Представлял ли себе Вадик, что восемь месяцев пролетят незаметно, и он поедет забирать Алёну из роддома? Нет.

Думал ли, как объяснит сей фортель начальству? Снова нет.

Как будет жить с Алёной и дочерью или сыном дальше? И опять нет.

Игра. Захватывающая игра, которая пришла на опустевшее место, когда ему приходилось делать то один, то другой ход между женой и любовницей. Уже и законной супруги нет, но снова кипит кровь, будоража воображение, и жизнь уже не кажется пресной и застывшей, как ледяное изваяние.

«Ну, всё, можно ехать!» — с облегчением подумал Вадим и по кругу обошел всех приглашенных, пожимая каждому руку. Последним прощался с шефом. Андрей Владиславович чуть дольше смотрел ему в глаза, словно собирался что-то спросить, но лишь поблагодарил за работу и тут же отвернулся к подошедшему компаньону.

Через час Вадим припарковал машину в спальном районе. Брезгливо окинул взглядом ряды одинаковых серых пятиэтажек, узкие тротуары, помойку вдалеке и обновленную детскую площадку.

Весной, конечно, тут повеселее стало — только-только появившаяся зелень смягчила заброшенность и неухоженность дворов. На газонах желтое море одуванчиков, среди которого, как корабли, ходят важные черные вороны и галки. Аккуратно вынул с заднего сидения большой букет белоснежных роз — любимые цветы Алёны и, поправив хрустящую прозрачную оболочку, зашагал к подъезду.

Как обычно на скамейке возле дома сидели три бабульки — вечные сторожа и блюстители морали и порядка. Про Вадима они знали, что «важный такой, ездит тут к одной, прости господи». Почему «прости господи»? А что, по ней не видно, что ли? Клеймо ставить негде. Суровый приговор был вынесен раз и навсегда не только Алёне, но и каждому обитателю пятиэтажки, и изменить положение вещей уже не представлялось возможным, даже если бы девушка облачилась в монашеское одеяние.

На этот раз верные на своих постах сторожихи что-то шумно обсуждали и не сразу заметили Вадима, который с трудом тащил охапку цветов. При его появлении они разом примолкли, но потом хитро посмотрели и хихикнули, кто в ладошку, а кто и задорно поглядывая в лицо.

Вадим вежливо поздоровался и собирался уже прошмыгнуть дальше, как вдруг его внимание привлек предмет, лежащий прямо у входа в подъезд. Это был его фотоаппарат, который он оставил недавно у Алёны. Приехал с конференции, а потом просто забыл его забрать. Разбитый черный корпус и треснувший объектив, валяющийся рядом, не оставляли сомнений, что дальнейший путь его лежит на помойку.

С минуту Вадим недоуменно таращился на фотоаппарат, надеясь на ошибку. Но тут же заметил цветную тряпку, зацепившуюся за ветку едва зеленеющего дерева. Кажется, это тополь. Слышал однажды, как бабки жаловались, что летом не открыть окна — пух не дает никакой жизни. Тряпка оказалась его рубашкой. Сомнений не было. Вадим вместе с Алёной недавно выбирал ее в торговом центре неподалеку. Он еще с подозрением отнесся к фиолетовому цвету, но Алёна настояла.

На соседней ветке болтали штаниной голубые джинсы с прорехами, а ремень коричневой змеей притаился прямо на кустах сирени внизу. На земле валялись несколько флаконов его любимых парфюмов и один тапок, из пары, которую он иной раз надевал. А еще парусом надулись красные трусы с фривольными изображениями — подарок Алёны на двадцать третье февраля.

Вадим озадаченно осмотрелся, а потом перевел взгляд на старушек. Их лица светились таким безграничным любопытством, что он решил не доставлять им удовольствия расспросами, а быстро шагнул в темную неуютную пасть подъезда.

Поднялся по заплеванным ступенькам на четвертый этаж, по дороге спугнул парочку подростков, устроившихся для поцелуев на широком подоконнике. Отдуваясь, переложил букет на левую руку, и позвонил в знакомую дверь. Ничего. Неужели Алёна ушла-таки на прогулку? Но что означают разбросанные на улице вещи?

Вадим даже покачал головой не в силах понять, что происходит? Он снова нажал на кнопку звонка. Потом еще и еще. За дверью раздались легкие шаги. Вадим улыбнулся, подозревая, что его разглядывают в глазок. Сейчас всё прояснится. Но дверь ему снова никто не открыл.

Как унылый пингвин, он потоптался на площадке, а потом кое-как достал из кармана телефон. Проклятый букет ужасно мешал, и Вадим прижал его коленкой к стене. За дверью послышалась песня, которая без сомнения, стояла в качестве вызова для его номера. «Забирай меня скорей, увози за сто морей, и целуй меня везде, восемнадцать мне уже», — задорно пел голос в квартире. Вадик много раз просил Алёну сменить мелодию на что-нибудь поприличнее, но она обиженно надувала губы и говорила: «А мне нормально».

Вадим послушал приглушенные звуки еще несколько раз. И вдруг, как ледяной водой, его окатила дурная мысль: случилось страшное. Может быть, в квартиру влезли наркоманы, и Алёна лежит там без сознания? Искали деньги и выкинули вещи на улицу! Но мозг тут же отразил удар: а почему тогда выбросили дорогой фотоаппарат? Его можно загнать на продажу и обменять на дозу. И почему по двору разбросаны только его, Вадима, вещи?

Он с остервенением прижал палец к кнопке звонка и долго не отпускал ее в надежде, что, наконец, дверь откроется и вся эта история обретет хоть какой-то смысл. Потом начал колотить в дверь кулаком и пинать ногами. «Полицию, что ли, вызывать!» — в отчаянии подумал Вадик. И тут дверь распахнулась.

На пороге стояла Алёна. Вадим обомлел: настолько она сейчас была красива. Словно белокурая ведьма с ослепляющим взглядом и румянцем во всю щеку. Впервые он понял, что означает выражение «метать молнии». Это были даже не молнии. Это были сверкающие сгустки космической энергии, главной составляющей которой была ненависть. Вадим поежился, так ему стало неуютно. Он попытался улыбнуться и даже протянул букет, с трудом удерживая его одной рукой.

— Каааазел! — заверещала сиреной Алёна и, выхватив букет обеими руками, со всей силы ударила им Вадима.

Белые лепестки ворохом посыпались на голову и плечи, а острые шипы поцарапали до крови щеку. Вадим потрясенно вытаращил глаза, не в силах шевельнуться с места.

— Вали отсюда, урод!!! — продолжала визжать Алёна, не сбавляя децибелов. — Собирай свои манатки на улице и вали, куда подальше! Чтоб я тебя не видела никогда! Ублюдок!!! Мразь! Скотина! — продолжала она хлестать Вадима по рукам, голове, туловищу.

Он пытался увернуться, прикрыться локтем и хоть как-то попытаться угомонить девушку, но она словно выпила колдовское зелье и обрела неведомую силу. Толкала и пихала его так, что он еле удерживался на ногах. Букет давно рассыпался, но Алёна подхватила несколько толстых стеблей и, не обращая внимания на шипы, вонзившиеся в ладонь, секла Вадима, как секут розгами провинившегося ученика.

— Получай, гад! И вали отсюда! Получай! И вали!

Неизвестно, сколько бы еще продолжалось это избиение младенцев, но Вадим вдруг пришел в себя и, разом собравшись, навалился всем телом, заставляя Алёну отступить вглубь квартиры. Она, видимо, уже выдохлась, потому что на этот раз ему удалось протолкнуть ее в узкий коридор и захлопнуть дверь. Вадим тяжело дышал и вытирал ладонью лицо, на котором выступили царапины с каплями крови, будто бешеная кошка, прошлась всеми четырьмя лапами по коже.

— Угомонись, дура! — вдруг рявкнул он так громко, что у самого зазвенело в ушах.

В ответ Алёна схватила первый попавшийся под руку предмет — тяжелую хрустальную пепельницу, и метнула ее в Вадима. Он еле успел отскочить в сторону. Пепельница оставила вмятину в косяке, но не разбилась, а рухнула на пол, прямо на ногу и покатилась, как увесистое колесо в угол. Вадим взвыл, даже сквозь ботинок он почувствовал резкую боль.

— Совсем уже! — гаркнул он. — Убить же могла! Идиотка!

— Я идиотка??? — заорала во всю мощь своих легких Алёна. — Хотя да! Идиотка! Только такая идиотка, как я, могла поверить тебе! Развесила уши!

Вадим благоразумно промолчал, не понимая, что вообще могло вызвать такую ярость.

— Подожди, немного, — кривлялась и сюсюкающим голосом передразнивала Алёна Вадима, — я пока не могу развестись… Вот скоро, совсем скоро, вот еще чуть-чуть… Ублюдок! Долго ты еще собирался мне пудрить мозги?!