Думал, Таська в его жизни ненадолго, и даже штамп в паспорте ничего не решает, но вышло, что как-то задержался он возле нее. Привык, что ли? Мать, глядя на него помалкивала, видела, застрял сынок, что твоя куропатка в силках. Намекала, что и жить на два дома не грех, раз не может пока выбрать.

А как тут выберешь, когда и выбирать-то не хочется? С Алёной встречался по прежнему графику, не частил и не оставался на ночь. Озабоченно нахмурив лоб, обещал снова поговорить с менеджером по персоналу. Скомканное резюме Алёны давно валялось в корзине с мусором, а отдел кадров и не подозревал, что оно вообще было.

Заплатив за аренду квартиры, тренажерный зал и пару посещений маникюра и косметолога, Вадик совсем загрустил. Такими темпами не видать ему нового автомобиля, на который он хотел сменить свою трехлетку. Он и не задумывался раньше над тем, сколько денег может уходить на любовницу. Да, подкидывал ей по мелочи, но не баловал. Не привык. Жена всегда обходилась малым. Считая себя не очень красивой, много вещей не покупала, хотя и была одета со вкусом. Никаких тебе наращиваний и обертываний, спа-салонов и модных окрашиваний. Оказывается, это всё так дорого.

Оставшись без работы, Алёна решила, что теперь Вадик ответственен за ее судьбу и благополучие. Поэтому в запросах не стеснялась. И тут к ее изумлению, начались первые ссоры. Вадик нервничал и злился, спорил и ругался, не понимая, как можно так быстро спускать приличные суммы. Алёна плакала и обижалась. Безмолвная Тася на ее фоне становилась всё более предпочтительней.

Но после ссоры тянулся день, другой, и Вадик не находил уже себе места и снова мчался к Олененку, падал в ее горячие объятия, утопал в жаркой, сводящей с ума страсти. Мир снова казался радостным и беззаботным, как пузырьки шампанского, весело играющие в бокале.

Алёна была то холодна, как лед, то встречала Вадика в умопомрачительном неглиже, устраивая целый эротический спектакль. Ее воображение не знало границ и всё больше прочно привязывало к себе. Даже в разгар работы Вадим вспоминал, как и что делала с ним Алёна, и осторожно оглядывался, ему казалось, кто-нибудь сможет угадать его мысли по глазам.

В минуты примирения Алёна, прижавшись к нему, водила пальчиком по коже, выписывая узоры.

— А ты мне тоже будешь изменять?

— Что значит тоже? — наигранно удивлялся Вадим.

— Ну, ты же жене своей изменяешь…

— Понимаешь, Олененок, наш брак себя изжил. А тебя я люблю.

— Значит, ты женишься на мне? А я тебе ребеночка рожу…

Вадим загадочно улыбался, целовал Алёну в нос, но она упиралась в его грудь кулачками и снова требовала ответа. Закрывал ее губы поцелуем, шептал на ушко разные нежности. Млел от ее счастливых глаз.

Изредка заезжал домой, надеясь, что Тася согласится хотя бы на разговор. Но снова и снова, услышав скрежет ключа в двери, она бросала всё и убегала в комнату. Это было неприятно, и в то же время, хотелось надеяться, что он в этой игре окажется победителем.

Весна подбиралась всё ближе. Мечталось о солнце, но небо угрюмо куталось в седую шаль и тщательно скрывало в ней безоблачную синеву, царившую сверху. Тася немного ожила. Просыпалась уже без горящей боли внутри и даже решилась выкрасить ногти в ярко-алый цвет. Сообщения Вадима читала, отвечать не спешила. Нутром чувствовала, играет он с ней, как кошка с мышкой. Ждала, когда разум возьмет свое и отключит сердце, как ненужную функцию.

Ее швыряло, как щепку в бурном потоке водоворота. Несколько дней она могла дерзко улыбаться себе в зеркало, прикидывая, не покрасить ли волосы в иссиня-черный цвет. Потом шла в магазин и мерила пальто сочного вишневого оттенка, вздыхала и, нерешительно надев серую куртку, выходила на улицу. На следующий день волна эйфории спадала и безжалостно вытряхивала ее вниз, в самую пропасть.

Тася летела кувырком, ничего не понимая, цеплялась слабыми пальцами за мысль, что живет без Вадима уже две недели, а значит, может, но мысли эти ускользали, растворялись и оставляли совсем без опоры. И так без остановки. Тася уже стала бояться, что никогда этот аттракцион в ее голове не закончится, и так и будет она взлетать и падать до конца жизни. Прямо как герои древнегреческих мифов, обреченных на утомительную и бесполезную работу. В вечности.

В тот день накатило, навалилось снова. С утра показались беспричинные слезы, синяки под глазами и отросшие корни волос откровенно смеялись над такой неудачницей, как она. Повертела в руках визитку психотерапевта. Каждый вечер Светка, как змей-искуситель, напоминала о существовании избавления от морока по имени Вадим.

— Таська. Обратись. Легче станет, — печатала она слова.

Тася боялась. Она не могла себе представить, что придет к постороннему человеку и вдруг ни с того, ни с сего начнет выворачивать свою жизнь наизнанку, они станут вместе перебирать ее, трясти, разглядывать, распяливая на весу, выискивать дырочки и прорехи. Лучше пусть ее швыряет туда-сюда, чем так позориться.

Кажется, и на работе все уже знают, а за каждым стеллажом шушукаются и хихикают, обсуждая ее. Так и существовала между небом и землей, как Вадик. Только у него это была добровольная и приятная невесомость, а у Таси, скорее, бесконечное свободное падение в никуда.

Вадим словно почувствовал состояние жены. Уловил ее неуверенность и понял: есть шанс на прощение и возврат прежней удобной жизни. Отменив свидание с Алёной и, рассеянно выслушав заслуженные упреки, он сразу после работы поехал домой.

Вечер грозился перейти в бессонную, изматывающую ночь. Тася вздохнула. Она забыла, когда в последний раз спала крепко и спокойно. Получался замкнутый круг. Каждое утро через силу разлепляла глаза, наполненные мелким колючим песком. Мечтала вечером лечь пораньше, но уже в постели чувствовала, как в голове начинают роиться мысли. Уснуть не давали.

Это были обрывки воспоминаний, неоконченные фразы, бессильные планы мести, выглядевшие глупо даже в полудреме. Мерещились призрачные тени, и Тася, пытаясь унять выскакивающее сердце, спохватывалась, потом долго лежала и смотрела в потолок. Проваливалась в неглубокий сон уже под утро и просыпалась совершенно разбитой.

Заставляла себя принять душ, бездумно переключая воду с горячей на холодную, пока тело не начинало гореть. Закутав голову полотенцем, разглядывала себя в зеркале, пытаясь отыскать перемену во взгляде. Ничего. Плещется глубоко спрятанная тоска, прорываясь иногда наружу. Сушила волосы, небрежно тормоша их рукой, и шла пить кофе. Такая вот унылая колея.

Тася отложила книгу и взглянула на часы, только восемь вечера. Дальше продолжать чтение бессмысленно — всё равно не понимает ни строчки, перечитывает один и тот же абзац по нескольку раз. Удивительно, как много у нее теперь стало свободного времени. И что с ним делать?

Обычно в восемь часов Вадик возвращался с работы. Она готовила ужин и заваривала его любимый зеленый чай. Бывали времена, когда он заходил в дом, и с порога начинал рассказывать о своих успехах или неудачах. Неудач, впрочем, и не было, если не считать по первости безденежья. Вадик легко шагал по карьерной лестнице, внутренним чутьем понимая, где, когда и с кем ему выгоднее быть и что говорить. Тася искренне за него радовалась и гордилась.

Раздался шорох у входной двери. Показалось? Тася кинулась в прихожую: нет, так и есть! Опять пришел Вадим. Как будто ничего не случилось, и он просто вернулся с работы. Она метнулась обратно в комнату и закрыла дверь. Может быть, притвориться, что спит?

Через минуту послышались его шаги. Тася замерла. Раздался тихий, деликатный стук и снова тишина. Наконец, дверь осторожно приоткрылась, и широкий луч света из прихожей, как прожектор осветил Тасю. Словно начинающая актриса, впервые оказавшаяся на сцене, она чего-то напряженно ждала. Вадим кашлянул. Потом едва слышно вздохнул.

— Тася? Тась… — и осторожно вошел в комнату.

Он смотрел на профиль жены, и впервые за это время ему стало ее искренне жаль. Не так он себе всё это представлял. Вадиму казалось, что проведенные вместе почти пятнадцать лет, неизбежно сказались и на Тасе. Не сильно-то он размышлял, что для нее всё осталось по-прежнему. Как такое возможно? Сколько из их знакомых, поженившихся по обоюдной и горячей любви, уже давно разбежались? Он был уверен, что Тася тоже воспринимает их семейную жизнь, как уже некую скучноватую обязанность. Обеспечивает тыл. Так почему столько боли в ее глазах?