят от старшей сестры. Адриенна удивлена: а где же его жена? Неужели осталась дома?

— Ага, вон они! — восклицает Рестак, явно собираясь окликнуть Эйфелей через весь зал.

Но Адриенна резко останавливает его:

— Оставь их в покое, они, наверное, и без того оробели…

— Пожалуй, ты права…

— Давай пока пройдемся. Я же тебя знаю, стоит тебе подойти к ним, и ты уже не оставишь в покое «старину Гюстава».

Антуан разражается смехом.

— Любовь моя, ты, как всегда, прозорлива!

И он целует жену в шею с фамильярностью, от которой ее передергивает. Она бросает взгляд на Гюстава, боясь, что он видел эту сцену. Но нет. Эйфель стоит бледный, напряженный и что-то шепчет на ухо старшей дочери, поглаживая по голове самого младшего из детей.

— А где его жена?

— Чья жена?

— Эйфеля.

— Жена Гюстава? Она умерла, — непринуждённо отвечает Антуан.

Адриенна холодеет, услышав этот беспечный ответ.

— Умерла? От чего?

Рестак не понимает испуга жены.

— Дорогая, ты так смотришь, словно увидела призрак. Понятия не имею, от чего. Наверное, от какой-нибудь болезни. Но это случилось много лет назад. А Гюстав, ты же знаешь, женат скорее на своей профессии…

— Нет, не знаю! — И Адриенна, передернувшись, устремляется к макетам.

Рестак пожимает плечами. Ну вот, жена опять вышла из себя. У нее раздражительный нрав, она то и дело взрывается без всякого повода. Но сегодня он не позволит такому взрыву испортить торжество. Догнав Адриенну, он берет ее под руку, и супруги направляются к выставленным макетам.

До чего же странны некоторые из них! Например, гигантская гильотина, призванная отметить столетие Революции.

— Ну, если это должно напоминать нам о 1789 годе… — содрогнувшись, говорит Адриенна.

— А главное, чем она прославилась, кроме того, что обезглавила тысячи людей? — подхватывает Рестак.

Адриенна поднимает глаза к небу, не в силах сдержать усмешку: ее муж всегда был заядлым реакционером, даром что водит дружбу с властями Республики. И это при том, что добрая половина его предков закончила жизнь на эшафоте, а сам он — потомок единственной ветви Рестаков, которой хватило благоразумия эмигрировать в Англию.

Супруги идут дальше, от стола к столу, иногда невольно толкая людей, как это бывает перед буфетом с угощением. Некоторые макеты до того малы, что их можно рассмотреть только вблизи.

И вот они стоят перед тем, что обещает стать гранитной колонной, сверху донизу украшенной балкончиками, дверными и оконными проемами; она покоится на более широком цокольном основании, гордо именуемым «Военный госпиталь для легких наших солдат».

— Так для кого же этот госпиталь — для солдат или для их легких? — на полном серьезе спрашивает молоденькая дама у своего спутника.

— Я полагаю, солдаты будут оставлять там свои легкие для врачевания, а сами будут ждать их у себя дома.

Дама восхищенно вздыхает:

— Боже, до чего все-таки дошла наука!

Чета Рестаков, не в силах удержаться от смеха, переходит к следующему проекту. Это огромный сфинкс, подобный каирскому.

— Не понимаю, какое отношение он имеет к Парижу? — удивляется Антуан.

Адриенна почти не смотрит на изваяние, она погружена в свои мысли. Впрочем, задумчивость лучше, чем раздражение, думает ее муж. Она очнулась только у следующего экспоната — статуи женщины во фригийском колпаке, которая перешагивает через Сену. С нелепым названием «Марианна речная».

— Леон, смотри, она же совсем голая! — возмущается все та же дама; она упорно ходит по пятам за супругами Рестак. Ее спутник, однако, ничуть не шокирован. В глазах у него вожделение, он словно бы представляет себе, как проплывет на пароходике между ног этой «речной Марианны».

— Этот господин любит шпагаты, — шепчет Рестак на ухо Адриенне; та смеется и говорит:

— Сделайте всё, чтобы Париж избежал этого безобразия!

Затем они подходят к эффектному каменному обелиску, несколько напоминающему памятник на площади Бастилии. Это многоэтажное сооружение с колоннами на каждом уровне увенчано гигантским маяком.

— Проект Бурде, главного соперника Гюстава, — поясняет Рестак.