Мой отец стискивает челюсти, и я делаю шаг вперед, не готовая услышать еще одно слово, слетающее с его губ. Джованни был прав, он ничего не стоит, и пока он жив, он будет продолжать приходить за мной. Он будет уничтожать меня до тех пор, пока мне больше нечего будет дать, и это будет на моей совести — то, как я позволю разыграться сегодняшнему вечеру.

Но он также прав, у меня нет сил убить человека, будь то мой отец или кто-то еще. Может быть, если я останусь с братьями ДеАнджелис достаточно долго, это может измениться, но я еще не такая. Мысль о том, что на моих руках может быть чья-то кровь, сковывает меня страхом.

Мои пальцы сжимаются вокруг замка камеры, и я широко открываю ее, благодарная за то, что парни остались позади, когда я вхожу внутрь. Мой отец следит за каждым моим шагом, и когда я приближаюсь к нему, отвращение тяжело сжимается у меня внутри.

— Может, я и слаба, — говорю я ему, — может, я и не смогу нанести смертельный удар, но я чертовски уверена, что могу превратить твою жизнь в ад точно так же, как ты превратил в ад мою.

Его глаза расширяются и… ХЛОПОК.

Пуля проходит прямо через его коленную чашечку, и волна удовлетворения захлестывает меня. Я чувствую себя в приподнятом настроении, на седьмом небе от счастья. К черту обезболивающие и морфиновый коктейль, мне чертовски хорошо.

Крики моего отца эхом разносятся по подземному театру, и вот так до меня наконец доходит. Я поворачиваюсь к парням и улыбаюсь, глядя, как мой отец истекает кровью позади меня.

— Акустика здесь невероятная.

Маркус ухмыляется. — Как я уже сказал, мы все еще можем сделать из тебя жену мафиози.

Я закатываю глаза и выхожу из камеры, прежде чем вернуть пистолет Роману. Он принимает его без вопросов, когда его глаза задерживаются на моих, проверяя, какой части моей души мне это стоило.

— Я не такая, как вы, ребята, — говорю я им. — Я не могу просто убить человека, не потеряв при этом себя, и я не могу стоять здесь и просить вас сделать это от моего имени, потому что эта кровь все еще будет на моих руках.

Я бросаю взгляд на Леви и Маркуса, чтобы убедиться, что они слушают так же внимательно, как и их старший брат.

— Вы не должны убивать его ни при каких обстоятельствах. Я запрещаю вам. Я хочу видеть, как он боится за свою жизнь так же, как я боялась за свою. Я хочу, чтобы он оглядывался через плечо, куда бы он ни пошел. Я хочу, чтобы он каждую ночь размышлял о том, чтобы покончить со своей жалкой жизнью из страха, что долги настигнут его. Итак, сегодня вы не убьете моего отца. Вы вышвырнете его на растерзание волкам, и он будет бороться за свою жизнь, и если ему случится умереть в процессе, то это его вина. Если ему случится выжить, то мы проведем остаток наших жизней, преследуя его, как он, черт возьми, того заслуживает.

И вот так я ухожу, моля Бога, чтобы мне никогда больше не пришлось увидеть этого человека.

35

Я склонилась над раковиной в ванной, безвольно опустив голову. Я действительно только что выстрелила в своего отца и бросила его на съедение гребаным волкам? Кто я, черт возьми, такая? Я даже себя больше не узнаю, но одно я знаю точно: когда я увидела его, я не убежала.

Каждый день мне приходила в голову мысль: что бы я сделала, если бы когда-нибудь снова его увидела? И каждый раз я говорила себе, что соберу свои вещи и убегу так далеко, как только смогу, чтобы избежать его издевательств. Но я этого не сделала. Я посмотрела ему в гребаные глаза и доказала раз и навсегда, кто на самом деле самый слабый член нашей семьи.

Сегодня вечером я столкнулась лицом к лицу со своими страхами и чувствую себя более живой, чем когда-либо прежде, но чего это стоило моей душе?

Если бы я задержалась и поговорила об этом с парнями, я уверена, они бы сказали мне, что такой вещи, как душа, не существует. Они бы не поверили в это дерьмо, и, возможно, именно такой взгляд на жизнь мне нужен, чтобы выжить в их мире. Рано или поздно я столкнусь с ситуацией, которая разрушит то, что от меня осталось, и моя нечистая совесть станет моим падением.

Я тяжело вздыхаю и плескаю в лицо водой, но мои мысли просто не могут успокоиться. Образ моего отца, пробирающегося сквозь густой лес, окружающий замок, не выходит у меня из головы, кровь льется у него из колена, когда волки берут его след. Он ни за что не смог бы этого пережить.

У меня нет сомнений, что он умрет сегодня ночью, и если он это сделает… черт. Я не хочу думать об этом. Но что еще он мог мне сделать? Меня уже продали самому опасному человеку в стране и подарили его сыновьям-психопатам. Хотя, я не собираюсь лгать, чем больше времени я провожу с ними, тем больше я начинаю чувствовать себя здесь как дома. За исключением жуткого пыточного подвала и дерьма в подземельях, которое у них там творится. Не говоря уже о том, что атмосфера замкнутости действительно плохо сочетается с моим свободным духом.

Закрываю кран, поворачиваюсь и выхожу из ванной, выключая свет, когда прохожу мимо. Маркус садится на край моей кровати, и я замираю, прислоняясь к косяку двери в ванную, усталость уже овладевает мной.

Его глаза наполнены чем-то, что я не могу разобрать, но могу сказать, что это что-то глубокое. Я качаю головой, отводя взгляд от его тяжелого взгляда.

— Ты бросил его на съедение волкам?

— Да, — говорит он, наклоняя голову в той жуткой манере, к которой я привыкла, когда его глаза темнеют от чего-то зловещего. — Что-то в этом роде.

Холодок пробегает у меня по спине, и я быстро понимаю, что не хочу знать, что на самом деле означает их версия того, что они бросили его на растерзание волкам.

— Хорошо, — говорю я, качая головой, видя, что он наблюдает за мной с беспокойством, ведь я только что закончила смывать брызги крови с моего тела и бросила мое испорченное платье в корзину. При мысли о том, чтобы обсудить это, меня тошнит. — Все кончено. Я не хочу об этом говорить.

Маркус встает и медленно подходит ко мне, нависая надо мной так, что невозможно смотреть куда-либо, кроме как прямо в его темные, соблазнительные глаза.

— Я не хочу разговаривать, — говорит он мне, его низкий тон вибрирует прямо у меня в груди. — Я хочу заставить тебя чувствовать.

Я выгибаю бровь, когда тепло разливается глубоко внизу моего живота. Его рука опускается на мою обнаженную талию, когда я стою перед ним в одной лишь укороченной майке и черных трусиках бразилиано.

— Я не знаю, — бормочу я, отчаянно желая того, что он может предложить, но зная, что мое тело просто не может угнаться за ним, по крайней мере, не сегодня вечером. — Мне нужно отдохнуть. У меня все болит и кружится голова. Думаю, мне нужна еще одна доза морфия и сон.

Он качает головой, на его губах появляется злая усмешка.

— У меня есть кое-что получше для тебя.

Я хмурюсь, когда рука Маркуса ложится на мою, и он нежно тянет меня через комнату. Я слепо следую за ним, доверяя ему свое тело, несмотря на здравый смысл. Его пальцы намного искуснее всего, что я когда-либо могла постичь, и могут лишить меня жизни за считанные секунды, но, когда он прикасается ко мне, я знаю, что он никогда не причинит мне боли. По крайней мере, не в этот самый момент. Если бы дело дошло до этого, если бы это был выбор между мной или одним из его братьев, моя жизнь закончилась бы той ночью.

Он подводит меня к краю кровати и поворачивает так, что передняя часть моих бедер мягко касается мягкого матраса. Он заходит мне за спину, его пальцы скользят по моей коже, двигаясь вниз, пока не зацепляются за края моих трусиков.

Маркус стягивает их вниз по моим ногам, стараясь, чтобы тонкое кружево не коснулось ни одного стежка. Они падают к моим ногам, и я выхожу из них, прежде чем аккуратно пнуть их под кровать. Его рука тут же снова ложится на мою талию, когда я прислоняюсь к его широкой груди, его порочный аромат наилучшим образом подавляет мои чувства.