В принесённых коробках оказался ворох предметов от – парикмахерских принадлежностей до детской одежды. Скунс с упоением принялся наряжать свою новую игрушку.

– Ничего плохого не случится, – пообещал он, расстегивая на рубашке Джека магнитные застежки и жмурясь, точно кот у миски сметаны. Мальчишка, по-прежнему привязанный к барной сидушке, отворачивался и прятал взгляд. Его трясло. Убежать он не мог, а плакать – не хотел.

– Ты дрожишь, – заметил Скунс, поглаживая кончиками пальцев пленника по шее.

– Холодно, – буркнул Джекканти, упрямо глядя в пол, в стены, куда угодно – лишь бы не Скунсу в глаза.

Кондиционеры мгновенно превратили зал в знойные тропики, но мальчишку по-прежнему трясло.

И не только мальчишку.

Скунс аккуратно, не касаясь кожи ребенка, снял с него рубашку и чуть не застонал в голос, ощущая наливающуюся тяжесть в паху.

Тело мальчишки знало грубую физическую силу. Синяки почти разошлись, но Скунс узнавал их по чуть заметным следам, как акула чует жертву по одной капле крови. Спину перечеркивала тоненькая розовая полоска шрама – идеально ровного, словно начерченного по линейке. Скунс медленно провел по ней пальцем сверху донизу:

– А ты, значит, любишь, когда…

Не удержавшись, он крепко, до боли, обнял обмершего мальчишку, прижался так, чтобы мальчишка чувствовал его возбуждение, со стоном зарылся лицом в его волосы.

Малыш оказался слишком невероятным, слишком прекрасным, слишком нежным… чтобы можно было оставить его погибать и разрушаться в этом мире.

Он словно бутон – раскрывался постепенно, лепесток за лепестком, отдавая свои маленькие тайны. И с каждой минутой Скунс влюблялся в него все больше и больше, чувствуя глубинную, нерасторжимую связь между ними.

Его уход должен стать чем-то особенным. Чем-то таким, что навсегда соединит их вместе. А пока он наполнит светом каждый из последних дней этого малыша, будет носить на руках, сдувать пылинки, выполнять любые желания…

Скунс усилием воли заставил себя разжать руки. Мальчишка плакал – беззвучно и отчаянно. Скунс опустился перед ним на колени, несколько раз по очереди поцеловал детские ладони. У него у самого в глазах стояли слёзы:

– Не надо плакать, малыш. Я искал тебя всю жизнь…

­Следующие два часа Скунс трудился над внешностью мальчишки, как над произведением искусства, шлифуя попавший ему в руки алмаз до брильянтового блеска. Подкрасил, постриг и уложил волосы. Нарядил в белоснежную блузу, ворот которой заманчиво приоткрывал ямку в основании шеи (до боли в висках хотелось попробовать ямку губами, но он сдержался). Образ дополнил минимум украшений: чокер – узкая бархатная полоска на металлической подложке с подвеской в виде сердца (бриллианты там были натуральные, чип слежения – тоже). Снять чокер самостоятельно мальчишка не мог. Грубый Саша советовал сажать чип сразу под кожу, но портить этот бархат было жалко. К тому же боль неминуемо оттолкнет от него мальчишку, а Скунс, хоть и пьянел от его близости, не оставлял надежд приручить к себе ребенка, сделать послушным, ласковым… Обычно к тому моменту, как добыча попадала ему в руки, он знал о ребенке всё – интересы, увлечения, страхи, болезни, привязанности. Сплести из этого тонкую и прочную сеть, в которую ребенок шагает сам – было истинным искусством и наслаждением. Сейчас Скунсу приходилось действовать интуитивно, на ощупь, преодолевая собственные желания. От этого вскипала кровь и пересыхало во рту.

Риан так и не смог этого понять. Его подарки были грубыми и лишенными красоты, как и все, что он делал.

Запястье ребенка украсил изящный платиновый браслет – плетёный, тонкий и лёгкий. С перстнем пришлось повозиться, пока подгонял под размер, но в итоге перстень сел, как влитой. Напоследок Скунс слегка прошелся кисточкой с тенями по векам мальчишки, чуть подкрутил бархатные, словно крыло бабочки, ресницы. Добавил немного блеска на губы.

– Да ты звезда, детка, – рассеянно резюмировал Скунс, кончиками пальцев приподнимая голову мальчишки за подбородок и придирчиво осматривая результат.– Все модельные агентства Земли оторвали бы тебя с руками...

Он улыбнулся:

– Не волнуйся, здесь они тебя не достанут. Вот так, а теперь посмотри на меня!

Вокруг Джека закружились десятка два дронов, запечатлевая мальчишку со всех сторон.

От вынужденной фотосессии Джека неожиданно спас Саша, который зашел напомнить, что помимо развлечений, у бывшего риановского фаворита есть еще обязанности. Точнее всего одна.

– Олежек, сеанс связи через пять минут.

Скунс дёрнулся лицом. Погладил мальчишку по щеке:

– Не скучай, малыш, скоро продолжим…

Саша дождался, пока Скунс уйдет, и, наконец, освободил мальчишку.

– Сортир под лестницей. У тебя пять минут, если не хочешь чтобы он застукал тебя со спущенными штанами, – и предупредил: – Только давай без беготни или проведешь на этом стуле ближайшие сутки.

Угроза подействовала, мальчишка управился за минуту. Убегать в слепую, не зная куда, было поздно: где спрячешься с маячком на шее? В соседней галактике? Но выход он все же осторожно проверил – за маскировкой оказалась небольшая комната, похожая на бункер. Внутри – кольцом – панели с вирт-окнами наподобие тех, что он видел в рубке "Чектурана", только поменьше, и все заставлено переносной аппаратурой. Три человека – двое мужчин и одна женщина – одеты в одинаковые черные куртки. Вид у них был праздно-расслабленный и скучающий. На движение цифровой маскировки все трое повернули головы, и Джекканти мгновенно ретировался.

Саша тем временем принялся разгребать учинённый Скунсом беспорядок – собирать разбросанные коробки и мусор. Джекканти подумал и тихонько к нему присоединился, подавая обрывки пакетов и упаковок. Потом осторожно предложил:

– Вы можете вывести меня отсюда? У моего отца много денег, он вам хорошо заплатит. Я обещаю!

Саша выпрямился, глядя на мальчишку почти сочувственно:

– У твоего отца есть сорок миллиардов в платиновой валюте в год? Нет. Можешь даже не моргать, тех, у кого есть, я знаю поимённо. И один из них только вышел из этой комнаты. И от тебя он уже не отстанет.– Саша вздохнул: – Натуральный маньячина. Законченный психопат. Он нам тут все мозги выебал, пока тебя нашёл.

– Он что – меня искал? – Джекканти недоверчиво нахмурился и зябко обнял себя руками.

– Еще как. Так что извини, пацан, – Саша развел руками. – За помощь и все такое, конечно, спасибо – я это запомню. Но вообще, обращайся, если что. Пожрать, посрать – организуем...

Саша снова принялся за уборку, добродушно поясняя:

– Это сейчас он бесится, а на Землю прилетим – легче станет. Он к тебе привыкнет, поймет, что никуда ты от него не денешься…

Джекканти горько усмехнулся, бросил почти с вызовом:

– А если денусь?

– Пацан, – Саша зловеще хмыкнул, его показное добродушие мгновенно развеялось, – а ты думаешь ты тут такой первый, да?

Мальчишка побледнел, а Саша безжалостно продолжал:

– Знаешь, сколько тут таких было, как ты? Хорошеньких. Богатеньких. Добреньких милашек. И все просились домой. И все думали, что придет папочка и спасет. Только так не бывает, пацан. Потому что это, млять, не кино. Тут в последнем кадре не приезжают копы и не прилетает супермен. У этого чувака столько бабла, что копы сами тебя к нему доставят, да еще в подарочной упаковке. Так что мой совет простой: хочешь жить – молчи и соглашайся.

– На что соглашайся? – мальчишка из бледного стал зеленовато-бледным.

– На все! – отрезал Саша. – Не сдохнешь ты оттого, что он тебя разок потискает за яйца. – Он цинично хмыкнул: – Может, даже понравится. А вот начнёшь от него бегать – и все, капец. И вот ещё: за нож не хватайся никогда. Даже если сам предлагать будет. Точнее – особенно, если будет предлагать…

– Что стало со всеми остальными? – мальчишка белее полотна хмурился и кусал губы.

– Знаешь, пацан, – Саша явно потерял интерес к разговору, – для своего возраста ты несколько туповат.