— Поможем, — решительно заявил Аркадий. — Телега есть?

Оказалось, что кроме Марфы Кирилловны и Александра Ванечкина в деревне больше никого нет. Сама Марфа Кирилловна охотно сообщила, что все уцелевшие собрали свой скарб, погрузили его на телеги, забрали скот, свой и соседский, после чего убыли в неизвестном направлении. Возможно, посчитали, что место проклято.

«А всего-то и надо, что кипятить воду, мыть руки и ни в коем случае не есть кал больных холерой…» — подумал Немиров, помогая Марфе Кирилловне погрузить завёрнутое в саван тело на телегу.

Гробов нет, потому что это уметь надо, а плотник умер.

Они доставили два тела на деревенское кладбище, где начали копать могилы.

Отсутствие гробов решил Аркадий — он предложил сделать в могилах ступень, на которую надо будет уложить доски. Так они хоронили погибших солдат, когда не было возможности отправить тела домой в самом начале Третьей мировой.

Пришлось съездить обратно в деревню и снять часть пола в одном из пустующих домов. У соседа нашлась пила и он распилил доски на отрезки нужного размера.

Немиров чувствовал нарастающую слабость, но работал на волевых. Без работы не будет нормальной еды.

— Марфа Кирилловна, ты читать умеешь? — спросил Александр, когда они уложили тела.

— Не умею, — сказала она.

— Я умею, — произнёс Аркадий, сидящий на кладбищенской траве.

— Откуда? — озадачился сосед. — А-а-а, ты же в церкве учился… Тогда на молитвослов.

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас! — троекратно продекламировал Аркадий.

Затем он откашлялся и продолжил.

— Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем… — он начал читать псалом 118, вложенный в молитвослов кем-то предусмотрительным. — Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его…

Спустя сто семьдесят шесть строк он замолк ненадолго, а затем перелистнул молитвослов и троекратно продекламировал молитву «Трисвятое»:

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас! Аминь!

— Аминь… — синхронно поддержали его Александр и Марфа.

Немиров взял горсть земли и бросил её на плотно подогнанные доски. Этот ритуал, с бросанием горсти земли в могилу, есть во всех авраамических религиях, что у христиан, что у мусульман, что у иудеев — очень древнее действо.

Когда все бросили землю в могилы, Аркадий взялся за лопату и начал закапывать могилы. Под конец он устал настолько, что чуть ли не терял сознание. Но еду нужно отработать.

— Спасибо тебе, Ляксейка, — поблагодарила его Марфа Кирилловна. — Сама бы я не управилась…

— Мне бы поесть чего… — произнёс Аркадий.

— Накормлю, — заверила его вдова. — Приходи дотемна — снедь сготовлю.

Они вернулись в пустую деревню.

— А ты дельным сказался, — произнёс Александр, когда они остановились между двумя избами. — Раньше разгильдяем был, дитё неразумное, а нонче…

— Жизнь учит, — ответил на это Немиров.

— Да разве это наука?.. — обвёл Ванечкин всё вокруг рукой.

— Люди божьи говорят, что всё — испытание, — пожал Аркадий плечами.

— Дочкам моим испытание⁈ — вдруг разозлился сосед. — Сыновьям моим⁈ Жене моей⁈

— Я в этом не виноват, — произнёс Аркадий. — Но совет дам, коль прислушаешься — воду на огне кипяти и остужай. Из колодца сырую не пей — в ней болезнь. Но из кипячёной воды всякая болезнь уходит.

— Откуда знаешь? — нахмурился Ванечкин.

— Отец Афанасий мне говаривал, — солгал Аркадий, надеясь, что во благо. — Вот кто был дельным — это он.

Расстрига, называемый местными отцом Мефодием, был любителем выпить за чужой счёт, плохо владел грамотой и не желал ничему учить детей. Ритуалы исполнял исправно, этого не отнять, но то, что был алкоголиком — это факт, который не оспорит ни один житель Мамоновки.

«Ещё и запойным был», — припомнил Аркадий.

Отец Афанасий же, живший в селе Фёдоровка, подходил к делу ответственно, у него был образцовый приход и он обучал детвору грамоте, пусть и через псалтырь с молитвословом. Перспективных он даже отправлял, за счёт прихода, в Астрахань, учиться в семинарии. Но Алексея он за перспективного не считал…

Аркадий задумался о своём нынешнем статусе. Он уже точно не Алексей, но и не совсем Аркадий. Воспоминания мальца, умиравшего от холеры, смешались с его собственными, но быстро потерялись на фоне огромного багажа воспоминаний гвардии капитана Аркадия Петровича Немирова.

— Раз отец Афанасий так говорил… — уступил давлению авторитета попа сосед. — Эх, рано ушёл… Скольких спасли бы, скажи он, когда холера началась…

Именно поэтому обучение детворы из окрестных деревень прекратилось — отец Афанасий умер. Не от холеры, холеры тут тогда не было, а от какой-то другой болезни, но Аркадий не знал подробностей.

— А точно поможет? — на всякий случай, спросил Александр.

— Точно, — ответил Аркадий.

— А сам-то что? — вновь нахмурился сосед. — У тебя батька помер, мать померла, братья, сёстры, сам чуть не помер… Почто не сказал батьке своему?

— Запамятовал, — ответил Аркадий. — А на самом смертном одре вспомнил. Но поздно уже было, померли все. И я чуть не помер.

Было до душевной боли обидно, что он не знал этого раньше. Смерть родных ощущалась огромной дырой в душе, ему было больно, почти физически.

— Пойдём, снедь обещанную дам, — сказал Ванечкин.

Они вошли в соседскую избу. Видно, что внутри стало резко не хватать женской руки. Земляной пол грязен и местами сух, что способствовало запылению. Пыль на полках, на печи, на подоконнике — Александр не озадачивается уборкой, что не очень хорошо.

Но всё это меркло на фоне вони, доносящейся из деревянного ведра под лавкой.

На лавке под красным углом лежит Степан, средний сын.

Мальчик шести лет очень тощ, слаб, измученный взгляд смотрит в жердяной потолок — похоже, что он нежилец.

— Лучше бы воду подсаливать (1) и побольше давать, — посоветовал Аркадий. — Его жажда мучает.

— А это откуда? — вновь насторожился сосед.

— Я, когда лежал, очень соли хотел, — пожал плечами Аркадий. — Думаю, одну ложку соли на штоф (2) воды лучше добавить — всё одно, лучше, чем ничего.

— Хм… — погладил бороду Александр. — Ну, ладно, ты дельным мальцом оказался, посмотрим, что выйдет.

За тяжёлую работу Аркадий получил двенадцать клубней картошки, два свежих огурца и три щепотки соли в свёртке. Щедрая добыча, в его-то критической обстановке…

Вернувшись в пустую избу, он разложил гонорар на печи, после чего пошёл собирать хворост.

Через полчаса он вернулся с найденной древесиной и начал разжигать очаг. Кремень и кресало никто забирать не стал — они обнаружились под печью. Руки привычно размяли трут и заработали над ним кремнём и кресалом. Разумной и осознанной деятельностью тут не пахло — организм сделал всё на автомате.

Когда очаг разгорелся, он сходил в заброшенную избу, в которой снял с пола самую короткую и тонкую доску — сгодится на дрова.

Сломав доску во дворе у дома, он подкормил печное пламя топливом, после чего вооружился кувшинами и сбегал к колодцу, у которого обнаружил соседа.

Набрав воду, он вернулся в избу, перелил потенциально опасную жидкость в кувшин и поставил на огонь. Чугунный котелок уже давно увели, но Аркадий не обижался на неизвестных грабителей бесхозного добра. Он вообще ни на кого не обижался.

Товарное состояние глиняного горшка его не волновало, поэтому он никак не прореагировал на то, что поверхность керамического изделия начала покрываться копотью. Главное, чтобы вода закипела…

Чтобы не стоять зря, он сбегал за водой и расставил наполненные кувшины по печи. Керамику никто забирать не стал — в пути она обязательно разобьётся, а придумывать особые условия хранения для такой малоценной посуды просто невыгодно.

В деревне был свой гончар, поэтому недостатка в керамических изделиях тут не было — у всех всего в достатке.

«Это ведь община», — подумал Аркадий. — «Товарно-денежных отношений, как таковых, тут нет, всё проводится бартером на товары или услуги. Всем всегда что-то нужно и это даже как-то работает. На малых человеческих коллективах срабатывает отлично, но при любом масштабировании эта система терпит крах».