Надо сказать, в этот момент у меня в голове кто-то словно включил тумблер критического мышления. До сего момента под воздействием ауры белой ласки я был в блаженном состоянии и воспринимал происходящие со мной как естественное и должное. Сейчас же под хищным цепким взглядом горностая я словно наконец-то начал осознавать всю фантастичность происходящего.

— Как далеко мы сейчас от Земли? — задал я первый тревоживший меня вопрос.

— Мы за пределами радиуса Хаббла.

Видимо, понимания на моём лице не отразилось, так что горностай продолжил:

— Что, астрономии в школе не было? Этот мир так далеко от твоего, что, с учётом расширения Вселенной, свет от его светила никогда не достигнет твоей планеты. Добраться сюда на космическом корабле невозможно, даже если двигаться со скоростью света. Но некоторые миры связаны друг с другом, это делает возможными перемещения между ними. Но о таком ваши астрологи, — видимо таким образом горностай выражал своё отношение к развитию науки в моём мире, — ничего не знают.

— Произошедшее со мной на Земле было случайностью? — спросил я про своё попадание в больницу в новогоднюю ночь. И всё, что случилось после.

— Можешь мне не верить, но я не знаю. Лично я с тобой ничего не делал. Так что почему именно у тебя в новогоднюю ночь разорвало аппендикс, можно только гадать. Может, случайность. А может, Бог твоего мира хотел, чтобы ты принял моё приглашение. Может, всё дело в твоих индивидуальных особенностях, а может, твои индивидуальные особенности — часть плана Бога твоего мира. Гадать бесполезно.

— Если я сейчас передумаю, ты вернёшь меня назад?

Доказывать, что я принимал решения в состоянии аффекта от божественной светлой ауры, было глупо. Да и смысла что-то менять уже не было. Но чисто гипотетически ответ на этот вопрос хотелось знать.

— Нет, мне проще будет здесь тебя убить. Там я тебя уже не оживлю: на земле мои возможности слишком ограничены.

— А откуда тебе столько известно о моём мире?

— Прежде чем заявиться к тебе, я немного поболтался в его ноосфере. Так что узнал о вашей цивилизации и времени, в котором ты живёшь, абсолютно всё. Хотя рекламу онлайн-курсов я бы предпочёл забыть.

— Ты создал Суру? — продолжил я задавать вопросы. Ответ на предыдущий меня не слишком смутил, это было ожидаемо.

— Нет, её создал кто-то другой. Это был мир-черновик. Но его создатель навсегда ушёл оттуда. Сура была обречена. Я более-менее привёл её в порядок.

— Зачем ты возвращаешься на Суру и зачем тебе там я?

— Суре грозит опасность. Я не могу допустить, чтобы с этим миром что-то случилось, слишком уж много моих сил в него вложено. На этом всё, человек. Наше время здесь подходит к концу, так что приготовься познать тьму.

И снова Гермигот приблизил морду к моему лицу, правда, на этот раз гипнотизирующий взгляд его красных глаз подарил мне не самые приятные ощущения. Белый мир исчез. Вокруг меня была тьма: она проникала повсюду бушующей стихией и разрушала всё, к чему прикасалась. Казалось, тьма могла обратить в прах целые цивилизации, континенты или даже миры. И всё это исходило от Гермигота, я тоже словно был её частью, но на этот раз чувствовал боль. Странную боль, избавиться от которой, казалось, можно только разрушая и неся страдания другим. Два красных глаза смотрели на меня злобно, будто Гермигот думал о том, в каком порядке обрушить на меня испытания и горести. К счастью, продлилось это недолго.

Снова я посреди снегов, а парящая передо мной усатая и хвостатая фигура стала белой. Тьма словно сползала с шерсти Гермигота и пряталась за его спину: теперь передо мной всё та же белая ласка с синими глазами, будто ничего и не произошло. Но я-то знал, произошло, о, ещё как произошло...

— Так было нужно. Тьма — твой козырь. Нет более разрушительной и смертоносной стихии. К тому же она откроет тебе путь к пониманию стихий других. Пришёл в себя, человек?

— Да вроде. Но если честно, надо было попросить тебя исцелить меня на Земле. Что-то мне уже не нравятся эти приключения. А там у меня дочь, жена, пусть и бывшая… коллеги, кот…

— …Продавцы в магазине все уже знакомые, да? Давай-ка без нытья! Я тебе лёгкую прогулку и не обещал. Всё, пора отправляться, тебя ждёт прекрасный новый мир. Не убейся там сразу.

На этот раз Гермигот протянул мне не хвост, а лапку. Без поддержки его ауры решиться окончательно на отказ от знакомой земной жизни было сложно. Сложно и очень страшно оставлять её позади и отправляться в неизвестность. Немного успокаивало, что я легко пойму любой язык и смогу определить что-то опасное.

Набрав полную грудь морозного воздуха, я схватил лапу Гермигота, оказавшегося далеко не таким уж белым и пушистым.

Эх, знал бы я тогда, какая меня ждала подстава…

Этим утром Хеди проснулся раньше обыкновенного. Солнце только начало подниматься на небосвод, и город ещё мирно спал во власти занимающейся зари. Но для паренька, которому совсем недавно исполнилось шестнадцать годовых циклов, это день был особенным.

Хеди встал с кровати, переоделся из лёгкой льняной пижамы в летний наряд воспитанника лесной школы: давно ставшие привычными грубые кожаные штаны и холщовая рубаха, потёртые кожаные ботинки, которые выглядели так, словно их носили уже несколько поколений, и зелёный шейный платок. Одевшись, он заправил кровать и отправился умываться.

Остальные подопечные приюта викария Мафлида в это время ещё спали, так что очереди в умывальню гарантированно не было. Умывшись и быстрыми движениями собрав свои длинные светло-русые волосы в хвост, Хеди посмотрел в висевшее слева от умывальника зеркало. Хотя его лицо в отражении казалось абсолютно спокойным, Хеди, прислушавшись к своим внутренним ощущениям, почувствовал волнение, радость, любопытство и восторг. Ничего необычного, но довольно много всего за раз. Хорошим контролем эмоций это не назвать, но раз внешне они не проявлялись, значит, он всё же делает определённые успехи.

До торжественного момента, который раньше казался таким далёким, оставалось всего четверть суток, и Хеди не был уверен, что сможет до последнего момента держать свои эмоции в узде. Уже скоро его примет одна из стихий. Интересно, какая именно? Хеди хорошо давался контроль радости и умиротворения, чувств, связанных со стихиями электричества и льда. Возможно, именно одна из них и станет опорной.

А может, он почувствует родство сразу с двумя стихиями? Или ему откроется что-то, о чём он и не подозревал? Свет, как у викария Мафлида!.. Совсем скоро всё прояснится, совсем скоро.

Спустившись на первый этаж и пройдя в столовую, Хэди почувствовал знакомый с детства любимый запах тыквенного пирога. Мафлида уже не было. Удивительно, какие дела у него могли быть в такую рань? Впрочем, их у викария всегда было навалом, а вот времени на них не хватало катастрофически. С подопечными своего приюта он обычно общался раз в десятицу (как правило, на десятый день недели) хотя искренне интересовался их горестями и радостями.

Из кухни вышла пышнотелая женщина средних лет. Тётушку Белл Хэди знал с детства. Кажется, она работала в приюте с момента его основания.

Брюнетка оглядела парня карими глазами.

— Какой ты стал взрослый, Хэдиваль Ореб, — сказала она.

Белл знала, что Хэди встанет сегодня пораньше, поэтому к его приходу на кухню тыквенный пирог был как раз готов. Это было любимое блюдо Хэди, которое обычно Белл готовила по праздникам. Но сегодня пирог был сделан специально для него, без праздничного повода.

Подкрепившись и поблагодарив радушную экономку всея приюта, Хэди вышел на улицу — город встретил его утренней свежестью и запахом выпечки из пекарни на соседней улице. Приют располагался в центре города, совсем недалеко от здания городской управы, отличить которое можно было только по скромной вывеске над дверью. А Хеди нужно было попасть на окраину.

Этот путь он проделывал каждый будний день. Узкие улочки изгибались и кружили, огибая дома, украшенные деревянными ящиками, в которых уже распустились первоцветы. Благодаря извилистости улиц Хеди мог добраться до конечного пункта назначения по сотне разных траекторий.