Так, ничего не подозревающий, уставший от всего человек, сидит на пляже, и с радостным удивлением наблюдает за уходящей в море водой. Вдруг обнажается морское дно и показывает свои тайны: рыбешек, медуз, ракушки. Ничего не предвещает беды. Ты начинаешь думать о том, как чудесен и прекрасен этот мир, какие сказочные коллекции можно собрать из открывшихся тебе сокровищ, как много всего впереди, такого же бескрайнего, как океан.

И вдруг перед тобой появляется безжалостная стена. Она несется навстречу, не оставляя надежды на жизнь. Только щепки, мусор, искалеченные деревья и снова трудности, от которых ты надеялся убежать.

Услышав заветные слова, Галина Ивановна мелко затрясла головой, а потом размашисто, на показ начала крестить Тасю. И только после этого тихо скрылась в дверях вестибюля.

Наутро Тася позвонила на работу и, объяснив ситуацию, взяла отгул. Голова была ватная. Вчера долго не могла уснуть, а потом задремала, но оказалась в полуяви, в полусне. Мерещились ожившие тени по углам, голосящий под окнами кот, навевал дурные мысли, а разгулявшийся по крышам дождь, наводил тоску и беспросветность.

Вадима было по-человечески жалко, но впервые в душе всколыхнулось робкое: «при чем тут я?» Деньги… Это самое малое, чем могла она помочь сегодня. Но как отделаться от грядущего завтра, когда она будет понимать, как трудно Вадиму, как он, словно старик, вынужден просить о помощи, чтобы дойти до уборной. Хотя она ведь ничего толком и не знает о его состоянии.

Наверное, так делают многие. Так делала и она. Отсылала небольшие суммы на благотворительность, когда сердце заходится от жалости и, задобрив совесть, отправлялась заниматься своими, более насущными делами. Но прежде это были незнакомые ей люди, а тут…

Тася вспоминала жалкий вид Галины Ивановны и чувствовала себя виноватой. Вроде бы ничего не сделала и даже готова помочь, а вот никак не избавиться от ощущения, что, наверное, от нее ждут большего.

И опять нужно пытаться сказать «нет». Оставалось только надеяться, что помощь деньгами закроет все остальные вопросы к ней. В том числе и моральные. Помогать Вадиму не хотелось. Он так и остался в памяти здоровым, нахальным и самоуверенным в себе мужчиной. Мужчиной, с которым никогда ничего не случится. Потому что плохое случается только с неудачниками, а он, он не такой.

Это было его твердое убеждение, которое передалось и всем окружающим. И Тасе тоже. А вот Галина Ивановна оказалась реальностью со слезами, мертвыми глазами и треснувшими сухими губами. И отвернуться от этой реальности никак не получится.

«Зачем она ко мне приехала? — злилась Тася, подходя к банку, — могла бы просто позвонить… Нет же. Знала, как правильно сделать». И тут же пугалась своих мыслей — она ведь мать и молит о помощи для сына, не для себя. Сняла четыреста тысяч, с удивлением подержала в руках увесистую пачку денег — надо же, как много!

На такси приехала к дому, куда всегда так боялась заходить — с первого момента знакомства с Галиной Ивановной, когда та, скептически поджав губы, встретила ее в прихожей. Ноги и сегодня не шли. Но Тася, чуть ли не зажмурившись, зашагала. Надо быстрее закончить с этим всем и забыть, забыть, забыть…

На полпути замерла — нет, в квартиру подниматься не станет. Набрала городской номер и услышала задыхающийся голос Галины Ивановны, привыкшей к плохим новостям. Попросила ее спуститься вниз, а сама села на скамейку, прижимая к себе раздувшуюся от денег, сумочку. Через пару минут выбежала свекровь. Тася заметила, что корни ее темных волос не прокрашены и белеют нитями седины.

— Тасенька! Ты почему не заходишь? Пойдем, пойдем, хоть чайку выпьешь…

Тася торопливо замотала головой и вынула из сумочки заклеенный скотчем пакет.

— Вот, возьмите. Здесь четыреста тысяч. Пусть Вадик поправляется.

Она развернулась и попыталась уйти, но свекровь, как клещ, больно вцепилась в ее руку.

— Подожди, подожди… Тасенька, девочка моя… Спасибо! До земли поклон, за здравие твое молиться буду до смерти своей…И Вадик благодарить будет…

— Не надо, Галина Ивановна. Ничего не надо. Я пойду. До свидания.

Галина Ивановна отступила на шаг и всплеснула руками.

— Как до свидания? Я думала, мы вместе с тобой в больницу поедем. Я договорюсь, тебя пустят. Вадюша так рад будет… — всхлипнула она и снова схватила Тасю, словно собиралась прямо сейчас поволочь ее на встречу с Вадимом.

Тася испуганно выдернула руку, получилось грубовато, и почти побежала вдоль дома. Галина Ивановна крепко прижала к груди целлофановый пакет и даже прикрыла его шалью, наброшенной на плечи. «Бессердечная», — шевельнула она губами, глядя вслед убегающей своей никчемной невестке.

Город как обычно шумел, перекликаясь звонками трамваев, торопился и жил своей жизнью, равнодушной к человечкам, поселившихся в нем. Тася бесцельно гуляла в парке, где пробегали толпы туристов. Они второпях делали фотографии, позируя на фоне скульптур, прудов, беседок и цветников, а потом мчались дальше за экскурсоводом.

Остановилась на берегу пруда, где плавали два белых лебедя, и долго наблюдала за ними, вспоминая все легенды, связанные с этими удивительными птицами. Символ верности и любви. То, о чем она мечтала в юности, глядя влюбленными глазами на Вадима, растворяясь в нем и ожидая того же от него. Наивная. Разве можно человека заставить любить? Это невозможно даже в мире пернатых.

Еще в прошлом году Тася читала заметку, как в одном из городских парков нелюди убили самку в паре лебедей. Просто так погубили, ради развлечения. Одинокий самец долго неприкаянно плавал в темной воде, горюя по своей подруге. Ему пытались подселить новую, но он всех отвергал, шипел, клевался и не подпускал к себе. Перепробовали несколько вариантов, но лебедь так и остался один. Его оставили в покое, и через некоторое время он умер.

Это, конечно, не про них с Вадимом. Вадим не любил ее никогда, это она словно помешалась, убедив себя, что только в симбиозе с ним может дышать, ходить, жить. Лебеди подплыли ближе, грациозно застыв, ждали угощения. Тася улыбнулась и развела руками — извините, мои хорошие, в следующий раз.

За дверью Светки слышался невообразимый грохот. Тася уже в который раз нажимала на звонок, но никто не торопился ей открывать. Приехала она сюда внезапно, впрочем, как обычно. Достала телефон и написала Светке сообщение. Через минуту дверь распахнулась. Тася даже зажмурилась — в таком нестерпимо оранжевом предстала перед ней подруга. Она была босиком. Маленькие аккуратные ногти на ногах переливались всеми цветами радуги.

— О, Таська! Заходи! Я тут перестановку затеяла, — крикнула Светка, скрываясь в глубине длинного коридора.

Тася восхищенно вздохнула: «Вот это Светка! Вот надо же такой быть!» Навстречу бочком выдвинулись два здоровенных мужика в рабочей форме. Они, стараясь не задеть углы, тащили огромный комод. Вид у них был одновременно озадаченный и прибитый.

— Ни черта не понимают! — опять закричала Светка из комнаты. — Говорю же: комод — туда, этажерку — сюда, а горку вообще нафиг в коридор! А они… — и тут Светка привычно ругнулась.

Один из мужчин втянул голову в плечи и с уважением покосился в сторону зычного голоса.

Светка снова прошлепала мимо, таща в руках огромную кадку с широколистным цветком. Мельком глянула на Тасю, бросила цветок на пол, совершенно не беспокоясь о его сохранности, и уперев руки в бока, уставилась ей в лицо. Сопротивляться этому прокурорскому взгляду было бесполезно. Тогда Светка молча схватила ее за руку и потащила на кухню. Там задвинула подругу в стул, именно задвинула и не иначе, и всё также молча отвернулась к плите.

— Солянку будешь?

— Буду.

Светкина солянка — это было что-то. Всегда ароматная, наваристая — настоящая палитра в тарелке! В желтовато-оранжевом озерце (прекрасное сочетание с нарядом самой хозяйки) вольготно расположились кусочки мяса и колбасок, томат, маслины и половинка ломтика лимона. Это великолепие Светка подавала в глиняной коричневой миске, а рядом в маленьком соуснике ставила сметану и отдельно на тарелочке зелень.