Правду говоря, он не особенно хотел её видеть, но надоевшее одиночество и потребность в развлечении после работы над рассказами вели туда, где мог он услышать живое слово. Не самые слова его интересовали. Физическое влечение к женщине не оставляло его с того времени, как он покинул Мусиньку, и чем сильнее хотел он подавить эту потребность, тем сильнее овладевала она его воображением.

Но тем не менее по отношению к Зоське у него не было никаких грязных намерений; он думал, что она познакомит его с подругами и он сможет порвать путы одиночества и тоски по женщине. С такими намерениями он высморкался и постучал в дверь.

— Вам кого? — спросила она, появившись на пороге.

— Я хотел вас видеть, — ответил Степан.

— Я вам этого не позволяла, — сурово ответила она, но через минуту добавила: — Ко мне нельзя, погуляйте, я сейчас выйду.

И прежде чем молодой человек успел ответить, заперла дверь. Степан вышел на улицу, немного обиженный, так как чувствовал себя достойным лучшей встречи.

Пиголица!

Степан медленно шагал по переулку и от нечего делать читал фамилии жильцов на медных дощечках.

Зоська действительно не заставила себя долго ждать и появилась на крыльце в жакетке и шляпке.

— Посмотрите, что я купила, — сказала она, показывая молодому человеку маленький стэк. — Правда, красивый? Необычайно!

— Очень красивый, — ответил Степан.

— И как бьёт! Вы не пробовали?

— Только, пожалуйста, не бейте, — остановил её Степан, видя, что она взмахнула стэком.

— Это от шпица. У нас есть щпиц. А где же соска?

— Соску я выбросил.

— Мой подарок?

Она возмущённо остановилась.

— Нет, нет! - испугался Степан. — Я пошутил. Я спрятал её в ящик.

— Принесите её мне, — сказала Зоська, — я её к стэку приделаю.

«Придётся купить, да ей соска и подходит», — подумал молодой человек, окинув взглядом её детскую фигурку.

Через четверть часа Степан важно покупал билеты на первые места в кино, надеясь заложить прочный фундамент их знакомства. Он полагал, что девушка, что-нибудь получая от молодого человека, чувствует себя в долгу перед ним.

Степан с рыцарской вежливостью пропустил её вперёд в фойэ и любезно расхаживал с нею, рассматривая плакаты и фотографии.

— Вот дурак! — возмутилась Зоська, указывая стеком на молодца, скапавшего верхом на коне. — Киноартист должен ездить в автомобиле, а он точно конный-милиционер.

Степан чувствовал себя прекрасно, впервые в жизни очутившись с дамой на людях. Ему было неприятно, что его приятельница чрезмерно вертела стеком и озиралась кругом, обращая на него мало внимания. Всё-таки она должна была бы чувствовать, что она пришла по его приглашению.

Но когда в зале потух свет, а на экране замигало, Степан взял её маленькую ручку и сжал. Девушка не ответила, но и не отняла руки, поэтому ещё, через несколько минут он положил её руку к себе на колени и накрыл ладонью, решив из осторожности временно на этом остановиться. После последней части Зоська сказала:

— Какой прекрасный фильм! Аполлон, купите билеты ещё на один сеанс!

— Меня зовут Стефан, — обиженно ответил Степан. — Посидите, сейчас куплю.

Он быстро вернулся с билетами, боясь, чтобы она не удрала.

— Ах, вы божественный! — сказала Зоська.

Но как только фильм начался снова, она утомлённо промолвила:

— Фи, как противно! Я хочу домой. Тут душно.

На углу своей улицы она вдруг сказала:

— Мне хочется покататься на лодке.

— Пожалуйста. Вечер такой тихий. Поедемте куда-нибудь далеко.

— Только чтобы на нашей улице.

— Где же тут вода?

— Так сделайте её! — тоскливо воскликнула девушка.

Терпение в нём оборвалось, и он, оглянувшись, украдкой поцеловал её.

— Какое нахальство!

— Я люблю вас, — жалобно пробормотал Степан.

— Я вам этого не позволяла, — сурово ответила она - уходя.

— Зоська, когда я вас увижу? — крикнул он вдогонку.

— Никогда!

Но молодой человек только усмехнулся её словам и пошёл домой, полный радужных надежд. Зоськино «никогда» его обрадовало, даже дало надежду на очень скорое свидание с важными последствиями, так как ему не трудно было понять, что эта девушка капризница, которая сама не знает, что ей нужно, а это даёт большой простор действиям человека со стальным желанием. Особенно обрадовала его её привычка говорить «не позволяю», когда факт уже был совершён.

Вообще девушка понравилась ему больше, чем он думал. Прикоснувшись к ней на улице, он вдруг убедился, что из-за маленького роста женское тело не утрачивает своих притягательных свойств. Даже наоборот — в сухости его очертаний он чувствовал утончённую, порождённую городом прелесть. Его прельщало в ней и то, что она была горожанкой, так как желание стать настоящим горожанином было первой задачей его восхождения. Он будет бывать с нею всюду: в театрах, кино и на вечерах, войдёт при её содействии в настоящее городское общество, где его, конечно, примут и оценят.

В институте, верно, начались лекции. Он собирался туда наведаться. Однажды утром он уж совсем собрался, но вдруг спросил себя: «Зачем итти?» И не нашёл никакого ответа. Немного удивился, потом обрадовался, восторгаясь своей смелостью, и целый день чувствовал себя победителем. Ну, для чего ему этот институт? Стефан Радченко хорош и без диплома.

И действительно, Степану сильно везло. Через неделю он получил ответ из харьковского журнала с переводом на восемьдесят семь рублей. Он ждал письма, но на гонорар не надеялся. Литература, оказывается, не только почётное, но и выгодное дело, то есть заслуживает сугубого внимания. Юноша с удовольствием расписался в получении и рад был бы без конца расписываться, если бы этого требовала почта — громаднейшее завоевание человеческой культуры, которая не только даёт далёким людям возможность переписываться, не только пересылает журналы с напечатанными рассказами, но и переводит авторам гонорар.

Письмо харьковского журнала было очень интересно. В нём коротко, но ясно были указаны достоинства его рассказов и предложено прислать материал на сборник размером от трёх до шести печатных листов. Последняя строчка смутила его — что это за печатный лист и, главное, хватит ли его рассказов на книжку «от трёх до шести» листов. Это, конечно, нужно узнать и одновременно удовлетворить другие запросы, которые зародились в нём. Они относились к технике печатания. Что страницу составляют из отдельных букв — это известно ещё из учебника. И молодой писатель решил купить книжку по издательской технике, из которой узнал, что такое лист и сколько в нём бывает букв, что такое корректура, цицеро, шпация, рихтовка, и особое внимание обратил на портретное дело; цинкографию, автотипию и офсет-машину. Знание техники портрета и иллюстрации он спрятал в голове про запас, а сведения о печатном листе применил сейчас же к своим шести рассказам и высчитал, что в них двести семь тысяч сто девяносто четыре буквы, то есть под мерку «от трёх до шести листов» подходят вполне.

Тогда он сложил их аккуратно, перенумеровал листы, завернул в чистую бумагу и вывел большими красивыми буквами: «Стефан Радченко. Бритва. Сборник рассказов». Потом запаковал, перевязал тесёмкой, как когда-то отчёт по сельбуду, и сдал на почту, считая молчание наилучшим ответом.

Театр закончил, круг своего развития. В конструктивных постановках с подчёркнутым актёрским жестом и интонацией, как проявлением единого сгущённого свойства данного лица, с обилием массовых сцен, где афишные надписи и скелет декорации характеризуют место действия, давая ему простор развиваться одновременно в нескольких планах, современный театр приобщился к высшей ступени своего развития, своему исходному источнику - религиозным мистериям, античности средних веков, и дальше перед ним тянется путь самоповторения, ускоренного прохождения знакомых уже этапов с некоторой примесью новизны. И подчиняясь действию всеохватывающих законов, единых и безошибочных, присутствие которых подмечает человеческий гений во всём многообразии жизненного процесса, от корней театра родилась побочная ветвь, рост которой напоминает фокус индийских факиров, выращивающих на глазах зрителей ветвистое дерево.