"О Боже!" Меня пробирает восхитительная дрожь от его фантазий.

"Да." Он мрачно усмехается. "Я знал, что тебе это ох как понравится. Милая, рассудительная Стелла на самом деле просто отчаянная шлюха".

Я едва осознаю, что из меня вырывается придыхательный звук, и вместе с ним приходит кайф, который, как я понимаю, возникает только от потери контроля. "Да".

Он выпрямляется и проводит рукой под моим подбородком. Он откидывает мою голову назад, а его большой палец раскрывает мои губы. Наклонившись ко мне, он сплевывает мне в рот. Я чувствую, как он попадает на мой язык, и жар разливается по моим бедрам.

Скажи "спасибо", - грубо приказывает он.

Я сглатываю и напрягаюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. "Спасибо".

Он ласково поглаживает большим пальцем мой подбородок, затем слегка проводит по нижней губе, и я чувствую, что благодарю его за гораздо большее.

Он нежно проводит ладонью по моей шее, плечу и спине, опускаясь на колени.

"Раздвинься, Стелла. Я хочу полакомиться этой капающей киской, прежде чем трахну тебя голой". В его голосе звучит напряжение и отчаяние, как будто он удерживает себя от чего-то, чего хочет больше жизни. Я раздвигаю колени, и он раздвигает мои щеки, вылизывая горячую и похотливую дорожку по ним с пьянящим стоном. Я не понимаю, как нечто настолько грязное может вызывать такое благоговение.

Сочетание чувств одержимости и поклонения заставляет меня чувствовать, что я парю, не имея привязи. Только через него я связана с землей.

Он переворачивается, садится на пол и упирается спиной в край дивана. Я зависаю над его лицом, все еще стоя на руках и коленях. Он обхватывает руками мои ноги и ласкает мою попку, притягивая бедра вниз. "Сядь на меня, детка. Оседлай мой язык, возьми от меня все, чего ты, блядь, хочешь".

При первом же движении его вытянутого языка в моей голове исчезают все мысли, кроме этого яркого, приторного ощущения.

Я стону, качаясь на его бедрах. Ощущения восхитительны и сладки, как теплый мед, разливающийся по моим конечностям. Я могла бы легко потеряться в нем, в нем, но я жажду чего-то более яркого, более дерзкого. Чего-то такого, что заставит мое сердце биться, а разум - сосредоточиться только на настоящем.

Соскочив с дивана, я встаю над тем местом, где он сидит на полу. Я смотрю на него сверху вниз, между своих ног. "Я не хочу ничего у тебя забирать. Я хочу, чтобы ты взял это у меня".

Я отхожу от него и делаю несколько шагов назад. Он поднимается на ноги, и его лазурные глаза загораются ярким светом. Я иду чуть быстрее, пока не перехожу на бег, крича через плечо: "Давай, Лох, заставь меня ответить".

Я едва могу описать, как колотится мое сердце. Оно бьется быстро и медленно одновременно. Как будто мой разум знает, что я должна бояться, но тело хочет, чтобы я была поймана, борясь с тысячелетним инстинктом выживания.

Я бегу на кухню и забегаю за стойку. Я тяжело дышу, сердце бешено колотится, но Лохлан выглядит таким надменно спокойным, когда медленно идет ко мне. В его походке есть что-то такое, чем может обладать только настоящий хищник. Когда он смотрит на меня, я чувствую, что мое время ограничено.

Внезапно я впервые вижу его настоящего. Охотника. Убийцу.

И он смотрит на меня так, будто я кто-то, ради кого стоит убивать.

Я замираю, когда он приближается. Я не слышу ничего, кроме собственного дыхания, отдающегося в ушах. Мне нравится, как мой разум кричит мне, чтобы я бежала, но чем больше я сопротивляюсь, тем сильнее кайф, который проникает в меня.

Я позволяю ему подходить все ближе и ближе. Ноги так и норовят сдвинуться с места, но я застываю на месте. На его губах играет любопытная ухмылка, пока я позволяю ему продолжать сокращать расстояние. Он огибает остров с той же стороны, что и я, и поднимает бровь, словно спрашивая, почему я не бегу.

Я не хочу оказаться в той же ситуации, что и с диваном: он на другой стороне острова, а я - без выхода.

Поэтому я позволяю ему подойти ближе. ... и ближе. ...и ближе. ...пока он не оказался чуть больше, чем на расстоянии вытянутой руки.

Мое сердце ускоряется, когда я вскакиваю и забираюсь на стойку. Мне удается встать на руки и колени, готовая переползти на другую сторону, когда он хватает меня за лодыжку. Адреналин выплескивается вместе с моим волнением.

Он резко дергает меня назад. Сначала мои ноги падают с края, а затем я падаю грудью на мрамор. Все происходит так быстро, но все же есть моменты, когда мое сердце замирает в голодном ожидании того, что он сделает дальше.

Я вскрикиваю, когда резкий, обжигающий шлепок зажигает свет в моей заднице. Его сильные руки хватают меня за бедра и вставляют обратно в его таз. Я чувствую его твердую эрекцию сквозь трусы. Рубашка задралась на спине, и ткань задевает мою голую кожу.

"Помни, что я говорил о борьбе, a réalta". Он грубо вколачивает в меня свой член. "От этого будет только хуже".

"Что именно ухудшит? Ты еще даже не успел меня трахнуть", - дразню я, заглядывая через плечо. "Я хочу почувствовать, как ты полностью раскрепощаешься".

Он жестоко смеется и снова сильно опускает руку. Я прикусываю губу, чтобы не закричать. "Тебе нравится, как это больно? Тебя это злит, заставляет сопротивляться?" Он снова шлепает меня, и на этот раз невозможно отрицать мой сдавленный крик.

Он грубо массирует мою чувствительную кожу на заднице, нежно и жестоко одновременно. Эта сладкая жестокость так уникальна для него, и я чувствую, что хочу исследовать все ее глубины.

"Помнишь, я спрашивал тебя, если бы тебе было приятно или больно смачивать мои пальцы?" Он кружит меня и поднимает, чтобы усадить на стойку. "Я буду шлепать эту киску, пока ты не заплачешь или не кончишь". Он ухмыляется. Положив меня на спину, он поднимает одну из моих ног себе на плечо. "В идеале и то, и другое".

Опасаясь, но переполненная желанием, я смотрю ему в глаза и развожу второе колено в сторону, обнажая себя для него. Я сглатываю, когда вижу, что в темноте его радужки клубится то же самое.

Вот только его желание - причинить мне боль. Заставить меня плакать из-за него, истекать кровью ради него.

Он опускает руку, и я вздрагиваю, впиваясь зубами в губу. Жжение не наступает. Только подушечки его толстых пальцев нежно ощущают, раздвигают, исследуют меня. Я сглатываю стон, когда он медленными круговыми движениями надавливает на мой клитор.

Он сжимает мою челюсть и большим пальцем оттягивает мою губу, которая все еще оставалась под зубами. Мои нервы вздрагивают даже от самых незначительных его движений, как на острие ножа ожидая боли, удовольствия, пьянящего сочетания того и другого.

Я раздвигаю губы, когда он прижимает к ним безымянный и средний пальцы. Он вводит их в мой рот и говорит: "Теперь твоя боль - это моя боль".

Я не понимаю его смысла, пока без предупреждения его вторая рука не шлепает меня по киске одним яростным движением. Острый шок заставляет меня прикусить, не задумываясь. Он грубо стонет, в его голосе слышится наслаждение агонией. Он снова шлепает меня, и, когда я кричу вокруг его пальцев и кусаюсь, он скрежещет зубами с хриплым звуком.

Моя боль - это его боль.

Мне становится жарко от этой мысли. Наши боль и удовольствие циклически связаны, отвечая друг за друга.

От быстрой череды пощечин я потею, пресс сжимается и кричит, а ноги трясутся. В перерыве на мой язык попадают небольшие всплески медной солености, и я понимаю, что рассекла кожу Лохлана. Я провожу языком между и вокруг его пальцев, и его брови сходятся вместе.

Он вытаскивает их и обхватывает рукой мое поднятое тельце. Другой рукой он спускает трусы и освобождает свой член. Он твердый и покрытый венами, кончик блестит. "Боже, я хочу, чтобы ты был внутри меня". Но это больше, чем просто желание. Это постоянное состояние бездыханности, ощущение неполноты.