Вероятно, духи, отвечающие за сыновью почтительность, будут мне совсем не рады. Жду не дождусь их судьбоносного пинка под зад.

– И почему же? – строго спросил он, вставая. Когда отец выпрямился и взял трость, чтобы опереться на нее, взгляд его стал суровым и пронизывающим.

Я же выпалил все как есть:

– Юри неверна мне. Я узнал об этом пару месяцев назад, но не хотел расстраивать ни тебя, ни маму.

Я ожидал, что отец будет в шоке и разразится проклятиями. Но ничего подобного не произошло. Лишь уголок его брови слегка приподнялся.

– Ничего страшного в этом нет, измена до брака таковой не считается. А раз ты по-прежнему живешь с ней, значит, тебя устраивает положение дел. Родители Юри устали и не намерены ждать, когда ты окончательно созреешь. А решать буду я – твой отец.

Я не ожидал столь резкого поворота событий. Выступать в открытую против отца равносильно тому, чтобы идти в горящий дом. Мама часто предупреждала меня еще в детстве, чтобы я не спорил с папой. Однако я решился.

Я был неправ только в том, что медлил, надеясь, что проблемы исчезнут сами. Но теперь будет по-другому.

– Я приведу Айуми, но не женюсь на Юри. – Я почтительно кивнул и поспешно покинул кабинет, заработав репутацию непокорного сына.

Скоро в моей душе разыграется битва. Проиграть чужому или близкому человеку не так больно, как проиграть себе. Саморазрушение ждет того, кто не может расставить приоритеты и нарушает равновесие.

Но надо заставить маятник судьбы остановиться. Остановиться, чтобы жить дальше.

Сэкигути-сан искал встречи со мной уже две недели, но только сейчас у меня нашлось свободное время, и я согласилась с ним увидеться.

Дом профессора был просторным и уютным. Жена Сэкигути-сана учтиво пригласила меня в гостиную с несметным количеством книг, многие из которых я вряд ли когда-нибудь осилю.

Ужин был очень вкусным, я съела все подчистую. Надеюсь, хозяева не посчитали, что я пришла сюда лишь для того, чтобы набить желудок.

Я уже шесть лет не ела простую японскую домашнюю еду – как раз с того злосчастного лета в России – и сейчас испытала настоящее гастрономическое удовольствие. Мама готовила безумно вкусно, естественно, под пристальным надзором бабушки, которая всегда беспокоилась, что отец совсем забудет свои корни и будет отдавать предпочтение борщу или щам.

Мы перебрасывались незначительными фразами о погоде, еде, путешествиях, но я до сих пор гадала, по какой именно причине Сэкигути-сан ждал нашей встречи. В конце ужина он попросил жену принести чай в его кабинет, а затем проводил меня туда, вежливо пропустив вперед.

Удобно устроившись в кресле, я взяла чашку и с наслаждением сделала пару глотков. После съеденного лосося во рту оставался солоноватый привкус, поэтому чай был как нельзя кстати.

– Айуми, – начал профессор, отодвигая чашку. – Я пригласил тебя сегодня, чтобы кое-что тебе отдать. – Сэкигути-сан вынул из ящика стола стандартный конверт.

– Откуда он у вас? – спросила я, взяв конверт и вытащив из него старый железный ключ.

Он был мне знаком. Именно с этим ключом связаны затаенные воспоминания о прежней жизни, до Японии.

Я подняла глаза на Сэкигути-сана, надеясь, что слезы не успели выступить на глаза.

– Откуда он у вас? – повторила я.

Преподаватель глубоко выдохнул, как если бы готовился к бою на ринге.

– Мне нужно многое тебе рассказать, Айуми, – ответил он, слегка покачиваясь в кресле. – Теперь ты взрослая девушка, которая несет ответственность за свою жизнь. Сейчас ты самостоятельна. Но дело в том, что твой отец взял с меня слово, что я буду заботиться о тебе, пока ты не вырастешь. – Сэкигути-сан сделал паузу, словно решил узнать, как я отреагирую.

Я молчала, готовая слушать дальше. Неужели время все узнать действительно пришло?

– И наконец важный момент настал, – продолжил профессор и посмотрел на меня, не отводя взгляда, а я занервничала и напряглась. – Ключ от твоего дома я забрал перед твоим отъездом в Японию. С тех пор прошло шесть лет. А некоторое время назад я связался с бывшими коллегами из Владивостока и попросил их посетить остров Сахалин, чтобы посмотреть, как обстоят дела в поселке. Я могу показать тебе фото, – договорил он, пролистывая что-то в телефоне, а затем протянул мне мобильный.

Я увидела снимок родного дома. Крыльцо занесло снегом, а высокие сугробы закрывали окна. Но, наверное, фото сделали не слишком давно. Зима в России иногда бывает затяжной, а без надлежащего ухода за участком снег будет лежать до мая.

Я сглотнула ком в горле:

– Зачем вы мне это показываете?

– Я понимаю, что ты, вероятно, еще не готова. – Сэкигути-сан спрятал телефон в карман пиджака. – Но ты в любой момент можешь вернуться на Сахалин, дом принадлежит тебе.

– Но мой дом здесь, хотя иногда я хочу в Россию, – тихо пробормотала я и повертела ключ в пальцах. – Родители покончили жизнь самоубийством, и я никогда не очищусь от позора.

– Не надо так говорить, – резко перебил меня Сэкигути-сан, и я непроизвольно дернулась, продолжая ощущать сильную душевную боль из-за прошлого. – Я пригласил тебя сюда и по другой причине, а не только для того, чтобы отдать ключ. Твой отец был моим лучшим другом… мне сложно принять его выбор. Он не хотел видеть страдания дочери и переживания любимой женщины.

– Что вы имеете в виду? – спросила я, совершенно опешив.

Сэкигути-сан разлил чай по чашкам в последний раз.

Толстый чайник опустел.

– Твой отец незадолго до случившегося узнал, что болен раком. Уже было поздно что-либо предпринимать. Метастазы постепенно поражали внутренние органы. Он понимал, что счастливого конца не будет, поэтому уволился из университета и жил у меня в квартире.

Секунда. Шок. Отказ воспринимать услышанное.

– Почему вы не сказали ни мне, ни моей маме? – старалась сдерживаться я, чтобы не повышать голос от нахлынувшей злости.

– Я дал твоему отцу обещание. Мне было непросто, но он умолял меня. Прости меня, Айуми. Когда твоя мама ушла в иной мир… – Он замолчал и прочистил горло. – Только после этого я убедился, что тебе надо уехать из России, а мне – исполнить волю твоего отца.

Я почувствовала, как горькие слезы щиплют глаза и текут по щекам.

Долгие годы рядом со мной находился человек, который знал всю неприкрашенную правду. Мне не следовало злиться на него, но я была в ярости.

А ведь он практически стал мне вторым отцом.

Не в силах больше здесь оставаться, я встала и с почтением поклонилась, чтобы удалиться, но вдруг Сэкигути-сан сказал:

– Он не хотел умирать на глазах у родных и близких. Дикие кошки перед смертью уходят из стаи, чтобы не стать обузой или причиной нападения. Ты не должна себя винить.

– Спасибо вам за все, – выдавила я на прощание, сжимая в кулаке старый железный ключ.

Холодный весенний ветер хлестал меня по щекам на пути к храму, однако высушил слезы. Мне захотелось найти покой, скрыться от людей, равнодушно проходящих мимо, спешащись по своим делам, упрямо уставившись в экраны телефонов.

Трагедия моей семьи не изменила меня, а лишь пустила корни в мою повседневную жизнь, в которой теперь не существует никого и ничего. Но это неправильно.

Я не хочу так жить. Не собираюсь ночами упиваться рыданиями, зная, что это не поможет, а отсрочит боль.

Сэкигути-сан прав, мне следует принять выбор родителей.

В храме было полным-полно туристов, такая ситуация типична для Токио, но меня это уже не останавливало. Сегодня я должна помолиться за предков. В России нет японских святилищ, поэтому бабушка твердо настояла на том, чтобы обустроить маленький домашний алтарь камидана во дворе.

На фото Сэкигути-сана я не увидела алтаря, скорее всего, он покоится под грудами тяжелого снега.

– В религии синто самое главное – гармония. Нужно стремиться жить в согласии с природой. Наши божества ками находятся рядом, как и души усопших. Запомни, что жизнь является вечным круговоротом, чередой перерождений, а мир меняется и обновляется, – говорила бабушка, когда я была маленькой.