Видео почти закончилось, а я не могла оторваться от экрана и ловила взглядом танцевальные па. Казалось, гейши рассказывали историю без слов. Но вот сямисэн затих, девушки поклонились и неслышными маленькими шажками удалились со сцены.

Представление закончилось.

В реальность меня вернул неожиданно возникший ворох вопросов. Откуда Такуми мог знать обо мне такие подробности? Кто посвятил его в мои интересы? Но может быть, это простое совпадение?

Я решила долго не гадать, а спросить напрямую:

Айуми [15:00]:

«Откуда ты узнал?»

Ответ пришел через минуту:

Такуми [15:01]:

«Узнал что?»

(Удивленный смайл)

Айуми [15:02]:

«Что я интересуюсь гейшами».

Такуми [15:05]:

«А это действительно так?»

Желание продолжить диалог закончилось столь же быстро, как и стремление заниматься балетом в детстве. Я с беспокойством закрыла приложение и переключила телефон в авиарежим, чтобы быть недосягаемой для Такуми и его «странностей».

Такуми каким-то образом знает обо мне больше, чем надо. Может, заблокировать контакт и удалить переписку?

Чаще всего я поступаю именно так, когда собираюсь отбросить ненужный виртуальный груз, давящий на реальную жизнь. Но что-то подсказывало: это явно не тот случай. Нужно познакомиться с Такуми поближе.

Деревья в нашем саду, казалось, замерли в ожидании весеннего цветения, которое должно преобразить все вокруг и добавить природных красок. Лишь голые стволы чернели на фоне неба.

Мама часто напоминала, что предки отца еще с конца эпохи Эдо[19] высаживали здесь деревья, что и сделало сад особым местом. Я часто любил коротать здесь время, пока не вырос и не уехал. Тут росли и реликтовые гинкго, и багрянники, а еще дюжина сакур. В период пика цветения вишни папа расхаживал по дорожкам с толстым сборником поэзии «Манъёсю»[20], созывая семью для посиделок на свежем воздухе. Тогда я был ребенком, но с тех пор ничего не изменилось.

Праздник в честь дня рождения отца подходил к концу, многие гости уже распрощались с виновником торжества. Мероприятие удалось на славу. С каждым годом удовлетворить требования родителя становилось все сложнее.

Отец – ценитель нашей истории и культуры, поэтому любая его задумка должна доводиться до совершенства и без права на ошибку. Сегодняшнее представление гейш было выше всех похвал.

Девушки действительно выглядели так, словно сошли со страниц старинного трактата. Папа настаивал, чтобы гейши изъяснялись поэтически, использовали всевозможные архаизмы и избегали современных терминов. Эта часть задания выглядела не совсем легкой, но выполнимой.

На протяжении почти трех месяцев девушки посещали занятия по старояпонскому языку, обучаясь у самых лучших учителей, которых я только мог отыскать. Следить за процессом подготовки было поручено лично мне, из-за чего часто приходилось уезжать из Токио в Осаку.

Но результат того стоил. Девушки отработали свой гонорар. Ни намека на современность.

Сидя на удобной плоской подушке дзабутоне и прихлебывая полуостывший кофе, я услышал шаги за спиной.

Внезапно мои размышления прервал знакомый голос.

Покинут я,

и разрослась трава в саду,

И в час ночной,

Не зная почему,

Не убит я был грозой.

– Вы вернулись, – обернулся я к отцу.

Он шел не спеша, c безразличием глядя вперед, не замечая ничего вокруг.

С каждым новым годом суставы отца все меньше поддавались подвижности, поэтому я поспешил предложить ему посидеть:

– Может быть, вы…

Не дав мне закончить фразу, папа вскинул руку, словно говорил безмолвное «нет».

– Теперь ты… давай, продолжай, – промолвил он, явно намекая на что-то, причем таким тоном, что родителя нельзя было ослушаться.

Я непонимающе взглянул на отца:

– Продолжить… что?

– К примеру, что-нибудь из «Манъёсю», – кивнул он с серьезным видом. – Или твоя память стала с годами хуже моей?

Я решил не спорить, а побыстрее процитировать какое-нибудь стихотворение, но замешкался. Я не унаследовал от отца любви к поэзии, однако покорно запоминал некоторые вирши. Но сегодня в голову почему-то ничего не приходило.

В «Манъёсю» более четырех тысяч стихов, полностью я знал от силы только пять или десять вещиц. В нашей библиотеке можно было найти все, начиная с «Записей о деяниях древности»[21] и заканчивая недавно изданными романами, которые отец считал интересными и стоящими его внимания.

В кармане завибрировал телефон. Я вытащил его: на экране отобразился знакомый номер.

Айуми.

Отец взглянул на меня с долей небрежения и злости. В родителе пробудился противник современных устоев. Он уже развернулся в сторону дома, забормотав что-то себе под нос, но тут меня осенило.

Я вспомнил отрывок из стихотворения:

Цветением сакуры я был пленен,

А ты во сне иль наяву?

Луна исчезнет, а ты нет.

Прощай, мой сон,

А ты – не уходи.

Отец остановился, обернувшись через плечо и скупо улыбнувшись.

– Почему именно этот отрывок? – осведомился он. – Юри как никак встречается с тобой.

Я не знал ответа на вопрос.

В старшей школе мы часто писали любовные письма разным девушкам, приглашая посидеть где-нибудь в парке. А двусмысленные четверостишия могли вскружить голову девчонкам не хуже, чем они кружили голову парням, очаровывая одноклассников своей красотой.

Но я не припоминаю, чтобы читал эти строфы когда-либо еще. Такое случилось со мной впервые.

Потупив голову, я промолчал.

Вдалеке раздался звон фурина. Очередной гость собрался покинуть торжество.

Отец поспешил к дому, но напоследок сказал:

– Ничего не происходит просто так. У всего есть смысл.

Родительский дом являлся местом, где хранились самые теплые воспоминания. И мне нравилось ночами перебирать в памяти события того далекого прошлого, когда я был еще подростком или маленьким ребенком. Например, как мама готовила завтрак перед школой.

Наши финансовые возможности позволяли нам содержать прислугу, но родительница никогда не отказывалась от материнских обязанностей. В качестве основного блюда у нас на столе всегда были рис и домашний мисо-суп, а к этим блюдам мама присовокупляла разнообразные закуски, омлет, сосиски или рыбу, маринованные овощи цукэмоно.

Юри тоже неплохо готовила, но не так вкусно, как мама.

Время было уже за полночь.

Гости разошлись, но приятная праздничная атмосфера никуда не делась.

Дом погрузился в темноту.

Я посмотрел на Юри, которая спала рядом, укутанная в теплый плед. После ссоры в поезде нам не удалось поговорить откровенно. Весь вечер она старательно избегала меня, беседовала с гостями или куда-то сбегала, наверное, отсиживалась в каком-нибудь уединенном уголке, что было нехарактерно для Юри.

Родители Юри, конечно, посетили торжество. Время от времени они одаривали меня косыми взглядами.

Мне не хотелось торопиться с женитьбой, но я понимал, что Юри права. Годы для женщин летят быстро, а шансы стать матерью и создать семейный очаг после определенного возраста уменьшаются с каждым сезоном.

Но в глубине души я был вынужден признать: мне хотелось еще немного оттянуть неизбежное, но по какой причине… этого я не представлял. Возможно, страх перед ответственностью, а может, и что-то другое.

Я повернулся к прикроватному столику, чтобы узнать точное время. Два часа тридцать семь минут.

Я провел пальцем по экрану телефона, перечитал сообщения Айуми, которые небрежно просмотрел еще в саду.